"Я люблю тех людей, которые подобны редким тяжелым каплям, которые срываются с черных туч. Они вестники, они падают на землю, чтобы сообщить вскоре ударит молния, прогремит гром - они погибают, сообщив весть. Смотрите, я вестник! Я - тяжелая капля, упавшая с тучи!".
Ты спустился с Савалана к людям, как сеятель выходит в поле: "Настало время сеять семена самых высоких надежд человека. Пока плодородна земля. Но грядет время, земля оскудеет и уже не сможет взрастить ни единого древа.
... Тогда мир умалится и его заполнят люди, все вокруг сделавшие мелким... Последние люди говорят: "Мы обрели счастье". Нет уже ни бедного, ни богатого: и тот, и другой подневольны. Где теперь тот, кто хочет править, где тот, кто хочет подчиняться? И те, и другие в кабале. Стадо без пастыря".
"... Рука руку моет", "Все должно быть взаимно", "Ради своей выгоды они поступятся всем...".
Ты пришел как проповедник, способный открыть человеку избавление от этих бедствий. Ты пришел с верой в человека, в его разум: "Несчастные, о люди, в каждом камне таится изваяние". Ты пришел с жаждой вдохнуть жизнь в эти камни, как мыслитель-преобразователь.
... Братья мои, уберите этих правителей и этих мелких: людишек, они самая большая опасность для настоящих людей.
... Братья мои, есть ли у вас дерзание? Искренни ли вы? Не могут быть дерзновенными холодные духом, кривые, слепые, пьяные. Для того чтобы быть бесстрашным, надо познать, но и преодолеть страх. Гордо смотреть в бездну...
... Пусть рухнет все, чему надлежит быть сокруженным, нашими истинами: сколько зданий надлежит нам построить и ждут нас!
...Самые близкие ваши наперсники - ваше деяние и ваша воля. Не вмешивайте в свои дела постороннего!
... Уподобьтесь ветрам, срывающимся с гор. Они заставят сотрясаться моря!".
Так началась твоя трудная борьба за то, чтобы сделать человека настоящим человеком. В "чтении и письме" увидел ты путь, с помощью которого можно озарить умы светом.
Я стою напротив Савалана, и мне кажется твой голое твой клич, двадцать семь веков тому назад слившийся здесь с воздухом, водой, камнями этой горы, вновь звучит, вновь реет над моей головой, мои губы вновь повторяют твои строки, написанные кровью.
"... Человек, который сможет научить людей быть едиными, однажды разрушит все пограничные камни.
... Птица летит быстрее, чем самый быстрый скакун, но, увы, и ее голова, в конце концов поглощается землей.
... Все большие любви жаждут большего, чем сама любовь.
... Любить свой род - означает любить ребенка и любить свое будущее.
... По поступи человека можно определить истинность пути его. Посмотрите на поступь мою!".
И обошел отечество своим путем и поступью своей. Своей духовной и телесной силой, силой ума и силой слова восхитил многих. Но ты почувствовал, что твои соотечественники потеряли веру в то, что их земля может породить чудо, они ожидали чуда извне.
Они встретили тебя смехом. Ты увидел, что люди стали походить на обкатанные водой камки: одежда и мысли их превратились в пустую выхолощенную оболочку, у людей пропала жажда жизни и борьбы, все они живут одной и той же страстью, смысл жизни видят в наживе: дни их проходят в одинаковых, повторяющихся разговорах. А учат этих людей жизни те, кто стремится управлять этой массой. Глаза людей заволокло дремой, тела их стали рабами болезней. Тогда понесли тебя на своих крыльях дороги. Ты отправился в ту сторону, где рождается солнце. Ушел, чтобы вновь родиться для своей родины!.. Ты увидел, что твои соотечественники ожидают нового бога, нового пророка. Тебя же они знали только как великого поэта. Они не знали, что все боги по природе своей - поэты. Ты ушел, чтобы из своей природы поэта создать нового бога, новую веру, новую религию! Вернуться в отчизну свою как новое добро и новый свет, как слово бога!
