* * *
Сюда к Дине пришла Ертрюд. Поздней осенью. Дина первый год жила в Рейнснесе.
Ертрюд вдруг возникла перед ней на пересечении трех солнечных лучей.
Необваренная, с неповрежденным лицом. С живыми, добрыми глазами. В руках она держала какой-то прозрачный предмет.
Дина сказала звонким детским голосом:
- Отец уже давно разрушил ту прачечную. А прачечная здесь, в Рейнснесе, не опасна...
Ертрюд скользнула за складки кошелькового невода, словно ей было тяжело говорить об этом.
Но она пришла снова. Пакгауз Андреаса стал местом их встреч. Он был больше других доступен ветру.
* * *
Дина рассказала Ертрюд о той маленькой девочке, что скрылась за часами в Тьотте, и о том, как она проводит время в беседке.
Но она не донимала ее рассказами о будничных делах, с которыми могла справиться сама, без ее помощи.
Зачем говорить Ертрюд, что Иаков и матушка Карен недовольны, что она не занимается хозяйством, что им хотелось бы, чтобы она сделала высокую прическу и каждый день обсуждала с Олине меню обеда.
Она рассказала Ертрюд о чудесах, какие видела в Бергене. Но не упомянула о повешенном.
Иногда Ертрюд улыбалась, обнажая в улыбке зубы.
- Люди там ходят в одежде, похожей на футляры, отдают команды, не слушают друг друга и стараются продать свои товары быстро и по хорошей цене. А женщины не умеют складывать даже простые числа! Они не представляют себе, как далеко от них мы живем. И ничего не видят вокруг из-за своих огромных шляп и зонтиков. Они боятся солнца!
Сперва Ертрюд отвечала ей односложно. Но потом сказала, что и у нее есть свои трудности. Они касались места и времени. Ертрюд огорчало, что она лишилась своей комнаты в усадьбе ленсмана.
Но больше всего она говорила о сверкающей радуге и о том, что люди внизу видят лишь ее бледное отражение. И о звездных небесах, которые окружают Землю по спирали. Они так огромны, что их невозможно охватить даже мыслью.
Дина слушала тихий знакомый голос. Она стояла прикрыв глаза и опустив руки.
Запах духов Ертрюд забивал все запахи склада, даже упрямые запахи смолы и соли. А когда он усиливался настолько, что воздух мог вот-вот разорваться, Ертрюд исчезала за складками невода.
Я Дина. Когда Ертрюд уходит, я сперва чувствую себя листком, что плывет по ручью. Потом мое тело словно отделяется от меня, мне становится холодно. Но ненадолго. Я считаю потолочные балки и щели между половицами. Постепенно кровь снова начинает струиться по моим жилам. Я согреваюсь.
Ертрюд есть!
Иаков боялся, что Дина чем-нибудь недовольна. Однажды он зашел в пакгауз, чтобы увести ее домой.
Она приложила руку к губам и шепнула: "Тс-с!" - словно он прервал ее на какой-то очень важной мысли. Его приход вызвал в ней раздражение и ничуть не обрадовал.
С тех пор он перестал следить, где она ходит. Просто ждал. А постепенно и вообще перестал думать об этом.
* * *
Первый год Иаков был еще главой и учителем в супружеской постели, однако не всегда. Это и смущало, и пугало его.
Со временем он понял, что супружеские игры, в которые он ринулся с жадностью и нетерпением вдовца, превратились для него в гонки, на которых он уже не мог выступать так часто, как ему хотелось бы.
Иаков, которому любовь всю жизнь приносила только радость, должен был признаться самому себе, что сдал.
А Дина была неумолима. И не щадила его. Случалось, он чувствовал себя племенным жеребцом, хозяином которого оказалась подставленная ему кобыла.
Часто он переводил дух на самом краю пропасти. Но Дина была ненасытна и безжалостна. Она не отказывала себе в удовольствии испытать самые невероятные позы и положения.
Иаков не мог к ней приспособиться. Он состарился, устал и потерял всякий охотничий азарт.
Он мечтал о спокойной жизни с заботливой и верной супругой. Все чаще и чаще он вспоминал покойную Ингеборг. Иногда он даже плакал, стоя за рулем карбаса, но он был опытный мореход, и никто не видел, сколько слез ветер уносит за борт.
И матушка Карен, и Иаков надеялись, что все образуется, как только Дина родит ребенка.
Но Дина не беременела.
* * *
Иаков купил молодого вороного жеребца. Жеребец был дик и необъезжен. В конюшне все проклинали его и звали Сатаной.
После Рождества Дина отправила гонца к ленсману, не поставив в известность Иакова. Она просила прислать к ней Фому, чтобы он помог объездить нового жеребца.
Иаков разгневался и хотел отослать Фому домой.
Дина заявила, что слово надо держать. Нельзя сегодня нанять человека, а завтра отправить его домой. Или Иаков хочет, чтобы над ним смеялись? Или он так беден, что не может позволить себе держать и скотника и конюха? Может, у него меньше средств, чем он говорил ее отцу, когда сватал ее за себя?
Нет, конечно...
* * *
И Фома остался. Он спал на чердаке в людской вместе с другими работниками. На него смотрели свысока и даже дразнили. Но и завидовали. Он был Дининой игрушкой. Ездил с ней в горы. Всегда и всюду ходил за ней по пятам. Провожал ее, опустив глаза, когда она, в платье с облегающим лифом и в пальто, отделанном, бахромой, садилась в карбас с казенкой.
У Дины из Рейнснеса не было собаки. Не было никого, кому бы она могла довериться. У нее были только вороной жеребец и рыжий конюх.
ГЛАВА 10
Не определено ли человеку время на земле, и дни его не то же ли, что дни наемника? Как раб жаждет тени, и как наемник ждет окончания работы своей...
Книга Иова, 7:1, 2
Супружескую жизнь можно сравнить с огурцом, засоленным в слишком сладком рассоле. Без куска перченого мяса его не проглотишь.
Олине была тверда в своих убеждениях. Она никогда не была замужем. Но насмотрелась достаточно. И считала, что о супружеской жизни знает все. Она наблюдала за отношениями между супругами, начиная с обручения. Сундуки с приданым и одеждой. Скрип кровати, раздававшийся в любое время суток, ночные горшки...
Эти наблюдения она начала делать с собственных родителей, о которых никогда не рассказывала. Ее мать, дочь богатого крестьянина из Дённы, вышла замуж за простого арендатора и потому была отвергнута своими богатыми родственниками. Много лет они с мужем жили на арендуемой усадьбе, плодя ребятишек и владея остроносой лодкой, помогавшей добывать пищу.