Но вот "садовники" в XII веке обрекли Хагани Ширвани на изгнание, в XIV веке растерзали Найми, привязав к конскому хвосту, содрали кожу с Насими, в XVIII веке снесли голову с плеч Вагифу, в XIX веке обрушили на М. Ф. Ахундова град хулы, задушили Сеид Азима Ширвани в створках двери, в XX веке свели в могилу Сабираг рассеяли по миру прах Хади, постранично продававшего свои стихи, заставили Мирзу Джалила сжечь свои рукописи, отправили на погибель Гусейна Джавида, Микаила Мушфика, Али Назима...
...А затем...
А затем... мавзолей Вагифа, украшенный резным мрамором, вознесся знаком славы Шуши. Прохладный ветер Джидыр-дюзю обвевает мне лицо, мне видятся источающие свет большие глаза на волевом и интеллигентном лице. Юсиф Везир Чеменземинли... Никто другой столь ярко не живописал духовный мир Шуши, веселый, горделивый нрав шушинцев, истоки и природу этого нрава...
Я сижу на Джидыр-дюзю и думаю о тех армянах, занесенных сюда суровыми ветрами времени в поисках пристанища, ставших соседями азербайджанцев, соседями в радости и в горе.
Сколько славных страниц посвящено этому братству, страниц высоких, пламенных, блестящих... В трудные дни мы были опорой друг другу, друг ради друга шли насмерть...
"Братья, разные по вере". Это определение, прошедшее через горнило испытаний, живет и сегодня. В сале Туг, который описывает Джафар Джабарлы, в других селах Нагорного Карабаха. Народ остается верен своим чувствам и своему разуму.
Братание песней. После выездного пленума Союза писателей Азербайджана в Степанакерте мы поехали в Мардакертский район - чтобы увидеть старый Агдере, Сарсенкское водохранилище. Поэт Фикрет Садых с одним армянским поэтом всю дорогу пели, пели разное, от холавара (оровела) до народных песен. Достаточно было послушать их, чтобы убедиться в духовном родстве карабахских азербайджанцев и армян. Наш армянский друг говорил о том, что этим холаварам он научился у азербайджанских землепашцев. Сколько подобных народных песен родственны для обоих народов!,
Не помню таких народов, чтобы между ними существовала бы такая своеобразная форма побратимства "кирва" (подобие кумовства)...
Кирва - друг, на всех важных семейных праздниках: он сидит во главе стола, как самый близкий родствен ник! У азербайджанцев Нагорного Карабаха очень часто в качестве "кирва" были армяне...
Хары-бюльбюль. Когда говоришь о Карабахе, о Шуше, грешно забыть о хары-бюльбюль. Ведь с этим цветком связана одна из самых прекрасных истин в мире. Сейчас эта истина стала легендой.
Трудно найти в Азербайджане человека, не знакомого с судьбой Агабайим-ага, выданная замуж за иранского венценосца и покинувшая родной край, карабахская красавица стала увядать день ото дня. Подобно соловью в драгоценной клетке, она тосковала по родине. Шах не находя другого выхода, решил вывезти все виды деревьев и цветов Карабаха и создать во дворце "Карабахский рай".
Однако Агабейим-ага продолжала тосковать. Ведь в этом "раю" не было шушинского чуда "хары-бюльбюль".
Хары-бюльбюль - король цветов - растет и цветет только в Шуше.
Мне кажется, что и сама Шуша - "хары-бюльбюль" Азербайджана. Если не увидеть ее, не насладиться ее воздухом, ее красотой, родная земля предстала бы мне обедненной и ущербной.
ДОРОГИ... ДОРОГИ...