Нет границ для слова бога. Пусть это слово изречено человеком!.. Ты ушел, чтобы создать книгу, в которой живут самые глубокие, самые прекрасные мысли человетва. На сей раз ты вернулся на родину во имя книги. Вернулся, чтобы Савалан стал твоей последней обителью.
Тысячи лет ты покоишься на вершине Савалана. Однако по-прежнему кажется, что ты удалился в свой одинокий скит и в один из дней выйдешь из него, чтобы помочь нам!
Ты смотрел на человека как на мост. Ты хотел пронести по этому мосту добро, благородство, великие мысли и прекрасные намерения. Сумел ли ты добиться своего?
Ты преподал людям урок познания. Сумел ли ты внушить всем свой урок?
Ты хотел взрастить людей, способных пожертвовать "всем своим духом", пожертвовать собой во имя лучших, прекрасных дней. Удалось ли это тебе?
Ты любил людей, разумом способных стать вровень с богом, и превзойти бога. Много ли на свете подобных людей?
Три тысячи лет наследники твоего великого учения, твои внуки и правнуки трудятся на этой земле. Однако и сегодня происходит схватка добра со злом и еще не видно конца этой борьбы.
Тогда тебе казалось, что ты родился в лихое время, что чужеземные захватчики, пытающиеся заставить народ забыть свое славное прошлое, уйдут с твоей земли. Страсть к войнам наконец покинет человека. В сердце человека возгорится огонь добра и дела человеческие пойдут на лад. Оказывается, все это не так просто! Оказывается, сами боги не дают миру успокоиться, они, боги, мешают человеку достичь счастья, спокойствия, благополучия. Иначе человек забудет бога! Забудет и себя, свою природу.
Было бы очень просто, если бы люди делились на добродетельных и злых! Ты бы знал, за кем тебе пойти и кого повести за собой. Беда в том, что и человек сам по себе внутренне противоречив. В сердце каждого человека происходит борьба между Ормуздом и Ахриманом. Борьба добра со злом не дает нам внутреннего покоя.
На что уповать, от кого ждать избавления?..
Ты думал, что ты самый последний... что возглашенные тобой призывы водворят порядок в мире. Однако и после тебя явились в этот мир пророки!
Один пришел как легенда... Мученической жизнью, милосердием и состраданием к ближнему стремился объединить людей, судьбой своей он показал, что дороги, ведущие к счастью, требуют жертв, приучил людей самопожертвованию и всепрощению.
Другой пришел в этот мир как реальный человек. Он явился как исцелитель, прожил жизнь в странствиях, изучил болезни народа своего и народов иных. И он видел выход в сплочении, в духовном единении, именуя себя "посланником аллаха", вещал от имени всевышнего. Но когда и это не возымело действия, он превратился в полководца, двинулся в поход, чтобы объединить народ под своим знаменем, и пал на поле брани...
Нет, не смогли они принести единство миру! Они умножили счет и причины препятствий, преград, границ разобщенности. Борьба христианства с исламом принесла миру многовековые войны и унесла многие тысячи жизней... Сильные мира сего превратили бога в исполнителя своей воли. Под сенью бога и религий крепла их власть, усугублялась блажь, росло их богатство, равновесие между людьми еще более нарушилось, начались претензии целых наций, целых религий на исключительность, гегемонию. И длящееся поныне мракобесие!
О, вещий поэт! Я говорю с тобой, к тебе простираю руки свои, но руки мои натыкаются на преграды, душу мою уязвляют колючие проволоки. Я отторжен даже от могилы твоей! Границы легли между нами! Зло и тьма легли между нами!
Я как в заколдованном кругу. Светом глаз моих, огнем сердца моего должен я расплавить, разорвать эти путы путей. Разъят Огонь Страны Огней, разъят Свет ее. Ниспошли мне Свет, ниспошли мне Огонь!
