эй джан, прощай!"
"Эй, Физули, судьба на тебе остановила свой взор.
Горечь разлуки всю, что имеет, отдала тебе",
В чем причина того, что миру он являлся как "горе печали", почему его слова выводило на бумаге "перо печали", почему на его плечи взвалила судьба всю горесть разлуки, почему "благоустраивал он страну печали", почему "от вздохов его содрогался сам рок", в чем причина его сотрясающих мир воплей.
Из глубины в сотни лет слышатся ответы наших великих художников слова.
"В чем причина?"
"В жизни моей много узлов, жизнь коротка, узлов же множество
Не поймешь - развяжутся эти узлы, или нет..."
В короткой жизни не суметь распутать сложные узлы, и даже не знать, сможешь ли распутать их!
"Рок криво раскидывает свои четки
Нарушает правила игры жизни".
А эта жалоба на порядок, сложившийся в мире, на непреодолимую поступь рока! Эти взгляды великого Низами, стали одними из главных направлений нашей поэзии.
У несокрушимого Насими, готового на все, даже на смерть во имя своих идей, непоколебимого в своей убежденности, в том, что он частица бога, что человек равен самому богу, и в его душе, в его стихах как легкий утренний ветер, как легкая пелена тумана, ощущается дымка печали и они не исчезают в самых страстных его проповедях.
Корни своей печали, ее общественный смысл Насими видел в том, что личный интерес стал превосходит общественное чувство, стал довлеть над "мы". Красоту жизни он видел в единстве.
"Куда "мы" выше, чем "я", знай
Ровно течет родник жизни".
Физули также тоскует о бедах человечества, его огорчает духовный крах человека:
"Разрушилось сокровище мира, не остался человек
Благоустроено место зла, но обитает там честь людская".
Внешне кажущийся одним из самых счастливых людей на земле, объединивший земли Азербайджана, возвысивший родной язык до ранга государственного языка, одерживавший победу за победой, сохранивший во всех своих поступках юношескую дерзость, ставший в глазах народа властителем духа своего времени, явившемуся миру в качестве имама (апостола Магомета), которого почитали как святого - Хатаи, один из самых выдающихся, самых известных полководцев своего времени, - в своих стихах не мог скрыть глубокой печали.
Меч и перо. Когда говоришь о Хатаи, невольно думаешь о том, что меч и перо всегда были у нас неразлучны, всегда были соратниками по борьбе.
Носители короны, владеющие престолом, всегда с завистью относились к мастерам пера.
Правители приходили к ногам поэтов.
Полководцы, чтобы освободиться от переполнявших их чувств, сразу после боя искали листок бумаги, их руки, привыкшие к тяжелым мечам, тянулись к обломку карандаша - надо было выразить свои чувства, запечатлеть их на бумаге, освободиться от них.
И Джаваншах Хагиги, и Шах Исмаил Хатаи, и Кероглу, и Гази Бурханаддин, выражали пером то, что не могли выразить мечом.
Перед самыми тяжелыми битвами Хатаи слушал народные напевы в исполнении тридцати ашугов.
На протяжении всей своей истории наши полководцы держали в одной руке меч, а в другой перо, книгу.
Слово, книга всегда были священными для азербайджанского народа.
"Клянусь книгой". Так звучала и звучит одна из самых великих клятв азербайджанцев.
Может быть поэтому не останавливалась ни на миг наша "мельница печали", все крутились и крутились ее жернова: только-только намеревались мы взять в руки перо и бумагу, как жизнь заставляла взять в руки меч. Сколько раз случалось в истории - мы призывали к миру, добрососедству, дружбе, а предательский нож вонзался нам в спину. И перо останавливалось, замирало в наших руках.
Великий азербайджанский философ и математик, основатель Марагинской обсерватории Насреддин Туси делил общество на четыре класса и эти четыре класса уподоблял четырем элементам природы.
Первый: Люди пера (интеллигенция) - "вода", "Их существованием определяется крепость мира и прочность религий".
Второй: Люди меча - "огонь". "Их существованием определяется порядок в мире".
Третий. Люди торговли - "воздух". "Без их помощи невозможно обеспечить быт людей и их снабжение".
Четвертый. Люди ремесла (пахари, скотоводы) - "земля". "Без их труда невозможна жизнь человека".
Однако я не могу согласиться с тем, чтобы быть только "водой". В душе моей неразлучно соединены и "вода" и "огонь".
Трагедия веры. Кровавые страницы нашей истории часто написаны нашими собственными руками.
Мужественные, чистые, сердцем, не знающие хитрости, простодушные как дети, способны поверить даже врагу. Мы гордились славной смертью, на протяжении всей своей жизни мы будто жаждали подобной смерти. Порой одно неосторожно оброненное слово, одна фраза, приводили нас к краю пропасти. Сколько раз мы наталкивались на предательство, на продажность, сколько раз терпели мы поражение. Но самое удивительное, то, что и пройдя через эти испытания, через эти бедствия, мы не отступали от своей веры.
Тысячелетнее соседство и история взаимоотношений наших предков с китайским и иранским императорами говорят о множестве фактов доверчивости к слову врага и столько же разочарований, когда враг проявлял коварство и предательство, когда данным словом заманивал как в ловушку.
Сладкоречивость и красивые обещания китайских хаганов проглотили на Востоке множество турок.
Алл Эр Тунга и Бабек поверили Кей Хосровам и Сахл ибн Сумбатам, - еще недавно лучшие представители нации столь же безоглядно верили в Сталина. Верили, хотя это порой наносило урон нашему единству, нашей земле, нашему имени, нашему алфавиту, нашей истории, хотя это уносило лучших наших людей! Убеждая - заманивали нас, но мы продолжали верить.
"Бремя понимать" (Анар). И еще в нас живет боль от понимания. Мы несем тяжкое бремя понимания того, что мир преходящ, что судьба чаще всего не благосклонна, протянешь в надежде руки и она отрубит ее, ухватишься за кого-нибудь, но тебя резко оттолкнут, осветивший тебе дорогу сам может потушить свет - мы несем это бремя и все тяжелее и тяжелее нагружается наш караван печали.
... Я шагаю, присоединившись к каравану печали. Я слышу как в такт звону колокольчика впереди бьются сердца наших старцев.
Сколько горя испытал мой народ! Все наши гении, кажется, впитали вселенскую печаль с молоком матери.
Сад увял, печальный вид.
Бор весь иглами увит.
Вся душа - как решето,
Впору пчелам соты вить.
Можно ли больнее сказать об истерзанной, разбитой душе!