Шямсяддин отложил в сторону ручку, и пока на бумаге сохли чернила, пошел на кухню. Чайник остыл и ему пришлось его снова разогревать. Он понимал, то, что вчера произошло в кабинете генерала, завтра повторится снова. Саркисян не просто так сказал про Гара Башира. И если он написал об этом рапорт, оправдаться ему будет трудно. Точнее, этому оправдания нет. Ну что же, он готов ко всему и ни о чем не жалеет. Много раз за это время он думал об этом, и каждый раз приходил к заключению, что все его действия в тот период были правильными, иначе он поступить не мог. Налив чай в свою любимую чашку, он вернулся в комнату. Надев очки, он перечитал письмо, написанное им для Айши. Первое письмо, к Генералу он перечитывать не стал, оно лежало тут же на столе, уже в конверте, хотя еще не запечатанное. Айше же он писал : " Дорогая моя, любимая Айша! Я давно не говорил тебе этих слов, стеснялся. Считал, не подобает женатому человеку, отцу семейства быть сентиментальным. Наверное я не прав, не знаю. Но сейчас, когда ты будешь читать это письмо, меня в живых уже не будет, и потому я хочу еще раз сказать тебе, как я тебя люблю. Всю свою жизнь я разделяю на два этапа, до тебя и с тобой. И если на первом этапе своей жизни я совершил поступки, вспоминать о которых мне не хочется и порой очень тяжело, то на втором я жил по совести, и этой совестью моей была ты. Только за это одно, что на этой земле я встретил и полюбил тебя и ты великодушно позволила мне это, я благодарю судьбу. Никогда я не спрашивал тебя, любишь ли ты меня, боясь услышать другой ответ. Мне было достаточно того, что ты рядом, и поверь, каждую минуту я не верил этому, мне казалось это невероятным. Даже идя по улице рядом с тобой, я не верил этому. И хорошо, что все было именно так, ибо знай я, что любим, наверное, сошел бы с ума. Эти годы, что мы прожили вместе, были для меня волшебным сном из детства. Но сон не может длится вечно. Прошу, просто пойми меня и прости, иначе я поступить не мог. Я ни о чем не жалею. Очень прошу тебя быть мужественной, и помнить о детях. Во что бы то не стало, ты их должно вырастить! Они все, что у меня есть, после тебя. Еще раз прости и прощай. Любящий тебя вечно, Шямсяддин". Прочитал и остался недоволен, не так он хотел с ней проститься, не так, не сказал он ей опять самого главного, много лишних слов, но ничего исправлять не стал, оставив все как есть. "Ничего, она умная, все сама поймет", - думал он. Шямсяддин еще раз перечитал письмо, потом, снова обмакнув ручку в чернильницу, дописал: " Лейли передай, что я не специально это сделал в канун ее свадьбы, так получилось. Не все происходит как мы хотели бы. Скажи ей, что я любил ее как свою дочь, хотя она всегда ревновала тебя ко мне. Желаю ей счастья и ... если может, пусть меня простит". "Вот и все", снова подумал Шямсяддин, положил письмо в конверт, запечатал, надписал и выйдя на лестничную площадку, постучался к соседям.
- Шямсяддин гардаш, здравствуйте, проходите пожалуйста, - затрещала показавшаяся в дверях женщина. Шямсяддин улыбнулся, вспомнив, что Айша всегда о ней говорила, что если ее не остановить, она будет говорить без перерыва. И темы особой ей не нужно, сама найдет что сказать.
- Спасибо, мне некогда. Я хотел бы вас попросить, об одной услуге.
- Что за разговор, - снова завелась она, даже не дослушав в чем суть просьбы, - а для чего мы соседи нужны, все что надо...
- Вот письмо, - перебил ее поток красноречия Шямсяддин, - я уезжаю. На долго. Это письмо передайте Айше.
- Конечно, пожалуйста. А куда?
- Там все написано.
- А, хорошо, не беспокойтесь.
- Но только Айше самой. Лично в руки. Очень прошу.
- Хорошо, хорошо. Я, что не понимаю? Лично ей, - и видя, что Шямсяддин, уже зашедший к себе в квартиру, закрывает дверь, крикнула вдогонку:
- Счастливого пути. Не беспокойтесь, передам лично в руки.
"Вроде, все сделано, - подумал Шямсяддин, - какой же сегодня день? Пятое марта, воскресенье? Ну что же, этот день не хуже других". Оружие его, именной револьвер, еще с вечера тщательно прочищенное и заряженное, лежало на столе. Ему оставалось самое малое, снять его с предохранителя и приставить к виску. И в этот момент зазвонил телефон.
- Товарищ майор, - говорил казенный голос на другом конце провода, немедленно приезжайте в управление. Убит сотрудник вашего отдела, капитан Саркисян.
- Кто? - не поверил услышанному Шямсяддин.
- Гурген Левонович Саркисян, - повторил голос и повесил трубку.
Шямсяддин еще некоторое время стоял и слушал гудки, непрерывно раздающиеся в трубки. Потом медленно подошел к окну и посмотрел на улицу. За окном на деревьях распускались первые почки. Давно, очень давно он просто так не стоял и не смотрел на улицу. Море, которое отсюда хорошо виднелось, было спокойным, синяя даль его далеко-далеко сливалась с небом, и чайки, зависшие над водой, казалось, раздумывали, в какую из этих двух стихий окунуться. Он посмотрел на револьвер, который держал в руке, не понимая, как он оказался тут, потом вздохнув, положил его в кобуру.