* * *
Граница. Когда мы сидели напротив Савалана и смотрели на бесконечный мир гор, Худу Мамедов, со свойственной ему проницательной простотой, заметил: "Кто сказал, что родину можно исходить из конца в конец и что родина может примелькаться? Даже небольшой район мы не можем до конца обойти и узнать. Любая дорога, любая долина приводит тебя в новый, неведомый мир".
Глядя с высоких гор на зеленые долины, увитые дымкой, я вновь и вновь убеждаюсь в истинности этих слов. Ведь сколько еще нераскрытых тайн в этих местах...
* * *
На встречах у меня часто спрашивают: "Почему ты так много пишешь о Юге? Ты же не южанин!". Я отвечаю, что не нахожу своего отличия от южан. Сызмала взор мой натыкался на колючую проволоку. Рука, протянутая к брату, вся в рубцах... Всю свою жизнь я нес в себе эту боль.
* * *
Вспоминаю дни, когда мы верхом ездили в горные села Джалилабада на мельницу и на базар. Дорога проходила через развалины переселенных сел. Высокие зеленые чинары виделись скорбными надгробиями... Дороге шла берегом реки, по ущельям, по косогорам и на каждом повороте оказывалась вблизи колючей проволоки... По ту сторону работали в поле крестьяне, увидев нас, они отрывались от работы, здоровались, а потом вновь продолжали свое дело. Когда в первый раз я услышал, что они говорят на том же языке, что и мы, я удивился. Ведь я проходил иные "уроки": "Все, что по эту сторону границы, родное, а по ту сторону границы - чужое". Не могу забыть зловещий "вой" колючей проволоки, напоминавший вой голодных волков, этот звук глубоко засел во мне, и я не могу избавиться от него, каждый раз он приносит мне боль... Через много лет я привел к этим проволокам своего сына. Пусть и он почувствует эту боль! Но уже не верхом, а на мощном "ГАЗ-69", как горный козел, взбиравшимся на кручи... В то время здесь всюду, куда взор ни кинь, тянулись хлеба, а сейчас кругом виноградники. Многие родники, которые били здесь, исчезли, виноградники начисто высасывают живительную грудь земли. Нас встречает директор совхоза, мой школьный товарищ, вместе с пограничниками. Подходим к самым истокам рекя Балгар-чай. Песчаная дорога ведет нас вдоль реки к горе Моран. Из-под ног вспархивают с гоготом кеклики. Парами бродят краснохвостые фазаны. Они не пугаются нас и не отлетают. Здесь мирно и они к этому привыкли. Охота здесь запрещена... Когда-то зверь и дичь водилась всюду окрест. Сейчас же зверье и птицы убегают к границе, к лесам, ущельям, где редко ступает нога человека. Гюндуз потерял счет краснохвостым фазанам, гуляющим парами. Одно из неповторимых чудес природы - эти птицы. Мы сидим на холме, на свежескошенном поле и смотрим на села, расположенные на той стороне. Мы насчитали шесть-семь. Поля здесь разноцветны, как сшитые из пестрых лоскутков... Мазок к мазку, межа к меже. Ни клочка пустой земли. Такими я видел посевные площади во Франции и в Польше. В коллективном хозяйстве мы еще не научились подобной рачительности.
В вопросах Гюндуза я вижу повторение моих детских вопросов, и странная грусть охватывает меня:
- Отец, а нас не пустят на ту сторону?
- Отец, и там говорят на азербайджанском языке?
- Отец, а почему они не хотят присоединиться к нам?
Мы видим, как взбирается на перевал автобус и движется к селу по песчаной дороге, поднимая за собою пыль. Откуда едет этот автобус? Может быть, из Тебриза? Или из Ардебиля? Из Астары? Или из Ахара? Кого везет? Какие черные вести об ирано-иракской войне несет он в это село, к нашим братьям по крови?..
Офицер, который находится вместе с нами, знает наш язык. Он слушает вопросы Гюндуза и порой как-то странно поглядывает на меня... Мне кажется, что в этих взглядах есть что-то печальное: будто и он ощущает свою вину перед детскими вопросами...
* * *