Следующий день начался как обычно… Встать, собраться, позавтракать и топать в школу, где по пути, как обычно, встретился с Петькой и Семкой. И опять топать в уже порядком обрыдевшую школу, куда идти у него не было ни малейшего желания… Повторно учиться уже не было никакого желания, одноклассники воспринимались обычными детьми, с которыми, увы, у него теперь было мало общих интересов. Тем более, что он знает и дальнейшие судьбы почти всех из них — кто чем будет заниматься, кто кем станет… Нет, были и те, про кого он не знал ничего, а одна девчонка в их классе и вовсе оказалась «левой», в его варианте истории ее у них не было. Но много ли это меняет?
Первым уроком писали обещанную им на прошлой неделе контрольную по биологии. Потом была литература, где русачка огласила оценки за сочинение по «Поднятой целине». В этот раз, как и в прошлой жизни, Михаил писал его на тему «вопросы коллективизации», но теперь получил две пятерки вместо пятерки за грамотность и четверки за содержание в прошлый раз. Хотя тогда он так и не понял, за что ему оценку занизили — объяснить это русачка отказалась. Кое-какие подозрения хоть и были, но, увы, без доказательств.
Потом приступили к изучению следующей книги Шолохова — «Судьбы человека». Вспоминали про войну, про борьбу с фашизмом, про концлагеря и сожженные села и города — и с каждым словом настроение у всех находящихся в классе становилось все более и более мрачным. Как ни крути, но хоть никто из присутствующих в классе сам войну и не застал, но уж слишком свежа еще была народная память о тех событиях… Такое не забывается поколеньями. Так что уже к середине урока все пацаны сидели с хмурыми лицами, а многие девчонки как будто и вовсе готовы были расплакаться в любой момент. Потом русачка начала задавать вопросы о том, у кого какое мнение о войне…
— Фашисты — твари, давить их надо как гнид, — махнув рукой, решительно произнес Васька. — Чтобы никогда больше в мире фашистская гадина не смела башки поднять!
— А ты что думаешь, Попова? — поинтересовалась русачка у их старосты.
— А что тут думать? — встав из-за парты, произнесла Анька. — Фашисты — это вообще не люди! Звери! Настоящие звери! Будь проклят Гитлер и вся его банда!
— А ты, Старостина?
— Я? — нерешительно встав из-за стола, тихо произнесла Вика. — Я вообще понять не могу, зачем люди воюют! Война — это ж самое худшее, что только можно придумать… Самое подлое, самое жестокое и бесчеловечное! Самое страшное и…
А дальше повторилось то, что было и в прошлом мире Михаила… Выскочив из-за парты, девчонка выбежала из кабинета и захлопнула за собой дверь. Все случилось точно также, как и в его реальности, один в один — а ведь, казалось бы, эти события были давным-давно забыты… Михаил даже удивился тому, как память порой восстанавливает давно, казалось бы, забытое…
— Старостина, вернись! — крикнула ей вслед русачка, но Вика ее уже не слышала.
После этого в классе установилась мертвая тишина, которую некоторое время никто не решался нарушить. Русачке по-видимому было неудобно за сложившуюся ситуацию, а остальные тоже не знали, что в такой ситуации делать.
— Можно выйти? — выждав с полминуты, протянул руку Михаил.
— Тебе-то куда, Солнцев? — словно даже обрадовавшись тому, что кто-то прервал тишину, спросила русачка.
— Так это, — пожал плечами Михаил, — как обычно…
— Ладно, иди, — вздохнула училка. — И если увидишь там Вику — позови обратно…
В прошлом варианте истории он и впрямь тогда побежал в туалет, да и произошло это минуты на две-три позже, а Вику поискать он и вовсе решил уже на обратном пути, изначально о том даже не задумываясь. Но сейчас такой потребности он не чувствовал — значит, обойдется…
— Что, посмеяться пришел? — огрызнулась Вика, когда Михаил застал ее в конце коридора второго этажа около окна.
В прошлой жизни он на эти слова даже обиделся, но сейчас такого не было.
— Нет, конечно, — ответил Михаил. — Просто спросить хотел…
Все заранее продуманные слова вдруг как-то сразу вылетели из головы при виде заплаканной девчонки. Честно говоря, что делать в такой ситуации — он так за всю жизнь и не научился. Ничего и никогда так не выбивало его из колеи как женские слезы… Хотелось сказать что-то успокаивающее, но что?
