Языки пламени вырывались в открытую дверцу печки в вечной погоне за поживой.
- Не повезло ему с этим приходом, - грустно сказала матушка Карен и умоляюще взглянула на Дину.
- Я не сомневалась, что так будет, - сказала Дина. - А теперь он хочет получить немного и из твоих денег?
Дина искоса поглядела на матушку Карен.
- У меня уже ничего не осталось, - смущенно призналась матушка Карен. - Я почти все отправила ему, пока он учился. Жить в Копенгагене так дорого... Немыслимо дорого... - Она покачивалась из стороны в сторону и вздыхала. - Знания - это верный друг, но приобретается эта дружба дорогой ценой, - прибавила она.
- Может, Юхан хотел бы получить свою долю наследства? - добродушно спросила Дина.
- Я думаю, это было бы лучше всего. - Матушка Карен обрадовалась, что Дина сама заговорила о деле и избавила ее от необходимости просить деньги для Юхана.
- Я поговорю с ленсманом, попрошу его подсчитать сумму и заверить все у свидетелей.
- Разве такие формальности необходимы?
- Конечно. Когда речь идет о наследстве, следует соблюдать все формальности, матушка Карен. В Рейнснесе есть и другие наследники.
Матушка Карен быстро взглянула на нее и неуверенно пробормотала:
- Я думала... может, это была бы... просто небольшая помощь, которая не зачтется...
Дина ответила ей острым взглядом, загнавшим матушку Карен в угол.
- Ты хочешь, чтобы Вениамин отдал свою часть наследства старшему брату, получившему пасторский сан? - тихо спросила она, делая ударение на каждом слове.
Матушка Карен склонила голову. Седой пучок на затылке уставился в потолок. Над ушами дрожали серебряные локоны. Она теребила крестик, висевший на шее.
- Нет-нет, этого я совсем не хотела! - вздохнула она.
- А я поняла именно так. Значит, мы просто не поняли друг друга, равнодушно сказала Дина. - Тогда я попрошу ленсмана заверить в присутствии свидетелей бумагу, что Юхан получил аванс из своей доли наследства в добавление к той сумме, которую он получил раньше.
- Нелегко ему вот так, по частям, получать отцовское наследство, грустно сказала матушка Карен.
- Всегда трудно, если живешь не по средствам. Особенно впоследствии, заметила Дина.
- Но, милая Дина, Юхан не такой...
- Именно такой! - отрезала Дина. - Он получал твердую ренту, когда учился на пастора, плюс ты преподнесла ему все свои деньги!
Наступило молчание. У матушки Карен было такое лицо, будто ее ударили. Она протянула к Дине руки. Хотела защититься. Потом опустила руки на колени. Они дрожали, и она крепко сжала их.
- Милая, милая Дина, - хрипло сказала она.
- Милая, милая матушка Карен, - сказала Дина. - Юхану пора совершить что-нибудь значительное, пока он еще жив. Я говорю прямо, хотя и люблю его.
- Но он уже совершил, стал пастором...
- А на мне лежала ответственность за Рейнснес, пока он здесь жил, отдаваясь духовной жизни и чревоугодию! Он даже палец о палец не ударил!
- Ты чересчур сурова, Дина. Я с трудом узнаю тебя.
- И давно я так изменилась?
- Давно. Когда-то ты любила спать до обеда и ничем себя не утруждала.
- С тех пор прошло много жизней!
Матушка Карен вдруг встала со своего кресла и неуверенными шажками подошла к Дине. Склонилась над ней и погладила ее по голове:
- У тебя слишком много забот, милая Дина. На тебе лежит слишком большая ответственность. Это все правда. И никто не понимает этого так, как я. Ведь я знала тебя еще тогда... Тебе надо снова выйти замуж. Нельзя жить одной. Ты еще молодая...
Дина жестко рассмеялась, но не отклонилась.
- Может, у тебя есть на примете подходящий человек? - спросила она, глядя в сторону.
- Этот русский подошел бы тебе, - сказала матушка Карен.
Дина густо покраснела:
- Почему ты так решила?
- Потому, что я видела, как ты бегаешь на бугор с флагштоком и смотришь на море, словно кого-то ждешь. И потому, что этот русский заставил твои глаза сиять ярче елочных свечей в последнее Рождество. А когда он уехал, ты стала такой желчной... Если уж говорить прямо...
Дину начало трясти.
- Да-да, да-да, - приговаривала матушка Карен и непрерывно гладила Дину по голове. - Любовь - это безумие. Так было, и так есть. Она не проходит. Даже если ее испытывают буднями и непогодой. Она причиняет боль. Временами...
Казалось, матушка Карен обращается к самой себе или к кафельной печке. Взгляд ее скользил по комнате, она переступала с ноги на ногу.
Неожиданно Дина обняла ее, посадила к себе на колени и стала покачивать, покачиваясь и сама вместе с ней.
В ее объятиях матушка Карен казалась маленькой девочкой.
* * *
Они сидели и качали друг друга. А их тени плясали по стенам, и огонь медленно угасал.
Матушке Карен чудилось, что она снова молода и сидит в шлюпке, которая должна доставить ее на галеас, на котором она с любимым мужем впервые поедет вместе в Германию. Она чувствовала запах моря и просмоленной пакли.
- У моего мужа были такие нежные губы, - мечтательно сказала она, покачиваясь в объятиях Дины. Она закрыла глаза и поболтала ногами. - И такие светлые вьющиеся волосы, - прибавила она, улыбаясь сквозь синие жилки век. Из-за них ее мечты окрасились в красноватый цвет. - Когда я первый раз поехала в Гамбург, я была на втором месяце. Но я никому не сказала о своей беременности, боялась, что мне не разрешат ехать. А на судне признаки беременности приняли за морскую болезнь. - Матушка Карен захлебнулась от воспоминаний и смеха.
Дина уткнулась ей в шею. Обхватила покрепче и продолжала покачивать.
- Рассказывай, матушка Карен! Рассказывай! - попросила она.