У каждой дороги есть своя тайна, своя сказка. Каждая дорога настраивает сердце на свой лад. Когда за Шиховской косой, глядясь к голубое зеркало Каспия, вступаешь на дорогу, которая ведет на юг, в Астару, вольно или невольно в сердце возникает песня разлуки. И на протяжении всей дороги песня эта не прерывается. Ничто, ни наскальная выставка и неповторимое кладбище с яркими цветными надгробьями в Кобустане, ни стада верблюдов, ежевесенне и ежеосенне рассыпающиеся по степи между Алятами и Сальянами, ни нежные, сторожкие джейраны из Ширванского заповедника, вздымающие пыль своим стремительным галопом или пугливо прячущиеся в кустах тамариска, а то и увезенные на каспийские острова от наглеющих браконьеров, ни Мать-Кура и вечно охраняющие ее каменные львы, ни табуны коней, живущие своей первобытной стихийной жизнью на островах в дельте Куры, ни "птичьи базары" Кызылагачского заповедника, ни таинственные курганы Южной Мугани сразу за Каспийским побережьем и поднимающиеся все выше и выше, к недостижимым высотам, туда, где прячется мир моего далекого детства, ни райская благодать Ленкоранской низменности, ни зеленые строки чайных плантаций, ни плотные параллельные стены кипарисов по дороге в Астару, ничто, ничто не в состоянии прервать эту песню разлуки! Дорога Баку-Астара - золотая сокровенная струна нашего саза - где бы до нее не дотронуться, услышишь песнь о разлуке, о печали, о надежде! И тосковать будет саз, и ныть, и страдать!
Дороги, идущие из Баку: дорога Куба-Дербент! Ширванская дорога! Дорога Гянджа-Борчалы! Дорога - Миль-Карабах! Дорога на Нахичевань! На сазе моей родины каждая из этих струн поет свою песню... До какой не дотронься, начинается новая и новая мелодия.
Дорога Куба-Дербент. Дорога эта идет к одному из наших древнейших городов, к Дербенту, на Северный Кавказ и дальше - на Москву... Если астаринская дорога спешит к Тебризу, то эта - к Дербенту. Позади остается Джейранбатанское озеро, младший брат Баку-Сумгаит. Слева - последние "волны" Большого Кавказа, справа- голубой Каспий! Для меня на дороге Куба - Дербент есть свои остановки. На каждой из них мне хочется перевести дыхание...
Горы Алтыагача или забытый мир... Судьба вдосталь покормила меня лихом, хотя порой бывала благосклонна. Сызмала и смолоду крутыми дорогами вела... Но не этих дорогах она же одарила меня чарами азербайджанской природы.
Однообразная панорама голых, безжизненных гор навевает уныние. Однако, кто был по ту сторону этих "безжизненных" гор, решит, что это просто занавес. Театральный занавес, который скрывает за собой нарядный, волшебный мир...
Дорога, которая от Килязей поворачивает в сторону гор, идет к Хызы, Алтыагачу... Трудно поверить, что всего в сотне километрах от Баку, в горах есть большой мир, красоту которого трудно описать словами, но уже забытый, покинутый, заглохший.
Сейчас эти лесистые горы, долины с высочайшими тополями потеряли былую привлекательность. Когда я увидел Хызы, бывший райцентр, я не поверил своим глазам. От благоустроенного поселка осталось только пять-шесть небольших домов и фермы, прижавшиеся к опушке леса. В старом центре поселка, а сейчас посреди пустоши, как свидетельство прошлой кипучей жизни, сохранился памятник Ленину!
Потом мы поднялись к Алтыагачу, оттуда к яйлагам, горые называют Карскапы, Ярымча. Было время покоса. Я не раз видел созревшие травы, их яркую зелень. Детство и юность мои прошли на яйлагах, горах, лесах, но здесь был ошеломлен. Какая ширь, какие травы, в рост человека, как описать их колыхание под ветром, их струящийся поток, разнообразие цветов, оттенков?! И сейчас, когда я пишу эти строки, ноздри будто втягивают в себя этот пьянящий аромат трав на яйлагах и в лесах Ярымча. Забыть ли вкус янтарного меда, который стекал по деревянному желобу в селе Каре!