...
Часто потом, даже через много лет, Шямсяддин Шахсуваров вспоминал свою последнюю встречу с Гургеном на лестнице в управлении, его слова о рапорте, усмешку и... о чем бы он ни говорил, этот вечный страх, застывший в его глазах. "Неужели все это было неправдой? Неужели он пошутил? Нет, не такой он был. Просто так, он бы не блефовал, если бы не был уверен в чем либо. Тогда где же рапорт? Что с ним сталось?" - Терялся в догадках Шямсяддин.
Глава тринадцатая
Лейтенант Али Гейдаров возвращался в управление в одной машине с майором Шахсуваровым. Все, что было необходимо, они уже сделали. Труп капитана Саркисяна отправили на экспертизу, опросили всех соседей, никто ничего не слышал, только Гаджиевы, муж и жена, возвращаясь вчера, поздно вечером с концерта в филармонии, недалеко от дома видели одного человека, в кепке. Он стоял, прислонившись к стене и курил. Но при виде их, как отмечал свидетель, человек этот, отвернувшись, быстро удалился. Стена эта, куда прислонился предполагаемый убийца, тоже была тщательно проверена, но, к сожалению, нигде никаких следов собрать не удалось.
Собака тоже ничем помочь не смогла, хотя, если честно, надежды на нее были малы. Но полковник Багдасарян, три часа как сошедший с поезда, и ошарашенный услышанным, настоятельно требовал кинолога, так что пришлось вызвать. Собака покружилась, поскулила и запутавшись с следах, беспомощно улеглась посреди улицы, виновато подложив морду на передние лапы. Винить ее в чем-либо было бессмысленно, так как с момента, как тетя Шура наткнулась в уборной на этот труп , и до приезда следственной бригады, хотя и прошло не так уж и много времени, народу, толкавшемуся в этом небольшом дворе было столько, что никакой след не мог здесь сохраниться. За эти три недели, что Гейдаров находился в Баку, с майором Шахсуваровым он был на выезде несколько раз и всегда с удовольствием наблюдал за его четкими, точными и с профессиональной точки зрения безукоризненными действиями, его грамотными распоряжениями, которые немедленно исполнялись подчиненными, с уважением относившимися к нему. На этот раз в действиях Шахсуварова была какая-то скованность. Как посторонний наблюдатель, с удивлением наблюдал он за происходящим, слушал показания свидетелей, разглядывал место происшествия, но ни одного вопроса не задал, чем удивил не только Гейдарова, но и многих своих коллег, посчитавших это за потрясение испытанное им, ведь убитый был как-никак сотрудником его отдела.
Отдельная группа подняла все дела, какие он вел за последние несколько лет, надеясь хотя бы там отыскать какой-то след, который помог бы приоткрыть завесу этого убийства.
- О чем так задумались, товарищ майор? - спросил Гейдаров Щахсуварова, когда они вышли у здания управления.
- Да так, о своем. А что, так заметно?
- Очень, товарищ майор.
- О жизни думаю, Али, о жизни.
- А что о ней думать. Пока она есть, надо жить, а когда ее нет, то ничего нет, и не может быть. И не надо об этом думать.
- Может, ты и прав. Не дано человеку судить о жизни. Она сама решает, кому куда идти.
- Значит, нам не дано право выбора?
- Нет, выбор всегда за нами.
- Как это?
- Жить по совести, - вот наш выбор.
И Шахсуваров оставив лейтенанта в дежурной части, повернул налево в коридор, что упирался в лестницу по которой попасть в его кабинет на втором этаже было намного ближе.
...
Через два часа полковник Багдасарян, на несколько минут заскочивший к себе домой, переодевшись в свежую рубашку, тоже прибыл в управлении. Ему уже доложили, что вчера капитан Саркисян, неожиданно прервав свой отпуск, вдруг появился в управлении, ходил по этажам и был в весьма хорошем настроении.
- Кто был вчера дежурным в приемной? - хмуро спросил он. Смерть Гургена выбила его из колеи, значительно ослабив его позиции. Он был фактически его глазами и ушами в этом здании, еженедельно докладывая все обо всех.
- Сейчас выясню.
Через несколько минут дежурный доложил:
- Лейтенант Гейдаров, стажер.
- Вызовите.
Вошедший молодой человек, был ростом высок и, хотя Багдасарян всегда своим ростом гордился, был с ним вровень. И от этого настроение у него еще больше испортилось, с завистью глядя на статную фигуру вошедшего, он сравнил ее со своей, с выступающим брюшком, и сравнение это было не в его пользу.
- Вы вчера были в приемной?
- Так точно.
- Капитан Саркисян не заходил?
- Заходил, товарищ полковник. Вас спрашивал.
- И что?
- Обещал снова зайти в понедельник.
При этих словах полковник вздрогнул и зло посмотрел на Гейдарова, который стоял прямо, не шелохнувшись. "Издевается, что ли ?", подумал Багдасарян и хотел его отдернуть, но потом, немного подумав, передумал и спросил:
- Мне ничего он не передавал? - черные зрачки из под густых бровей прямо впились в глаза Гейдарова.