— Папа мой капитан артиллерии, — тихо произнесла Вика. — Всю войну прошел… Но когда я у него про войну спрашивала — молчит. Говорит, что не хочет этого вспоминать… А мама моя перед войной в Белоруссию поехала к родственникам, а эвакуироваться не успела… Представляешь, Миш… Ей в 45-м двадцать было! А она поседела вся…
— Все хорошо будет, Вик, — постарался сказать что-то успокаивающее Михаил. — Война давно прошла… И никогда больше не повторится.
— Ненавижу войну… — после долгого молчанья произнесла Вика. — Американцы нам бомбой грозятся… Новой войной…
— Они не решатся, — на этот раз уже с абсолютной уверенностью ответил Михаил. — Никогда.
За давностью лет Михаил уже не помнил, что он говорил в прошлой раз… Вроде, что-то в том же духе, но тогда такой уверенности у него не было. То была лишь та вера в светлое будущее, в то, что все будет хорошо. Сейчас же эта уверенность была подкреплена всем опытом его дальнейшей жизни. Нет, не будет никакой новой мировой войны… Он это знал точно. И Вика это явно почувствовала.
— Думаешь? — во взгляде девчонки мелькнула удивление.
— Уверен, — ответил Михаил. — У нас ведь тоже есть бомба! А американцы — трусы. Им лишь бы бомбить тех, кто не может достать их в ответ…
— Помнишь Кубу? — после опять затянувшегося молчанья произнесла Вика. — Американцы тогда вновь грозились войной…
— Помню, конечно, — согласился Михаил.
Помнить он, конечно, помнил, но помнил свою версию истории… И официальную версию, и то, что потом узнал про ракеты. В этом мире, кстати, официальная позиция была несколько иной: по просьбе кубинского правительства СССР решил разместить свои военные базы для защиты острова от возможной империалистической агрессии со страны США. Что, конечно, вызвало панику у американцев, их планы задушить кубинскую революцию летели псу под хвост! Ну да, тут же «мирное сосуществование» с буржуями никто не объявлял, потому все логично и не так уж и далеко от правды… Ракеты? Так это же все частности! Ракетная база — она же тоже военная?
— Папа мой тогда уж вещи собирал… Думал, что вот-вот в армию обратно могут призвать, а мама с бабушкой тайком плакали, — полушепотом произнесла Вика. — И мне тоже страшно было…
— Ничего, Вик, — улыбнулся Михаил. — Никто на нас не нападет. Американцы кто угодно, но все же не полные дураки. Понимают, что в Третьей мировой, ядерной войне, победить невозможно. Они постараются развалить нас изнутри… Ну а наша, как советских людей и комсомольцев, задача — не дать им этого сделать.
— В смысле? — удивленно взглянув на Михаила, произнесла Вика.
— А в прямом, — ответил он. — Помнишь, что товарищ Сталин говорил про обострение классовой борьбы по мере движения вперед?
— Кто ж этого не знает? — пожала плечами девчонка.
— Ну вот я как раз про это. Никто не сможет нам помешать в строительстве коммунизма… кроме нас самих. А американцы будут помогать всевозможным фашистским недобиткам, разжигать межнациональную вражду, пытаться протащить во главу партии и правительства таких людей, кто захочет быть не товарищами, а господами, будет стремиться восстановить капитализм… Захочет не работать, но иметь все, что только душе угодно. Помнишь, Вик, сколько «старых большевиков» стали ворами и предателями, позарились на варенье с печеньем от буржуинов? Будут поощрять деятельность всякой «контры» из зазнавшейся, считающей себя «мозгом нации» и презирающей рабочих с крестьянами, части интеллигенции. Вот этого нам и надо бояться…
— Вот ты о чем… — задумчиво произнесла Вика. — А ведь сколько я слышала эти слова товарища Сталина, а о таком даже и не думала… Считала, что он лишь о «бывших»…
— Беда в одном, — грустно усмехнулся Михаил. — «Бывшие» ведь тоже не из ниоткуда взялись. У большинства из них далекие предки из крестьян или мастеровых были…
— Согласна, — после долгого молчанья ответила Вика. — А я и не заметила, как ты повзрослел. Словно старший брат говоришь…
— Все мы не молодеем, — усмехнулся Михаил. — А мы ж с тобой и не общались никогда особо. Вот и не заметила…
— Наверное… — кивнула в знак согласия девчонка.