Был в здешних лесах заповедник пятнистых оленей. Удивительно нежные, удивительно грациозные существа, с большими, казалось, удивленными и вопрошающими глазами. И здесь же встретил я божественное существо, при воспоминании о котором до сих пор невольно щемит в сердце. Я признаюсь сейчас в тех моих юношеских чувствах еще и потому, что за ними стоит вечная истина этих гор, этих трав, этих пятнистых оленей - и вечная тайна этого, сегодня покинутого мира. Та, о которой речь, спускалась с родника, с медным кувшином для воды. Увидев машину, она остановилась. Ее косы ниспадали на тугую грудь как бы скрывая ее от назойливых глаз. Обойди весь мир - вряд ли сыскать такую стать, такую девственную красу. Сердце мое взволнованно забилось: я вдруг осознал, что передо мной и есть мой идеал красоты, который носил в себе всю жизнь. Но смотрел я на нее без каких-либо намерений, как залетный гость, который, возможно, никогда больше не ступит на эту землю и никогда не увидит этой прелестницы. Точно так, как я радовался красоте этих гор и лесов, как радовался птицам, даже воробьям, которые не покинули, остались верны этим местам, так я радовался девушке, кажется, рожденной этой прекрасной землей, радовался ее необыкновенной красоте. К этой радости примешивалась и печаль - мне казалось, все мы виноваты перед ней, как перед этими селами, перед этой природой - мы разбегаемся в города, нас захватывает городская жизнь, с ее суетой и заботами, и мы забываем про опустевшие села, про этих одиноких девушек. Сколько естественной стыдливости было в этой девушке и сколько изящества в этой естественной стыдливости. При виде подъезжавшей машины она приостановилась, посторонилась, чуть отвернулась, как бы избегая необходимости в упор рассматривать нас. Рухни мир, разверзнись земля - не подняла бы на нас глаз!.. Но день этот был днем чудес. Когда машина проезжала мимо девушки, какое-то необъяснимое чувство заставило меня обернуться назад. Девушка, успокоенная тем, что машина уже проехала, подняла взор и, господи, сколько было в ее взоре божественной чистоты, красоты, огня, таинства, переполняющей ее надежды и одновременно, бесконечной печали - всего один миг я видел ее глаза, ее взгляд, но уже никогда в жизни забыть их не смогу.
Да, остается только сожалеть, что земля, на которой рождаются подобные красавицы, сегодня пустеет. Уже нет на этом свете маленького села, которое Джабир Новруз сравнивает со стоэтажными городами, нет ни села Саядлар, давшего нам Мушфика, ни Хызы Джафара Джа-барлы...
Десятки сел опустели, перелились, перетекли в Баку и признаны, как принято говорить, бесперспективными. Причины этой бесперспективности видят в тяжелых условиях гор, плохих дорогах и т. д. Странно, человек должен прокладывать дороги, создавать условия, а здесь наоборот, он оказывается рабом дорог, обвиняет дороги, - промышленная отрава Баку, Сумгаита притягивают нас, будто это сладость, мед, и мы бросаем подлинные красоты, убегаем от них. Но Хызы должны быть возрождены! Должна возвратиться в эти горы новая жизнь! Дома отдыха, жилые строения должны возникнуть в этих лесах, в этих горах - на этой прекрасной земле!..
Чырак-кала. На одной из вершин этой гряды гор возвышается Чырак-кала Башня-Светильник. Это одно из звеньев цепочки крепостей, опоясавших Азербайджан. Башня парит над окружающими лесами и горами, кажется продолжением гор, одним из ее пиков, совершенно неприступной и недоступной. Но славу Чырак-кала умножают со свистом вырывающиеся из ее недр и текущие рекой целебные воды Галаалты - находка для желудочно-кишечных больных. Мы видели прозрачную чистоту родника, пили из него. Сейчас вокруг строится небольшой город, воду родника "забрали" в трубы. Жаль, что исчез естественный родник, но остается утешаться тем, что вода Галаалты помогает тысячам больных людеям.
