Глава 3.
Поспать не удалось.
Едва только за смеженными веками заиграли отблески светила, отраженного в накатывающих на берег волнах, посторонний звук расплескал начинающие формироваться фантомы сновидения.
Хотя не успел как следует задремать, но ещё, наверное, минуту-другую лежал в состоянии полусна, пытаясь отделить реальное от видений.
Вода и небо. Песок и солнце. Волны и ветер. Явь и сон.
Всё перемешалось.
Единственным несоответствием было беспрестанное урчание тварей. Но доносилось оно как будто через стену. Да и в последнем сновидении тоже присутствовали одержимые. Так что и эта деталь вполне совпадает.
Я тупо лежал с открытыми глазами, пытаясь понять, что увижу, когда поднимусь: полосу пляжа с зелёной рощицей или же нагромождение глыб, вросших в желтый песок. Мысли были тяжёлые и неповоротливые, как те самые глыбы. Думать их казалось невозможным, да и не было никакого желания пробовать. Хотелось просто абстрагироваться от всего, расслабиться и отдыхать.
Снова тот звук. Гораздо ближе. Абсолютно посторонний сну и яви. Тоже всплеск, но не волны. Сначала шлепок по воде, потом всплеск, снова шлепок… Весло?! Лодка!
Уже вырываясь, одновременно из ласковых объятий дремы, и из приятной мягкости лежака услышал знакомый голос:
— Эгей, на острове, подмогни причалить!
— Дядька Прохор! — подскочив к кромке воды, ухватил брошенную крестным веревку, начал подтягивать небольших размеров лодку.
Нос челнока ткнулся в песок. Одновременно с судном на берег выбрался и "капитан". С бородой, заплетенной в косу, облаченный в кольчугу и шлем, с топором на широком воинском поясе и луком за спиной крестный действительно походил на капитана какого-нибудь древнего судна, типа ладьи или драккара викингов.
Оказавшись на твердой земле, бородокосый подошел к крестнику и, не говоря ни слова, по-отечески обнял. Со стороны это и впрямь могло выглядеть, как трогательная встреча отца с сыном, не видевшихся долгое время. Правда "отец" был на голову ниже "сына", ну так и возраст у первого, судя по внушительной седой бороде был совсем не юный. К тому же расстались "родственники" только вчера. Другое дело, что до этого часа ни один из них не знал о судьбе другого.
Несмотря на не особо выдающиеся физические данные, силы в невысоком бородатом мужичке было как в троих тяжелоатлетах. Убедиться в этом успел ещё при первой встрече. Так что после дружеских объятий чувствовал себя изрядно помятым. Но радости от вида живого и здорового крестного эта мелочь не омрачила. Ведь до последнего момента не был уверен в благополучном исходе случившегося в посёлке нашествия.
Значит, отбились! Значит, выжили!
Бородокосый отстранился на длину вытянутых рук, продолжая при этом сжимать мои плечи тисками крепких пальцев. Нахмурился, оглядел с ног до головы суровым взглядом из-под кустистых бровей, спросил полуутвердительно:
— Живой, значица?! А наши тебя уж похоронили.
— Сильнее обрадуются, когда вернусь.
— Дык, энто навряд-ли. — негромко ответил крестный при этом в его голосе слышалась неуверенность. Потом добавил уже более живо: — Хотя, иньшие и впрямь рады будут. Но мало их.
— Да и нельзя тебе вертаца. — закончил он еле слышно.
— Почему нельзя? — от неожиданности чуть не упустил веревку, что до сих пор сжимал в руках.
Прежде чем ответить, крестный с минуту глядел на беснующихся на берегу одержимых. За прошедшее время к ним успел добавиться ещё один бегун. При появлении лодки твари заметно оживились: громко урчали, носились по берегу туда-сюда, даже забредали на мелководье, но тут же выскакивали, недовольно урча.
— Нельзя и вся недолга! — наконец выдал он, отпустив мои плечи. Оглядел лежак и потухающий костерок. — Попозжей об том скажу. Счас сбирайся, поплыли отседова.
— Да куда собираться?! Давай хоть перекусим, я тут рыбу поймал, поджарил, сейчас угли раздую, подогрею. Правда соли нет. Ну и так ничего, есть можно. Заодно и расскажешь, что у вас…
— Кака рыба?! Крестничек, ты совсем безголовый?! Тут скоро сота меняца будет. Останеся, сам в таку же рыбу превратися. Да брось ты веревку энту, вона петлю на ту каменюку накинь и сбирайся.
По интонации, с которой была выдана последняя реплика, понял, что дело серьёзное, поэтому мешкать не стал. Спешно натянул куртку, подхватил арбалет, колчан с жалким остатком болтов, да сверток с недоеденной рыбой, всё — готов.
На последних движениях вдруг накатила слабость, даже покачнуло слегка. После чего, дремавшая где-то в районе затылка боль вспыхнула, словно тлеющий огонёк, на который щедро плеснули бензина.