Они так и стояли у окна, задумчиво глядя куда-то вдаль… О чем думала Вика — Михаил, разумеется, не знал, ну да вроде отвлек ее от мыслей о войне — и то хорошо. А вот ему в голову мысли лезли далеко не самые приятные… Вновь и вновь вспоминались «застой», «самый коммунистический вид спорта» в виде «гонок на катафалках», «перестройка», развал СССР, разгул дикого капитализма в России и крах экономики. Он помнил все — успехи и неудачи, победы и поражения, надежды на светлое будущее и крах советской мечты… И очень не хотелось, чтобы однажды это повторилось и в этом мире. От мыслей их отвлек лишь звонок на перемену…
— Ну пошли что ли, — усмехнулась Вика. — Разговоры теперь пойдут…
— Плюй на них. Собака лает — ветер уносит…
«А ведь и в том мире тоже начинались было на счет них разговоры», — вдруг вспомнил Михаил. И ведь как раз вскоре после этого и Ленка «милостиво согласилась» с ним встречаться… Уж не ревность ли взыграла? То она себя чуть ли не королевой считала, за кем он как собачонка бегает, а тут вдруг вроде как на другую внимания обратил! Хоть на самом деле и не было ничего… Нет уж, нафиг эту стерву! Даже вспоминать мерзко, а уж видеть ее — и подавно. Ну да не долго уж осталось, закончит школу — и все! Пусть в этом мире Ленка себе другого дурачка ищет, кто будет сквозь пальцы смотреть на то, что его жена потаскуха…
Эх, как все неожиданно менялось, когда посмотришь на события детства более взрослым взглядом… Что Ленка, которая когда-то мнилась любовью всей жизни, а теперь воспринималась лишь как самовлюбленная, эгоистичная девка. Что Вика — на которую в детстве и внимания не обращал, а сейчас вдруг понял, что она была влюблена в него. Хотя и несколько удивляло, чем же он сумел обратить на себя внимание «комсомолки, спортсменки и первой красавицы», пусть и далеко не отличницы, их класса, но в таких вопросах далеко не всегда можно найти логику… Впрочем, это все равно не имело никакого значения. В прошлой жизни, не будь там Ленки, что-то у них, может быть, и могло бы выйти. В этом — точно нет.
Когда они дошли до класса, все еще только начинали собираться и расходиться — и отреагировали все точно также, как и в прошлом варианте истории. Явное удивление вкупе со слегка насмешливыми взглядами некоторых парней и девчонок — дескать, «вон оно как, значит?» Легко ж делать неправильные выводы из всяких мелочей…
— Вик, останься, — когда она, собрав вещи, отправилась было к выходу из класса, окликнула девчонку русачка.
О чем они там говорили, хоть в той, хоть в этой реальности, для Михаила так и осталось тайной — но Вика пришла на урок лишь под конец перемены и, с мрачным видом кинув на скамейку портфель, стала выкладывать на стол чертежные принадлежности. Следующий урок Михаил старательно косячил, изображая чертеж на уровне «старательного школьника», хотя нутро в очередной раз буквально вопило, что он бракодел, и его любой нормоконтролер завернул бы за столь небрежно оформленный чертеж. Рисовать такую похабщину ему было откровенно противно, сказывался многолетний опыт работы конструктором. Но для школы и это было очень хорошо — так что Михаил в очередной раз получил «пятак»…
Следующим предметом была, как называли предмет школьники, «допризывка», где спрашивали по изученным на двух прошлых уроках вопросам военной топографии, после чего учитель подвел итог по оценкам за четверть и, сообщив, что после каникул начнут изучать темы по гражданской обороне, закончил урок рассказом об еще одном случае времен гражданской — на этот раз эта было из истории партизанской войны с колчаковцами… Как «белые» солдаты пили самогонку вместе с земляками-партизанами, а потом говорили командованию, что «никак не могут найти красных бандитов», рисуя на картах откровенную чушь и заявляя, что обшарили-де все окрестности, но никаких следов не нашли!