* * *
Дорога в Дербент проходит мимо знаменитой горы Бешбармак, которую легенда связала с именем пророка Хызыра. Гора упоминается во многих книгах и среди народа считается священной. Дальше дорога ведет к рукотворным рощам Сиазани и Дивичей, придающих особую прелесть горным склонам...
Впереди - родина садов Куба, Хачмасские леса, остатки городища Шабран, курортная зона Набрань, слава которой растет год от года, река Самур...
Цепь гор Большого Кавказа, подступающая к морю, и ее величественные вершины: Шахдаг, Туфандаг.
Дорога проходит через Самур-Дивичинскую низменность: леса здесь подходят прямо к золотым пескам Каспия, вдоль дороги расположены плодородные долины, вытянулся в ряд высокий частокол стройных ив.
Один конец этой дороги упирается в Апшерон, земли древней Шемахи, другой - в стены Дербента, которые тысячи лет успешно отражали набеги чужеземцев. Между ними расположены прекрасные земли Куба-Хачмаса. Крутые скалы, бурные горные реки, разнообразие цветов окружающей природы, кажется, все это перелилось, перетекло в искусство местных ремесленников ковроткачество, гончарное искусство, медные изделия, народную архитектуру, орнаментику.
В этих местах самая высокая точка западного Азербайджана. У этой, покрытой вечными снегами вершины, высота которой около пяти тысяч метров, необычное название: Базар-дюзю - базарная площадь (плато). Любопытно, что здесь обнаружены атрибуты рынка. Но еще более поразительно то, что здесь, на такой высоте, найдены морские ракушки.
Хыналык. В Кубинском районе много совершенно не похожих друг на друга сел, одно прекраснее другого. Хыналык - одно из самых уникальных. Мы отправились в Хыналык в конце августа, когда можно подняться к нему на машине. К Хыналыку ведут несколько дорог. Мы выбираем самую удобную, хотя и самую далекую, обходную. Проезжаем мимо деревни Алпан, реликта древней Албании. После села Сусай дорога круто взмывает вверх. "Газик" редакции районной газеты совершенно новый, - надеемся, что одолеет эти крутые подъемы. Как бы ни увлекались мы разговорами, или точнее, как бы ни старались занять себя беседой, порой все мы затихали, замолкали, крепко хватались за поручни в маши не, привставали со своих мест, чтобы хоть как-то облегчить машине подъем на почти вертикальную стену. Надрывно ревет мотор. Мы уже карабкаемся несколько часов, но подъем все не кончается. Погода вдруг стала портиться - после августовского зноя в Баку, когда буквально нечем дышать, прохлада здешних мест приятно освежает. Потом мы начинаем понемножку зябнуть и рады тому, что запаслись теплой одеждой.
Аромат скошенных трав и кекликоту - чебреца - любимой в Азербайджане приправы к чаю, проникает в машину. Со скошенных покосов вдоль дороги с гомоном взлетают горные куропатки и перепела.
На одном из поворотов встречается нам мужчина, ведущий за поводья лошадь. В седле мальчонка десяти-двенадцати лет. Лошадь стала так, что нам никак не разминуться по узкой дороге. Водитель притормаживает машину. Пышущий здоровьем сельчанин заглядывает в машину, здоровается, приветствует нас, а затем в шутку добавляет: "Нас двое, а лошадь одна!". Сначала мы не понимаем, но затем, догадавшись, сбиваемся теснее, чтобы освободить ему место в машине. Мальчонка, не ожидая нас, подгоняет лошадь вверх по подъему. Мы знакомимся. Зовут его Шадбек. Редактор районной газеты Мамедпаша-муаллим, чуть задумавшись, спрашивает: "Бригадир овцеводов Шадбек? Это о вас в газете мы напечатали критический материал?", Шадбек снова смеется: "В этих горах есть только один Шадбек"...