Собранные вещи вывалились из рук. От неожиданной и сильной боли схватился за голову, хотя легче от этого не стало. Глаза сами собой зажмурились. Стиснутые зубы заскрипели, пытаясь сдержать рвущийся наружу стон.
— Ты чегой энто, Пустой? — бородокосый придержал за плечо, заглянул в лицо участливым взглядом.
— Да ничего, башка раскалывается только. — отнимая руки от головы, продолжал ощущать боль, но уже не так остро. Спазм, огненной волной прокатившийся внутри черепа, ослаб, оставив дотлевать обгоревшие, агонизирующие остатки мозга. Может быть, описывая случившееся, немного приукрасил, но, примерно так эта боль и ощущалась.
— Погодь, ты живчик-то давно пил?
— Вчера вроде. — отвечая, уже понимал в чём причина предательской слабости и вспышек нестерпимой головной боли. Чудодейственное средство, главным ингредиентом которого служат виноградины, добываемые из затылочных наростов одержимых. Напиток, обладающий лечебным, тонизирующим и бог знает какими ещё эффектами. И, в дополнение, вещество, без которого жизнь человека, оказавшегося в улье и, при этом, не превратившегося в одержимого, закончится быстро и мучительно.
— Так чегой молчал-то… — бородокосый снял с пояса бурдючок, но не успел его передать. Чья то нетерпеливая рука грубо вырвала кожаный сосуд у него из рук. Чьи то трясущиеся пальцы судорожно вцепились в крепко прилаженную пробку, с натугой выдернули её. Чье то горло ритмично задвигалось, пропуская вниз по пищеводу целебный напиток.
Лишь влив в себя изрядную порцию жидкости, сумел остановиться и отдышаться. Необходимость в живце была настолько неодолима, что, только заметив его в непосредственной близости, организм среагировал самостоятельно. Невзирая на отсутствие прямых сигналов мозга, руководствуясь при этом какими-то внутренними инстинктами.
Правда, неловкость от странноватого поступка моментально растаяла в блаженном предвкушении внутренней гармонии.
— Извини, дядь Прохор! Надо мне. — Проговорил, поясняя свои действия. Легкость от принятого "стимулятора" ещё не чувствовалась, но ожидание его воздействия несомненно оказывало на организм благотворный эффект.
— Пей, чего уж. — кивнул крестный, глядя на меня взглядом, наполненным глубоким пониманием ситуации.
Последовав его совету, ещё раз приложился к бурдючку, сделав пару добрых глотков. Только после этого вернул живец бородокосому.
Лишь вчера во мне вызывала тошноту одна мысль о постоянном потреблении подобного напитка. А сейчас, продолжая ощущать во рту привкус вина, смешанного с потрохами одержимых, был в нескольких мгновениях от экзальтационной эйфории.
Ещё пару минут ушло на то, чтобы осознать, что ожидаемого чувства всеобъемлющего счастья не наступило. Зато головную боль и слабость как рукой сняло. Потому не стал сильно рассиживаться. Подхватил оброненные вещи, двинулся было к лодке. Но, уже уходя, зачем-то начал забрасывать почти затухший костер песком. Причём понимал абсолютную бесполезность этого действа, ведь на островке гореть особо нечему, пару полянок пожухлой травы, да зеленые кустики. А если огонь все-таки доберётся до них, не страшно, дальше не пойдёт, остров он и есть остров. Но, вопреки голосу здравого смысла, взялся засыпать потрескивающее углями кострище.
— Чегой ты там дурью маешься?! Эх, дал бог крестничка безголового! Бросай с песочком играца, бедовый! — едва схлынула волна радости от встречи, бородокосый взялся за старую, насмешливо-назидательную манеру общения.
— Да иду, иду уже. — чтобы не обострять внимание на непонятном поступке, поспешил перевести разговор на другую тему. — Дядь Прохор, а что там с этой сменой соты? Что происходит в это время? Ты мне об этом не рассказывал.
— Дык, што-што, энто самое и происходит… И впрямь чтоль не сказывал?! Ну энто я маху дал! Да и в той круговерти, што у нас прошлым днём длилася, чегой-то сказывать не можно. Счас, значица, чрез версту есче суша посредь реки будет, тама сядем по-путнему, про всё сказывать и стану. Обо многом надо с тобой нам говорить-то.
Спущенная на воду лодка оказалась выдолбленной из цельного древесного ствола плоскодонной колодой, с наращёнными бортами из хитро переплетенных берёзовых веток. Плавсредства с конструкцией, наподобие этой, видел когда-то давно, ещё в прошлой жизни, на одной из выставок в музее. Правда, ни названия того музея, ни причин, побудивших его посетить вспомнить не удалось.
Несмотря на чудовищный, по современным меркам, труд, вложенный в изготовление сей "каравеллы", назвать её удобной можно было лишь с большущей натяжкой. Несмотря на плоское дно, ширина судна была более чем скромная, чуть не втискиваться приходилось. Зато от носа до кормы оказалось метра четыре, а то и больше. Узость бортов компенсировали длиной, чтобы повысить вместимость лодчонки. Получилось какое-то подобие индейского каноэ с плоским дном.
