К празднику Новруз ей как раз должно было исполниться шестнадцать, но уже дважды сваты стучались в двери ее отца, и дважды уходили они ни с чем, никак не могли уговорить старого Гулу - бека.
- Моя дочь еще дитя. Она мне не в тягость.
- Гулу-бек, девичий срок короток. Девушку долго нельзя держать, сам знаешь. Исстари так повелось, пришел срок, постучались в дверь сваты, надо благословить. Богоугодное это дело.
Но глух был Гулу - бек ко всем этим словам.
- Пусть еще понежится у отцовского очага. Рано ей еще детей рожать, сама она еще ребенок.
Тяжело вздыхали сваты и, понуро опустив головы, уходили, но ничего не могли поделать, слово отца - закон.
Сугра хорошо знала и Гулу-бека и его супругу, уважаемую всеми на селе Зивар-ханум, полную, белолицую, все еще красивую женщину. Многие женщины, судача между собой, бесспорно признавали ее красоту. Она была украшением всех женских собраний в Сеидли, без нее не приступали к трапезе ни на свадьбах, ни на поминках. А о том, какой красавицей она была в молодости, когда Гулу-бек привез ее из далекого Карабаха, ходили легенды.
Сугра-ханум не стала повторять чужих ошибок. Узнав о желании сына, она сама нанесла визит к Зивар - ханум. Долго длилась их беседа, как бабочки порхали они от одной темы к другой, с полуслова понимая и оценивая каждую реплику, каждое случайно сказанное слово, ненароком брошенный взгляд, а главное, тон речи и глубину искренности. Обе они были искусными собеседницами, любящими это дело и знавшими в нем толк. И хотя о деле не было сказано ни слова, но женщины обо всем договорились.
- Что-то тихо в твоем доме Зивар? Да и у меня давно не слышно детского плача!
- И не говори, Сугра. От тишины уши пухнут. В тот день даже Гулу-бек рассердился на нас, говорит, что притаились, хоть бы песню какую запели?
- И что спели?
- Кто будет петь, Сугра, о чем ты говоришь! Моя дочь? Разве посмеет она при отце! Не дитя ведь, уже скоро шестнадцать!
- В ее годы я уже нянчила своего Садияра, - бросила Сугра и быстро посмотрела в лицо Зивар-ханум, наблюдая за произведенным эффектом. Слова попали в точку. Зивар-ханум заерзала, отвела глаза и поменяла тему разговора.
- Слушай, Сугра, ты не была на прошлой неделе на поминках в доме Рзагулу-бека?
- Как не была? Была! Только я рано ушла, голова что-то разболелась. Видать старость приходит!
- Какая старость? Ты еще, слава Богу, молода, красива! А голову перед сном помой мятной водой, хорошенько помассируй, укутай теплой шалью - и утром ты себя не узнаешь. Никакой боли, никакой тяжести. Мне Хумар через день так делает.
- У кого дочь, тот не поймет нас, - демонстративно вздохнув, ответила ей Сугра. - Кто мне помоет голову? Садияр? Как сын, слов нет, дай бог каждому, но не мужское это занятие! Вот если бы была невестка? - И она снова вопросительно посмотрела на Зивар, которая, поняв свою оплошность, густо покраснела.
- Я почему спросила, была ты на поминках или нет, - снова поменяла тему Зивар-ханум, - Турсун-ханум искала тебя, спрашивала у всех. Кстати, ты обратила внимание, как она испортилась? Похудела вся, кожа да кости. Не заболела ли?
- Тут есть от чего заболеть! В доме две девушки на выданье, старшей уже восемнадцать лет, а сватов все нет и нет! Бедная Турсун, аж извелась вся.
- При чем тут это?
- Да, она не меня ищет, а Садияра моего!
- Садияра?
- Ну да! Услышала небось, что он на днях должен уехать на учебу.
- Садияр разве уезжает? - удивленно спросила Зивар - ханум. Новость для нее была и впрямь неожиданной.
- Ну да, после окончания русской школы в Тифлисе сам губернатор предложил ему ехать учиться в Москву.
- Садияр знаком с губернатором?
- Он присутствовал на экзамене, когда мои сын отвечал.
- Ну и что?
- Ответ ему так понравился, что он предложил ему работу у себя в Тифлисе.
- Так Садияр будет работать у губернатора?
- Нет, Садияр мой отказался, сказал, что хочет учиться в Университете.
- А губернатор не рассердился?
- Наоборот, обещал помочь и сам написал письмо в самый главный их Университет.
- Что ты говоришь?! Сугра-ханум, что же ты ничего не кушаешь, угощайся!
- Спасибо, Зивар-ханум. - отвечала Сугра, с улыбкой глядя в засиявшее от радости лицо своей собеседницы.
- Ну и Турсун-ханум, наверное, услыхала, что Садияр получил приглашение на учебу и скоро уезжает, - как ни в чем ни бывало продолжала говорить Сугра, укрепляя свои позиции, - вот и торопится. Каждый раз при мне начинает хвалить своих дочек, мол и прилежные, и работящие, и послушные.
- Было бы что хвалить! - возмутилась вдруг Зивар- ханум. - И как ей не стыдно. У людей дочки и моложе, и краше, но они молчат. А она своих уродин и так, и сяк расхваливает.
- Ну что ты так, Зивар, дочки ее, говорят, хорошие, не надо так говорить.
- Ха, хорошие, да моя Хумар их обеих за пояс заткнет.
Сугра-ханум при этих словах, дипломатично промолчав, смакуя, громко причмокивая губами, большими глотками начала пить с блюдечка свой чай. Зивар-ханум поняла уловку своей собеседницы, но отступать было уже поздно. Мило улыбнувшись, она, как бы невзначай, спросила:
- Сугра-ханум, милая, не помнишь ли ты покойную Тоба - ханум?
- Как не помню, очень даже хорошо помню. Покойная была достойная женщина. Жаль, долго болела, почти не вставала.
- Я всегда говорила, сглазили ее.
- Сглазили?
- Конечно, а ты что не веришь в это?
- Нет, в то, что ее могли сглазить, я верю, но кому это надо было?
- Мало ли кому? Ее сын тоже, кажется, поехал учиться куда-то.
- В Париж.
- Да-да, вот там он и женился. Я не видела, но Гулу-бек, он был дружен с мужем покойной, мне по секрету рассказал, что сын Тоба-ханум мало того, что женился на француженке, да она еще и по возрасту старше его и имеет ребенка, дочь от первого брака.