- Что стряслось, устад?
- Уведи меня из этого бедлама!
... Они шли горной тропой. Пряный аромат чабреца заполнил округу. Вдруг старый ашуг остановился. Похоже, притомился и хочет перевести дух. Потер лоб, а потом медленно провел ладонью по глазам. И впервые за всю дорогу обратил лицо свое к музыканту.
- Ладно, я сказал: уведи, но ты-то почему меня послушался? Чего ради на ночь глядя в путь пустились?
Балабанчи как громом поразило. Глянул на солнце, пылавшее над головой, всмотрелся в глаза старого ашуга - поволока в них. Только сейчас он осознал, что ашуг больше не видит...
Сколь велик и чтим аксакал, столь горьки и трагичны его ошибки и заблуждения.
Так говорит вековой народный опыт, и такова заповедь народной нравственности.
Иными словами аксакал - велик, он - пример, идеал, стало быть, за ним власть и воля, которыми он вовек не вправе злоупотреблять...
Нельзя посягать на саз - как и на землю. Саз несет людям свет. Он не приемлет черных намерений...
Я сказал "саз" и вспомнил гопуз наших озанов, произнес "гопуз", и вспомнил комуз, сопутствующий народу - собрату в его поэтических исповедях и судьбе...
Во Фрунзе киргизские друзья пригласили меня в гости. Здесь была и самая известная в Киргизии исполнительница на комузе. Какими родными и близкими были звуки этого инструмента! В тот вечер мы побывали в нескольких домах, и всюду звучали чарующие звуки комуза.
Мне же в тот вечер казалось, что все мы рождены одной общей песней. И в каждом доме живет саз или комуз, как эхо этой общей песни.
В Тебризе, как только подавили демократическое движение снесли символический памятник Ашугу. Враги пугались его. Потому что и саз, и ашуг выражение народного самостояния, народного духа, народного бытия, народного бессмертия...
КАПЛЯ, ОТРАЖАЮЩАЯ МОРЕ
Жизнь начинается с колыбели. Крохотные роднички питают огромные реки. Большие дороги начинаются с маленьких тропинок. За порогом невеликих очагов мы вступаем в мир великой Родины. Без чувства отчего очага нет чувства Отечества.
Есть гнезда, оперяющие нас. В этих гнездах познали мы материнскую и отцовскую любовь, дедовскую суровость и бабушкино всепрощение, метаморфозы красок и настроений - весну и лето, осень и зиму; родной язык и упоительность первых песен на родном языке, счастье встреч и горечь разлук, колыбельную у колыбели, слезные причитания на кладбищенских дорогах, пронзительные и пронизывающие, радость бытия и цену труда, - словом, все изначальные тайны мира. Здесь мы полюбили природу, говорящую на тысячеголосом языке, от призывного мерцания дальних звезд до невнятного шепота еле различимых цветочков.
Капля - ключ к тайне океана,
Очаг - око в мироздание.
Если есть чистота в наших помыслах, если есть зоркость в разуме нашем, если есть крылья у нашей мечты - мы всем этим обязаны отчему очагу.
И я хочу рассказать об отчем очаге, о капле, в которой отражается море, о родном гнезде, которое дало мне крылья.
Это первая и, естественно, самая хрупкая, трепетная страница книги жизни моей...
* * *
По-моему, творчество, личность, характер, начинаются с родного очага, с пяди родной земли. У поэта может ничего не быть - но у него должны быть дом, материнское лоно земли, куда он может прийти, окрыленный счастьем и радостью, или согбенный бременем утраты; земли, к которой он может прижаться лицом, исповедаться о своем счастье и злосчастье. Великое благо возвращаться в свой очаг, в мир своего детства, окунуться в него, очиститься душой: великое благо - иметь возможность поведать самые сокровенные свои думы родной природе, вошедшей в нашу плоть и кровь с молоком матери и колыбельной песней, поведать бездонной голубизне родного неба, целительному воздуху, первый глоток которого вдохнул здесь, на этой земле. Очаг может жить только в надеждах и обещаниях, как для тысяч палестинцев, может жить в тоске, с которой, полными слез глазами вглядываются наши братья и сестры с Юга, оторванные от родины сорокалетней разлукой, заволокшей дымкой снов и грез баррикады борьбы... Даже порушенный, переставший существовать очаг, отчий кров, а шире - отечество, должны жить магической силой своей, оберегающей нас тайной, надеждой, утешением и оплотом...