— А потом что было? — когда дедок-учитель замолчал, спросил у него Тоха.
— А потом красные пришли, — усмехнулся он в ответ. — И почитай весь тот полк так и перешел на их сторону! Они ж сами из крестьян из местных были. Сдались им Колчак с его кодлой…
— А что тогда за него воевали? — спросила Анька.
— Будешь тут воевать, когда тебя штыком под зад да в армию, — ответил дед. — А будешь против — так либо запорют нагайками до полусмерти и все равно воевать отправят, либо и вовсе дом пожгут да баб с девками изнасилуют толпой… В назиданье другим, так сказать.
После этих слов по классу прокатился возмущенный шепот, а девчонки даже побледнели, услышав такое разъяснение… Как ни крути, но одно дело читать про «зверства белых карателей» в учебнике по истории, а другое — услышать вот такое. Совсем другое впечатление производит…
— Звери, — тихо прошептала сидевшая перед Михаилом Томка.
— Эх, ребят, — грустно усмехнулся учитель. — Повезло вам в мирное время жить. А я вон уже в вашем возрасте воевать ушел…
— А расскажите про войну, Степан Николаич? — спросил Димка Никифоров, будущий военный-артиллерист, уволившийся из армии вскоре после развала СССР, как помнил Михаил из своей реальности.
«А ведь у него же две войны за спиной!» — подумав про учителя, вспомнил вдруг про его биографию Михаил. Первой стала та самая Гражданская, истории из которой, в основном достаточно «комичные» и не слишком неприятные, он порой рассказывал в качестве иллюстраций к темам урока. А вторая — уже Великая Отечественная, хотя там ему все же относительно повезло. Оказался в автобате…
— Не хочу, — поморщившись, произнес учитель. — Не самые приятные воспоминания в жизни… Век бы всего этого не видеть.
Последним уроком была физика, где им огласили результаты контрольной и те, кому это было надо, написали работу над ошибками — после чего распустили по домам. Новую тему начинать времени уже не было. Быстро пообедать — и опять до вечера в библиотеку, где Михаил продолжил изучать историю параллельного мира — точнее говоря, уже более подробно читал про последние годы. И тут-то нашлось немало интересного…
В первую очередь, Михаила всерьез заинтересовало идущее в газетах широкое обсуждение «общегосударственной автоматизированной системы управления народным хозяйством», создание которой считалось «важнейшей задачей социалистического строительства». «ОГАСУ — будущее социалистической экономики!» — пестрели лозунги в газетах. Приводились цитаты академиков Китова и Глушкова, где те обосновывали необходимость и полезность «ОГАСУ», высказывания экономистов и лично товарища Пономаренко — из всего этого следовало, что в течение двух-трех пятилеток необходимо создать «материальную базу» для реализации данной программы, и максимум к 1980 году довести ее до окончательной реализации. Хотя, как упоминалось, первые шаги в этом направлении начаты уже сейчас…
Значительное внимание в газетах уделялось и космической программе… Писали про полеты «Рассветов», которых в этом мире оказалось семь. Про «Восходы» — которых здесь, как оказалось, состоялось не два, а уже четыре запуска — после первого и второго, летавших на месяц раньше, чем в его истории, последовали третий в июле и четвертый в декабре 65-ого года. Однако про них в газетах уже писалось, что вскоре на смену «Восходу» придут новые, более современные ракеты-носители и новые пилотируемые корабли. Упоминалось и про лунные планы — рисовали картинки советских лунных баз, писали про масштабные исследовательские планы и перспективы освоения космоса. Кое-чего было и про Венеру с Марсом…
Разумеется, много писали про успехи народного хозяйства СССР, писали цифры построенных заводов и фабрик, электростанций и МТС, километры железных и автомобильных дорог с твердым покрытием, число сданных в эксплуатацию мостов и тоннелей, миллионы тонн собранного с полей урожая, выплавки стали, количество произведенных станков, автомашин и прочей техники самого разного назначения. Писали, кстати, и про производство бытовой техники и «рост качества бытового обслуживания», из чего делался прямо-таки сталинский вывод о том, что «жить стало лучше, жить стало веселее»… «Что ж, посмотрим, насколько оно и впрямь лучше, чем было», — подумал Михаил, мысленно сравнивая два Советских Союза.