Неожиданно дорогу окутывает туман. Да еще какой. Похоже на то, что огромный паровой котел опрокинули на эти горы! Белым-бело! Порой в этом мареве возникают просветы, в которые видны рассыпанные как по всему подножию гор и по равнине села Кубы и Кусаров. Если вглядеться внимательней, пожалуй, можно увидеть и Каспий. Будто смотришь с самолета.
Машина, собрав последние силы, преодолевает подъем и мы вдруг обнаруживаем, что выехали прямо к самому подножию Бабадага. И прямо здесь, где, как говорится и молитвы не услышишь, в мире полного безмолвия, у самого подножия Бабадага, из-под скалы журчит родник. Какие подземные потоки, какие скрытые "насосы" качают воду на эту вершину? Мы досыта напились воды из родника, тут же, на бархатных травах расстелили скатерть и вкусно поели все, что бог послал. Здесь, высоко в горах, скалы, окутанные поднимающимся с низин белесым туманом, напоминают растрескавшиеся кинжалы. Скала и туман кажутся продолжением друг друга, и их не различить. Иногда туман чуть-чуть рассеивается и тогда можно разглядеть прижавшееся к склону горы такое же белое, как туман и скалы, стадо. Мы сидим у раскрытой скатерти, как паломники Бабадага. Все вокруг укрупнено как в кино. С какой бы стороны не посмотреть, мы здесь, в горах, наверно, будем выглядеть азманами великанами, увиденными в просветах тумана. Когда солнце выглядывает с вершины Бабадага, на проплывающих мимо облаках, как на огромном экране, возникают наши странные, огромные очертания. Вот я различаю, как моя огромная тень обращается к Шадбеку:
Брат-чабан, да будет в радости душа твоя.
Здесь в горах ведь быть безрадостным грешно.
С тех пор эти горы запечатлелись в моей памяти вместе с белым маревом тумана, белыми скалами и стадами в просветах - в моем воображении запечатлелась белая сказка Бабадага. Бабадаг - Дед Гора!
... Я наслышался, начитался о Хыналыке, о неповторимой красоте этого села, об уникальном языке, на котором здесь говорят, о прекрасных мастерах. Однако в наибольшей степени влюбил меня в Хыналык графический цикл нашей известной художницы Марал Рахманзаде. На ее графических листах с большой любовью изображены женщины Хыналыка, которые сохранили традиции древней одежды: разноцветные колоритные платья, длинные, до лодыжек. Высокие, стройные, нарядные, со своеобразно завязанными на голове плетками - они казались мне необыкновенными "горными Венерами", ассоциировали в моем воображении с женщинами далекого прошлого...
Хынепык - одно из самых высокогорных сел Кавказа. Прижавшийся к огромной скале, он напоминает осиный улей, повисший на ветке. Точнее, кажется он вырос, пророс из этой скалы - как ее продолжение!
Село кажется совершенно неприступным...
А в первую минуту, когда я увидел издали Хыналык, он напомнил мне шлем. Шлем, надетый на голову горы.
Когда же мы приблизились, мне открылась совершенно иная картина, совершенно ином образ, поразивший меня еще в большей степени. Дома вырастали один из другого, громоздились один на другой, в окнах отражалось заходящее солнце, от этого рябило в глазах и невозможно было ничего разглядеть. Здесь, вблизи, в лучах заходящего солнца, Хыналык напоминал уже некий космический корабль, из далеких миров, который сея прямо на вершине горы. Хыналык удивительная сказка, неповторимая, ни на что не похожая. Когда входишь в главные ворота села и идешь по вымощенным камнем дорогам, ощущаешь себя в глубокой древности. И радуешься тому, что село смогло сохранить свой древний облик, свою неповторимость до сегодняшнего дня.
Караван печали. У нашей азербайджанской Клио есть извечный спутник, неотступно следовавший за ней по пятам грозный Марс...
Нашему народу не было спокойного житья: ни от чужих, ни от своих...