В моих глазах самые прекрасные дороги - те, которые ведут в отцовский дом моих друзей, в края, где они родились и выросли. Если попытаться найти самые счастливые из прожитых дней, то я найду их на тех дорогах, которые вели к родным очагам, родным огням, рассеянным по всему Азербайджану. Огни эти могут быть небольшим светильником, но за ними стоит целая земля, край, миры.
Так или иначе, в творчестве, наряду с самим автором, его духовным миром, проступает и образ его очага, и сейчас образы моих товарищей по перу предстают в этой нерасторжимости: в Джебраиле - отчий очаг Сабира Ахмедова, в Таузе - Мамед Исмаила и Айдына Ибрагимова, в Исмаиллах - Мусы Ягуба, в Кельбаджарах - Мамеда Аслана, в Борчалах - Аббаса Абдуллы, в Караязы - Исы Исмаилзаде, в Мегри - Идаята, в Казахе - Давуда Насиба, в Шамхоре - Сиявуша Сарханлы, в Физули - Сейрана Сехавета, в Амираджанах - Рамиза Ровшана, в Ленкорани - Шакяра Аслана, в Закатанах - Мамеда Мурада, в Сальянах - Тофика Абдина, в Агдаме - Агиля Аббаса, в Нахичевани - Исы Габибова, в Амасии Рамиза Аскера, в Евлахе - Илхама Рагимли, в Дербенте - Наримана Агасиева... Каждый из очагов, в которые мне довелось вступить, - целый мир, целый океан, и как корабли, плывущие в бесконечном океанском просторе под собственным флагом, у каждого из них свое имя, свой путь, свои заботы, издалека мы чувствуем их тепло, лад, ощущаем их радушную открытость и приязнь, нас осеняет их свет, нам кажется, что и самой малой удачей мы обязаны им, их напутствию, благословению, которые доносятся из самых разных и самых отдаленных уголков. Сколько пришлось мне перевидать стариков в этих родных гнездах, скольких из них уже нет на свете, - и все они были единодушны в своем порыве защитить и благословить нас, своих собственных детей и их друзей, да и всех, всех нас.
В их двери стучались мы в разные времена года, в различные часы дня. И каждое из этих родных гнезд и запечатлелось в моей памяти по-разному: то в цвету абрикосовых, персиковых, гранатовых деревьев, то одиноко приютившимся на зеленом склоне, то стиснутым, зажатым обступившими пятиэтажками, то под тутовыми деревьями, осыпающими нас ягодами, то раздирающим душу своей беспомощностью и беззащитностью, то утопающим в осеннем золоте, вызывающим чувство покоя и умиротворенности, то в белоснежном безмолвии, то бедным, неказистым... то благолепным и ухоженным... Но все они в равной степени родные, в равной степени дорогие...
* * *
Мне кажется, что обращение к детским воспоминаниям не обязывает к однозначным идиллическим тонам, главное для меня в том, чтобы показать значение истоков судьбы, народной духовности. Что и где мы растеряли, отвернувшись от народных этических начал?..
У каждой местности есть свой знак, свои природные атрибуты. Баку известен нефтью и ветром, Гянджа - чинарами, Ленкорань - чаем, Геокчай гранатами, Kyбa - яблоками. Ярдымлы же начинается со своих дорог. Один конец дорог ведет к знойным степям, другой - к снежным вершинам, одни - к голубому Каспию, другие... обрываются на полпути, так и не дойдя до Савалана...
Поезда моих дальних странствий брали разгон с этих горных троп, корабли, которыми я плыл, отчалили от этих стремнин, самолеты - взмывали ввысь с этих вершин. Первые мои радости, первые надежды, первые ожидания остались на этих дорогах, простертых как руки матери вослед упорхнувшему сыну...
Когда-то я искал дороги, которые уводили из дому, сейчас - ищу те, которые возвращают домой...
Через наше село, словно упавшее на дно горной чаши шли дороги, на которые долгие годы я смотрел как на нечто недоступное, ведущее в неведомые дали. Эти дороги манили, влекли, они говорили о тайнах волшебного мира, в который можно по ним попасть! Мне хотелось быстрее вырасти, чтобы махнуть за тридевять земель, перевалить через горы и долы, увидеть воочию, что же таит в себе тот недоступный мир?