Домой Михаил вернулся опять затемно, когда все были дома. Ужинали в этот раз тушеной картошкой с курицей, и Михаил с наслаждением вспоминал давно позабытые вкусы детства. Как ни крути, но каждый человек готовит несколько по-разному — и в итоге одни и те же, казалось бы, блюда получаются несколько разными. Впрочем, его Оля-то готовить умела неплохо… В отличие от, не к ночи будет упомянута, Ленки — впрочем, тогда они жили в одном доме с его родителями. Лишь когда мама была в отпуске и уезжала куда-нибудь к родственникам, то готовила его жена. И тогда ужин обычно представлял из себя либо яичницу, либо жареную картошку, а завтрак — «макарошки» или ту же яичницу. Обед же по выходным и вовсе готовил он сам… И ведь относился к этому как ко вполне нормальному явлению! Твою дивизию! Да как его в той жизни угораздило в такую влюбиться? Самовлюбленная, ленивая девка… Красивая? Ну да, есть такое… Но как он ее нутро-то сразу не распознал? Уж лучше б тогда с той же Викой или Томкой, которая в том мире-то и вовсе ему в любви признавалась, попытался бы жизнь связать… А не с той, кто потом чуть не убила в нем веру в женскую порядочность. «Да как ты не видишь! Она же врет тебе! Обманывает!» — вдруг вспомнились ему сказанные когда-то той самой Томкой слова. Примерно о том же его предупреждал Тоха, сестра советовала не связываться с «этой воображулей», но ему все до одного места было…
— О чем задумался? — отвлек Михаила от воспоминаний голос Машки.
— О любви, — неожиданно для самого себя брякнул он в ответ.
— Чего? — чуть не поперхнувшись чаем, произнесла сестра.
Оглядевшись, Михаил понял, что за столом остались только они вдвоем — Машка пила чай с конфетами, а родители уже ушли.
— Да про поговорку… «Любовь зла — полюбишь и козла». Точнее, козу, — хмыкнул Михаил.
— А, это ты про Ленку…
— Ага, — согласился Михаил. — Бегал за ней как собачонка чуть ли не с восьмого класса, а потом вдруг словно с другой стороны увидел… И сразу всякое желание ее видеть отпало.
— Это ты правильно, — усмехнулась Машка. — Давно бы так…
А Михаилу вдруг вспомнилось, как он, вернувшись со сборов, застукал свою жену, свою «единственную и неповторимую, любовь всей жизни» с другим, а потом и вовсе узнал, что она уже давненько налево ходит… Заявление о разводе он подал на следующий же день, а «женушке» дал два часа на сбор вещей и отправил домой к родителям. К тому времени-то они жили в доме его родителей — которые ему тоже не раз намекали о своих подозрениях относительно Ленки. Но он на них не обращал внимания, считая услышанными от соседей сплетнями. Доказательств-то не было, свечку никто не держал! Вспомнилось, как к нему прибегала мать его бывшей «женушки» и вопила, что он-де позорит ее дочь, как сама Ленка орала, что он ей внимания не уделяет и вообще не любит, что ему «удобно» с ней жить и много чего еще… Вспоминать те времена было до сих пор мерзко, но вновь ходить в один с ней класс и не вспоминать не получалось.
Потом что-то вдруг вспомнилась Томка… Одна из самых неприметных девчонок класса, на кого никто никогда не обращал особого внимания. И которая тоже была влюблена в него, о чем прямо сказала в предпоследний учебный день. «Да люблю я тебя! Понял? Не могу я смотреть, как эта тобой играется!» — вдруг вспомнились ее слова. О дальнейшей ее судьбе, кстати, Михаил не знал почти ничего. Как в школе она была неприметной «мышкой», четыре года просидела перед их партой и за это время перебросилась лишь несколькими короткими фразами, да и вообще все время больше молчала, так и потом ей осталась. На встречи выпускников не ходила, на глаза не попадалась больше ни разу… Слышал, правда, что дочь у нее есть, что работает где-то на «Серпе и Молоте» в заводской конторе, но на том и все.
