Пусть Дина сама приходит и зовет его к столу.
Он знал, что она этого не сделает.
* * *
Лео проводил Дину в залу. Он чувствовал себя полководцем, который наконец поднимается в триумфальную колесницу, покорив неприступный город. Пальто и башмаки он снял с Дины еще в прихожей.
Черная печка тихо урчала. Аннетте растопила ее загодя.
Лео стоял и смотрел, как Дина раздевается. Когда она сняла корсет, он вздохнул и его руки заскользили по ее плечам.
Она расстегнула лиф и обнажила груди. Освобожденными пленницами они упали к нему в руки. Белоснежные, с темными кругами. Он наклонился и приник к ним губами.
Дина шарила пальцами по юбке. Ткань мягко шелестела. Господи, сколько тут этих складок! Наконец Дина осталась в одних панталонах.
Лео провел руками по ее бедрам и снова вздохнул. Найдя все, что искал, - горячую кожу под тончайшей индийской тканью. Он потерял голову. Но они продолжали стоять.
Дина высвободилась из его рук, потом, глядя ему в глаза, сняла с него жилетку. Развязала и сняла шейный платок. Рубашку.
Он стоял полузакрыв глаза, на лице у него было написано блаженство. Широкий кожаный пояс с медной пряжкой упал на пол. За ним - кожаные штаны. Дина повернула его к себе. Пальцы у нее были неторопливые и теплые. Наконец он предстал перед ней обнаженный.
Тогда она опустилась перед ним на колени и прижалась лицом и губами к его чреслам. Он был с ней.
* * *
Лео поднял Дину к себе на бедра. Она была большая и тяжелая. Его мышцы дрожали от напряжения. Сперва он лишь слабо покачивал бедрами. Осторожными, дарящими наслаждение движениями. Глухарь, затаившийся перед спариванием. Потом медленно проник в нее. Защитившись ею, как могучим щитом, от всего, что ему угрожало.
Она крепко обхватила его руками и ногами. И держала так, пока он не затих. Потом поднесла свою грудь к его губам и приникла к нему.
Он был поршнем, скользившим в недрах огромной машины.
И началась скачка. Дикая, неуемная.
Страсть!
* * *
Вдруг он опустил ее на пол и ждал, наблюдая за ней.
У него были твердые бедра. Прерывистое дыхание. И могучее копье. Теперь страсть звучала крещендо.
Дина откинула голову и упала в бесконечность, когда он обхватил ее бедра.
И она приняла его.
Они слились в одно трепещущее тело. Завязав тяжесть друг друга в гордиев узел перед черной печкой с красными языками пламени.
Ловите нам лисиц, лисенят, которые портят виноградники, а виноградники наши в цвете. Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасет между лилиями.
Книга Песни Песней Соломона, 2:15, 16
Когда Аннетте поднялась утром к Дине, чтобы затопить печку, дверь оказалась запертой. Она заглянула в комнату гостя и обнаружила, что его кровать нетронута. Она спустилась к Олине и остановилась в растерянности, спрятав руки под грубый фартук.
- Ну, чего стоишь? Истопила печь? - спросила Олине.
- В зале заперта дверь!
- Ну так затопи в комнате у гостя! И Андерс уже встал и ушел, тебе нет нужды...
- Но гостя нет в его комнате!
Олине повернулась и впилась глазами в служанку. Она лихорадочно соображала, что делать.
- Вот и хорошо, затопи там, пока в комнате никого нет. Или ты даже утром боишься привидений?
- Но...
- Какие еще "но"! - прошипела Олине и так двинула на плите кофейник, что из носика выплеснулась гуща.
- А как быть с печкой в зале?
- Как быть! Как быть! - передразнила ее Олине. - Ты когда-нибудь слышала, чтобы печку растапливали через запертую дверь?
- Нет.
- То-то и оно! Вот и топи там, где открыто. И больше ни слова! - Олине приблизила свое лицо к лицу служанки и отчеканила: - И никому ни слова про нетронутую постель! Поняла?
- Поняла...
* * *
Вениамин поджидал Дину во дворе:
- Мы поплывем с тобой куда-нибудь?
- Только не сегодня, Вениамин.
- Ты поплывешь с русским?
- Нет.
- А что ты будешь делать?
- Мы идем с русским. На охоту.
- Женщины не ходят на охоту.