Но теперь, когда я устаю от суетного мира, мне хочется вернуться назад, в безмолвие, в тишину моего села. Дороги Ярдымлов, которые тянутся по узкой долине, вдоль реки Вилеш-чай, кажется, ведут туда, где нет никаких признаков жизни. Однако тех, кому знакомы эти дороги, их безлюдье не гнетет. Тропы, сбегающие вправо и влево, не исчезают в темных чащах, а карабкаются по склонам, и достигают дивных сел, как хурджуны - переметные сумы перекинутых через плечи гор.
* * *
Природа - мудрая мать! Каждый раз она чему-нибудь да научит. В каждое время года обновляется песня этих дорог. Каждый раз, когда я слушаю эту песню, неизменно ощущаю: мы всего-навсего частица природы - и больше ничего!
Я люблю раннюю весну и осень наших лесов. Именно в эту пору можно увидеть, что у каждого дерева есть свой цвет, своя судьба. Весной и деревья похожи на сельских мальчишек, шагающих по своей тропе. Пройдет время и им придется встать в общий ряд, делать общее дело!
Вдруг обнаруживаешь, что лесные поляны покрыты бело-розовыми цветами: зацвела алыча. Это - первые шаги весны.
Среди голых деревьев меняется цвет земли. Спешат встретить весну подснежники, фиалки своими нежными ручонками теребят толстые комли деревьев, своими тоненькими голосками, еле слышными песнями хотят разбудить их, пробудить к новой жизни. А потом начинается такая феерия! Темная палитра леса, что ни день окрашивается в новый цвет. Возникает бездна оттенков зеленого цвета. Потом эти оттенки сольются в один плотный зеленый цвет. А осень? Есть ли на свете что-либо печальнее осеннего леса? Первыми оголяются плодовые деревья. Они отдали свои плоды, исполнили долг... им не до себя, не до увядающей красы... Как и нашим матерям! А эти кряжистые дубы похожи на отцов. Натруженные ладони ярко-красные листья огрубели, потяжелели, как подует ветер, они ударяются друг об друга со звоном, будто железные. Опадая с ветвей, они хлестко ударяются о землю, но пока осень окончательно не вступила в свои права, пока деревья полны жизни и не собираются прощаться со своими листьями, они ярко полыхают на склонах гор как последний очаг жизни, как прощальный ее костер.
Сколько оттенков может быть у красного цвета и сколько - у желтого?
Жаль вершины! Поздно добирается до них весна и рано покидает.
В ущельях же времена года часто ломают привычный порядок. Деревья охорашиваясь, подолгу сохраняют листву, стоят в полном убранстве. Глядишь, нагрянули снега, веткам не под силу тяжесть снежного покрова, обламываются!
... Дорога - чудо! Мир, в который окунают нас дороги - тоже чудо. Впервые, я это понял на здешних крутых, петляющих дорогах.
Здесь впервые увидел я звездопад маков ("Маки на склонах - падучие звезды..."), впервые здесь защемило сердце мое несбыточной мечтой превратиться в родник у обочины, в мосточек через пропасть, стать вечным наперсником родных далей, родных людей этой красоты земной...
Мне бы век одолжить у дубов вековых,
Стать мостом через бездну ущелий родных.
Или петь как студеный и чистый родник.
У дорог Ярдьшлы...
В ярдымлинских лесах - плодов и ягод уйма, может быть, именно поэтому раньше в иных селах не было принято держать приусадебные сады. Ведь леса здесь сродни необъятному плодоносному саду.
Отступление: Во дворе нашего старого дома я посадил кусты диких роз, принесенные из леса. Потом эти розы украсили многие дворы. Леса здесь были "двухэтажными": под вековыми дубами расположился "этаж" кустов роз. Аксакалы говорили, что раньше здесь стояло село... в этих лесах есть любые фрукты, и я уже нигде и никогда не встречал столь вкусных диких яблок и груш, мушмулы, черники, лесного ореха, ежевики и земляники, грибов, шляпка за шляпкой выраставших из-под земли и усеивавших окрестные поляны.