Последний учебный день четверти пролетел как-то стремительно… Литература, алгебра, история, немецкий язык. Затем физкультура, где в этот раз «доигрывали» в волейбол — в этот раз сошлись одна «девчачья» и одна «пацанская» команды во главе с Викой и Лехой. Игра за финальное место поначалу шла почти поровну, однако все поменялось с выходом на подачу Вики, забившей сразу четыре гола, три из которых прямо с подачи, потом, оказавшись в центре поля, добавила еще парочку — и в итоге со счетом 15:11 девчонки выиграли соревнования. Не помогло даже то, что два гола пацаны забили уже под контрольный мяч.
— Ну что, уговор помним? — весело крикнула Вика после победы.
Настроение у девчонки явно было на высоте, поиграть-то она всегда любила, а уж когда победа… Внезапно Михаилу вдруг вспомнился их «матч двадцатипятилетия», который они неожиданно для всех решили устроить на встрече выпускников в 1991 году… И хоть большинство и сыграло тогда откровенно позорно, да и одежда большинства к этому как-то не располагала, за то всем было весело. Словно в детство на миг вернулись! И в тот раз тоже победила команда Вики — хотя более-менее нормально играло тогда буквально пять человек из всего их большого класса… Тогда же они дали слово, что теперь будут проводить такой матч на каждую встречу — однако в 1996 году ни у кого уже не было настроения. Семка вспомнил было про то обещание, но от него лишь отмахнулись…
— Пацан сказал — пацан сделал, — ответил Леха. — Щас после уроков заберете…
После урока пацаны из занявшей второе место команды и впрямь раздали победительницам по ириске — никто, собственно говоря, был не в обиде. Класс у них всегда дружный был… Сегодня они проиграли — завтра, глядишь, выиграют. Обычное дело!
После уроков в этот раз всех собирали на классный час, который проводила историчка — их классная руководительница. Традиционно поздравив всех с окончанием четверти, она приступила к оглашению оценок, перечисляя список предметов и говоря, кто и что за них получил. В отличие от той жизни, четверок у Михаила оказалось две — по истории и немецкому, а вот литературу он как-то сумел вытянуть на «отлично». А вот в среднем по классу успеваемость оказалась явно гораздо лучше! Тот же Тоха оказался пусть и не отличником, но близко к этому, у той же Вики тоже оказалось больше половины пятерок, даже у Таньки была всего одна тройка…
— Средний бал в 4,3 не преодолело пять учеников, — закрыв журнал, подвела итог историчка. — Ну вы сами знаете, кто именно. Все те же самые, что и в прошлой четверти, ничего не изменилось.
— Знаем, — кивнул головой их вечный троечник, непонятно зачем вообще пошедший в старшие классы, Никита Федоренко.
После школы он, как помнил Михаил, так никуда поступить и не сможет и отправится на службу в Советскую армию, а по возвращению оттуда пойдет на завод и станет работать слесарем-сборщиком, став в этом деле весьма неплохим специалистом. Женится на Таньке, которая будет работать в парикмахерской, нарожают троих детей. А в начале 90-х он лишится работы, начнет выпивать, поначалу станет жить случайными заработками, а в конечном итоге станет таксистом. Пару раз Михаил даже видел его стоящим недалеко от городского вокзала… А Танька так всю жизнь и будет работать в парикмахерской. Старшая их дочь станет проституткой — и мать проклянет ее, велев никогда больше не появляться на пороге их дома, сын после школы пойдет на стройку, а младшая дочь к моменту «переноса» Михаила в другую реальность будет студенткой — на повара учиться будет.
— И помним, что впереди у нас самая важная четверть! — продолжала тем временем историчка. — Скоро вам всем сдавать выпускные экзамены, а потому сразу после каникул начнем усиленно к ним готовиться. По каждому предмету у вас будут консультации, по два часа в день — и только попробуйте их прогуливать! Спрашивать буду как за уроки. Со временем консультаций определимся позже, исходя из расписания второй смены. Кроме того, у нас весна — так что опять будут и комсомольские поручения. Так что прошу уделить и этому особое внимание!
— Понимаем, Ирина Анатольевна, — кивнула в знак согласия Анька.
