К этому времени Давид перестал доверять кому бы то ни было; бессильный побороть неприязнь, которую открыто высказывали ему, где бы он ни появлялся, Давид отныне чувствовал себя в безопасности только среди наемников – хелефеев и фелефеев, ибо те не были сынами Израиля, а потому не заражались настроениями народа. Давид оказался одинок в начинаниях, которые он считал делом Божьим; он замкнулся, ожесточился. Когда Авессалом, вернувшись из Гессура, хотел припасть к ногам отца, Давид не принял его, сказав: "Он убил своего брата Амнона. Что удержит его от того, чтобы поднять руку и на меня?"
Авессалом остерегался любых шагов, пока не был полностью прощен.
– Слыхал о новом военачальнике, которого отец поставил над хелефеями и фелефеями? – спросил он меня однажды. – Говорят, этот Ванея, сын Иодая, хитер и бессовестен.
– Пускай Иоав замолвит за вас словечко царю, – предложил я. – Ведь ему уже доводилось это делать.
– Иоав меня избегает, потому что я в опале, – сказал Авессалом. – Я и сам уже дважды посылал за ним.
– Кажется, ваша земля в Ваал-Гацоре соседствует с землей Иоава? – спросил я. – Сейчас как раз жнут ячмень. Пусть ваши слуги выжгут одно поле Иоава.
Авессалом так и сделал, Иоав тут же пришел к нему в дом.
– Зачем твои слуги выжгли мое поле? – спросил он.
Авессалом ответил:
– Я заплачу за твой ячмень. Но почему ты не шел ко мне, когда я посылал за тобой? Прошу тебя, сходи к царю и передай от моего имени: "Зачем я пришел из Гессура? Лучше было бы мне оставаться там. Разве сердце царя ожесточилось против его сына Авессалома? Я хочу видеть царя. Если же я виноват, то убей меня".
Иоав побывал у царя, передал ему слова сына; видимо, он сумел переубедить Давида, так как тот вскоре позвал Авессалома.
Авессалом явился к царю и пал ниц; Давид был так растроган, что не мог говорить. Наконец он поднял Авессалома, расцеловал его и сказал со слезами:
– О сын мой Авессалом, о сын мой, сын мой…