Уключин или их подобия для таких посудин тут, видимо, ещё не придумали. Пришлось грести тем, что есть. А имеющиеся в комплекте весла оказались непривычно короткими и не особо удобными. Но альтернативой было грести ладошками, так что выбор очевиден.
По мере движения река все больше разливалась вширь и несильное течение, что вначале плавания немного помогало толкать судно, стало еле заметным. Скорость тоже упала, что позволило больше времени уделить окружающему ландшафту.
Мимо проплывали берега, где поросшие лесом просторы чередовались с обширными участками степи. В целом гармоничный пейзаж пару раз нарушался элементами, не вписывающимися в общую картину типичной лесостепи. Первый раз этим элементом оказалась высокая, немного неестественным наклоном похожая на пизанскую башню, гранитная скала, в окружении более мелких собратьев. Во второй каменистая проплешина. Будь дело где-нибудь в горах, ещё ладно, но посреди степи этот двухкилометровый пятачок серого камня смотрелся чужеродно. Ощущение было, что оба этих объекта были грубейшим образом вырваны из естественной среды обитания и вколочены сюда исполинским молотком. После чего границы ландшафтов попытались сгладить, чтобы в глаза не бросались, но получилось неважно.
Вот и наглядный ответ на заданный вопрос об Улье и сотах. Если включить фантазию, эти два чужеродных объекта можно было принять за пустые ячейки на рамке из пчелиного улья. А если приглядываться более внимательно, не составит труда увидеть несоответствия и неправильности в раскинувшемся вокруг пейзаже. Тут вот половина березового леса отрезана, а на его место пришили кусок густого елового. Причём граница между ними настолько заметна, что только слепой не разглядит. А вон там овраг прерывается, внезапно упершись в участок степи. И полоса, что его ограничила, ровная, словно отведенная по линеечке. При таком резком изменении рельефа неизбежны обвалы, но обрезанный край даже не шелохнется, несмотря на то, что порода, его слагающая, с большой примесью песка, и должна уже давным-давно осыпаться.
Наверняка, можно у каждого участка найти границы, что очерчивают его по периметру. Где-то совсем незаметные, а где-то вполне себе видимые. Так вот из каких сот весь этот улей состоит. И эти самые соты как-то обновляются.
— Дядь Прохор, так что с этими сотами? — обратился к сидящему впереди крестному, размеренно погружающему весло в воду.
— Обновляеца, говорю же. Туманом кислым всё заволакиват поначалу. Потом, значица, как развееца туман тот, всё как было становица. Коли была на той соте изба, да сгорела, обратно такая ж стоять будет. Коли лодчонка, така вот как у нас была, да уплыла, сызнова на том месте будет. Да и людишки, што с сотой этою попали сюда, тожить сызнова появяца.
— Нормальные дела, допустим, такое селение как ваше обновляться будет, сколько нужного и полезного каждый раз можно взять, это же озолотиться можно! — выдал я, а сам вспомнил первый разговор с Настасьей. Она рассказывала, что основная часть поселкового войска отправилась на промысел в большой город, который только что обновился. Тогда я так толком и не понял, что за промысел такой. Думал, какая-то разновидность набега на соседнее селение ради наживы. Теперь всё ясно стало.
— Дурень что-ли?! Наше селище на крепи стоит, а крепь — энто такая сота, которая не обновляеца. Ну иль обновляца, но оченно редко. Коли останеся на соте, которая обновляеца, там и конец тебе придёт. Иль помрешь сразу, иль дурачком на всю жизнь останеся.
Следующие десять минут прошли в молчании. Повисшую в воздухе тишину нарушали лишь ритмичные всплески шлепающих по воде весел, да урчание тварей, продолжающих неотрывно следовать за нами по обеим берегам.
Несколько раз путь одержимым преграждали врезающиеся в сушу, густо поросшие камышом, заводи. А однажды преградой оказался неширокий рукав с ленивым течением, уходящий куда-то вглубь поросшего лесом берега. Недолюбливающие воду твари вынуждены были обходить эти участки, делая большие крюки. При этом им приходилось прилично удаляться от реки, теряя из виду лодку с приглянувшимися людишками. Несмотря на то, что такие моменты иногда затягивались на немалых размеров временные отрезки, одержимые неизменно догоняли нас, издалека оповещая о своём приближении плотоядным урчанием.
Бородокосый то и дело косился на преследующих лодку тварей. Лица его я не видел, но в продолжавшем длится молчании явственно чувствовалось напряжение. Напряженной казалась и, застывшая впереди, выпрямленная спина крестного. То же самое было с, двигающимся в такт гребкам, плечевым поясом.
Хотя, может это я свое беспокойство мысленно переношу на него. И, кажущаяся скованность движений, на самом деле является обычной собранностью бывалого воина, готового к схватке в любую минуту.