— Ну вот и хорошо, — кивнула историчка. — Надеюсь, меня все услышали. Особенно товарищи троечники! А теперь классный час закончен. Комсомольцы остаются на собрание, а все остальные могут идти по домам…
О комсомольских собраниях, особенно о школьных, в памяти у Михаила осталось очень немногое… И, в основном, это было по категории «дурацких» случаев — вроде того, как его как раз в десятом классе попросили о том, чтобы договорился с батей и им с завода металлолома привезли. На заводе его, дескать, дофига — а мы тогда точно победителями будем! Или собрание на счет драки Лехи Рогова с одним пацаном из девятого на перемене. Тоже, мать его, «комсомольцем» был! А то негоже ведь если кто-то в классе не будет в комсомоле состоять! Так что даже за откровенные косяки зачастую отделывались выговором с занесением в учетную карточку, а уж чтобы кого-то выперли… Слышал он, конечно, про такие случаи, но в школьные годы это было большой редкостью. А вот уже в более взрослом возрасте такое бывало гораздо чаще. Даже у Михаила были на памяти такие случаи… Впрочем, он честно «отсидел» в комсомоле до 28 лет, до самого предельного возраста. Почему «отсидел»? А потому, что, как и большинство других комсомольцев, тупо отсиживал собрания пока докладчики что-то невнятно бубнили на счет международной обстановки, неизбежности победы коммунизма, борьбы всяких негров против угнетателей, «самом передовом строе» и много чем другом. Высказывали лозунги, в которые зачастую давно не верили и сами докладчики, призывали бороться за дело Ленина… Обычная «обязаловка», отказаться от которой мешало лишь то, что выход из комсомола всегда становился поводом для общественного осуждения — на таких начинали коситься не только коллеги по работе, но зачастую даже и самые близкие люди, друзья и родственники.
А вот вступать в партию в прошлой жизни Михаил так и не стал — хоть начальник их КБ его и настойчиво уговаривал. Но нет уж! И дальше ходить на собрания, где большинство откровенно дремали, отвлекаясь лишь на поднятие рук при голосовании, или и вовсе читали книжки. И ведь все эти комсорги, парторги прекрасно понимали, что людям все эти выступления, вся та «вода», что выливают на них, откровенно неинтересны! Что люди просто «отсиживают» собрания, в лучшем случае забывая все сказанное сразу после выхода с него. Однако в большинстве своем не делали ничего для того, чтобы изменить это! Вот и договорились до того, что многие люди стали куда охотнее стали слушать не собственных партсекретарей и членов советского правительства, а западную пропаганду. Зачастую в разы более лживую и лицемерную, но преподнесенную в совсем иной форме, без всем надоевших занудства и обязаловщины…
Впрочем, вспоминались Михаилу и рассказы бати про партсобрания в сталинское время — когда, вроде как, ничего такого еще не было. Обсуждали, спорили — порой даже вплоть до откровенной ругани! Когда люди искренне верили в то, что говорили, а потому не было и занудного бубнежа по бумажке… Что ж, оставалось сравнить, что будет здесь.
К некоторому удивлению Михаила, комсоргом в этом мире у них оказалась не Анька, а, неожиданно, Витька. Нифига себе! Это, выходит, один из его ближайших товарищей, кто частенько присоединялся к ним по пути в школу или обратно, такой же «пролетарский», комсорг?
Долго болтать Витька, ожидаемо, не стал — не было у него такой привычки. Все комсомольцы были на месте, никто собрание не пропускал. Так что после короткого вступительного слова о том, что их, как продолжателей дела Ленина-Сталина, задача состоит в том, чтобы всячески помогать партии и советскому правительству в строительстве коммунизма, он переступил непосредственно к делу. И в первую очередь утвердили повестку дня и регламент. Вопросов сегодня предстояло обсудить ровно два. Подготовку к будущим экзаменам и мероприятия в честь дня рождения товарища Ленина. После чего и начались обсуждения.
На счет первого вопроса, конечно, упомянули в первую очередь про предстоящие выпускные экзамены — а потому, дескать, их первоочередная задача — сдать их достойно, не опозорив звания советского комсомольца. Все же ведь знают, что говорил про учебу еще товарищ Ленин? А, значит, надо подумать, что и как надо для этого сделать!
— Товарищи! — первой захотела высказаться Катька Волкова. — Я тут вот над чем подумала. Мы ведь экзамены скоро сдаем, аттестат зрелости получаем. А у нас в классе по-прежнему полно отстающих ребят. Я считаю, что мы должны помочь им!
— Интересно, как? — спросил на это Васька. — У каждого своя голова на плечах…
— Так я и не прошу тебе свою голову кому-то приставлять! — фыркнула Катька. — Тем более, толку-то с твоей головы? Но помочь товарищам мы ведь можем?
Внезапно Михаил вспомнил, что ведь почти то же самое было и в его мире! В то же самое время, на том же самом собрании по итогам четверти.
— Правильно! — поддержала ее Вика. — Надо продумать, как мы можем помочь товарищам!
— Я тоже согласен с Катей, — присоединился к ним Леха. — Надо нам, как на заводах делают, выбрать наставников. К кому каждый мог бы за помощью обратиться. Дать тем, кто хорошо учится, поручение помогать в учебе отстающим товарищам.
— Правильно! — поддержала идею Катька.
Вопрос немедленно вынесли на голосование, решение было принято единогласно. После чего начали выбирать наставников по разным предметам. Но если в прошлом мире оно обошло Михаила стороной, да и вся работа «наставников» в итоге так и свелась к чистой формальности и, по сути, не принесла никакого толку, то в этом все пошло несколько иначе.
— А ты, Миш, что молчишь? — вдруг вспомнила про него Танька. — Ты ж у нас физику лучше всех знаешь, в университет поступать готовишься? Или не хочешь помогать товарищам?
— Почему же? — пожал плечами Михаил. — Я не против!
Ну да, он-то не против… Вот только будет ли в этом мире от этой идеи какой толк или все так и останется на уровне слов, осуждения неуспевающих и карикатур в стенгазете? Хочется верить, что все же будет…
Однако, помимо учебы, надо не забывать и про общественное задачи! Сейчас уже начинается весна, а в следующей четверти еще и день рождения товарища Ленина! Так что следующим, ясно делом, обсудили подготовку к празднику. И тут идеи были вполне классические и, можно сказать, устоявшиеся. Первым делом к этой дате поручено произвести сбор металлолома и макулатуры. Так что если кто знает, где есть чего ненужного — пусть уже сейчас берут на примету!
При упоминании последнего Михаил вдруг вспомнил случившийся в прошлой истории как раз этой же весной скандал с металлоломом… Когда один из девятиклассников припер в качестве металлолома запчасти с одной из автобаз, а через пару дней ее работники приехали к ним в школу в поисках запчастей. Скандал был дикий! «Шибко умному» десятикласснику впаяли «строгий выговор с занесением» и заставили на своем же горбу переть запчасти обратно, а кто-то от досады за поражение провел с ним дополнительную «разъяснительную работу». Так что на следующий день этот деятель ходил с фингалом.
Кроме того, провести коммунистический субботник, с высадкой деревьев, и выступление школьной самодеятельности. Все идеи были приняты единогласно — после чего выбрали ответственных за каждое из направлений.
Наконец, упомянули и про День Победы советского народа над немецко-фашистскими захватчиками, который вот уже второй год как будет выходным днем. Как и, про что Михаил уже успел узнать из газет и малость удивиться, 5 сентября — День Победы над Японией! В связи с этим Витька сказал несколько слов на счет успехов социалистического строительства в СССР и международного положения. Что, дескать, силы империалистов не дремлют и только и ждут любой нашей ошибки чтобы раздавить, уничтожить страну победившего социализма, истребить саму память о ней, как это пытались сделать немецкие фашисты в 1941 году. Однако мы будем и дальше бороться за победу дела Ленина-Сталина, как то делали наши отцы и деды в годы Гражданской, строек пятилеток и Великой Отечественной войны! И однажды капиталистический мир рухнет под тяжестью своих преступлений! Впрочем, обсуждать мероприятия в честь Дня международной солидарности трудящихся и Дня Победы пока не стали — до них еще далеко, так что время достаточно. А потому на этом собрание и закрыли — неожиданно быстро для Михаила, заниматься пустым трепом в этом мире, видимо, было не принято. И все комсомольцы их класса стали расходиться по домам. Впереди были последние в их жизни каникулы, а за ними — последняя учебная четверть…