Глава 24
— Здравствуйте, здравствуйте, господин Нюберг! — заголосили мальчишечьи голоса, как только мы вошли в комнату на втором этаже приюта.
Мы — это, собственно, я и мой родственник со стороны жены моего старшего брата Кауко. Дядя Ларс, как я называл его, был владельцем трёх заводов. Заводами скобяных изделий и паровых машин он владел ещё до моего явления в этот мир, а бондарный завод он приобрёл недавно, буквально после Нового года. Вместе с заводом ему достался и небольшой приют для мальчиков-сирот, который содержала бывшая владелица завода ради налоговых послаблений. Что, впрочем, не спасло её от разорения.
К моему стыду, я до попадания в Финляндию смутно представлял что такое бондарный завод. Нет, среди моих друзей были пацаны с фамилией Бондарь и Бондаренко, и нам даже на уроках истории рассказывали про бондарей, которые делали деревянные бочки. Но чтобы целый завод этим занимался? Для меня это было открытием. И только здесь, когда дед Кауко стал брать меня в поездки, я узнал кто, как и для чего производит деревянные бочки. Эта тара использовалась повсеместно для транспортировки и хранения всевозможных товаров. Помню, в каком шоке я был, когда первый раз увидел громадную деревянную бочку на два ома (300 килограмм) с солёным сливочным маслом.
Как и почему разорилась предыдущая хозяйка я не знал, но Ларс Магнус Нюберг подбил моего дядю Каарло выкупить выставленный городом на торги бондарный завод. Естественно, дед особых денег на это дело не выделил, так как впереди маячило строительство железной дороги от кирпичного завода и дамбы со складами на моём острове. Но, тем не менее, эта парочка завод выкупила. На эти цели дядя Каарло даже взял кредит в банке.
Я сначала не понимал зачем нам бочки. Ну, разве что на строительную смесь, которую производили из боя клинкерного кирпича.
— У Ларса Нюберга есть хорошие знакомства в Германской империи, и, он может заключить большой контракт на поставку сосновых семян, — пояснил мне дядька, приоткрывая тайну покупки. — У меня много шишек остаётся после сбора. Я даже не все пускаю на шелушение. А у нас семена недорого стоят, все предпочитают брать годичные или двухгодичные саженцы. А немцы берут прямо в шишках, бочками. Да и смолы есть избыток, так что мы найдём чем заполнить тару.
Я с содроганием вспомнил дядин барак для шелушения шишек, который представлял из себя баню с устроенным внутри неё сетчатым барабаном. Шишки раскрывались при нагреве, и когда их крутили в барабане, из них выпадали семена с крыльчаткой. Но крутить надо целыми днями, в дикую жару. Адская работёнка. По-моему, даже хуже чем возле печи кирпичного завода.
После разорения предыдущей хозяйки завода приют временно попал под управление городом, а после обретения предприятием новых хозяев им на шею повесили и это детское учреждение. Вообще, опека детей, потерявших родителей, в княжестве была организована неплохо. В городах существовали как казённые, так и частные приюты. Создание частных приютов очень поощряется, так как в этом случае экономятся средства княжества на пособия. Да и многие выпускники приютов остаются работать на предприятиях-шефах. А превратить приюты в полноценные работные дома мешает строгое законодательство, которое ограничивает труд несовершеннолетних в возрасте до двенадцати лет четырьмя часами. А после достижения двенадцати лет у детей есть выбор. Или работать полный день, или половину дня учиться в народной школе, а вторую половину посвятить работе.
Но это только в городах, в сельской местности сироту забирают родственники или назначенные общиной опекуны. У нас, в Яали, представителями опеки являлся пастор и церковный староста. И они же выдавали пособие, которое платит губерния на каждого сироту до двенадцати лет. В Улеаборгской губернии пособие небольшое, всего одна марка в месяц. А вот в столичной Гельсингфорской губернии, как говорят, пособие аж целых пять марок на человека.
Каждый месяц наш пастор проводит «Службу ключей», так называется у нас исповедь. Она добровольна — как любит повторят отец Харри, но все прихожане от семи лет и старше, участвуют в ней обязательно. Через исповедь пастор и контролирует взаимоотношение опекунов и опекаемых.
А вот мне вначале даже пришлось придумывать самому себе грехи и стараться особо не повторятся, чтобы отец Харри ничего не заподозрил. Хорошо, что мои братья-рыцари в нашем узком кругу обожали рассказывать друг другу о своих грехах. А иногда в споре о их крутости дело доходило и до драк. Я же, пользовался случаем и запоминал все их «страшные» прегрешения, которые в основном сводились к непослушанию и непочитанию взрослых и использовал при личной исповеди.
Когда новые хозяева получили в нагрузку к заводу и приют, их как опекунов обязали проводить раз в год культурно-массовые мероприятия. Обычно это были походы в приезжавший в город цирк и посещение местных театральных постановок. Кто из моих дядей додумался пригласить в приют для литературных чтений писателя Хухту, я не знаю, но с месяц точно отбрыкивался от их поползновений. Пока не вмешался дед Кауко и не заставил меня провести эту встречу. И вот сейчас я обозревал дюжину мальчишек в возрасте от восьми и до тринадцати лет, вскочивших с лавок при нашем появлении.
— Мальчики, перед вами писатель Матти Хухта, чьи сказки про Мумми-Тролля вы наверняка читали, я видел эти книги в вашей библиотеке, — и дядя Ларс правой рукой указал на меня и кивнул в сторону небольшой книжной полки, висевшей на деревянной стене. — Сегодня он расскажет вам про новую написанную им книгу. Матти, оставляю вас, как ты и просил. Зайду за тобой минут через сорок.
Сказал и свалил, оставив меня одного перед мальчишками разного возраста. Самому младшему на вид было, как и мне, восемь-девять лет. Старшему, наверное, двенадцать-тринадцать. Но, так как я рос аномально, то ростом чуть-чуть не дотягивал до их старшего. Ну, я так определил, на глазок. Тем более, что дети как вскочили с лавок, установленных вдоль длинного стола, так и остались стоять.
— Добрый день, господа. Садитесь, — произнес я первые слова и почувствовал себя как учитель в школе. — Совсем недавно я написал новую книгу и хотел бы рассказать вам про неё…
— Не верю! — перебил меня старший пацан, сидевший с самого края лавки.
— Чему именно? — чуть ли не радостно спросил я у него.
Я-то боялся, что мне попадутся какие-нибудь забитые жизнью дети, которые молча выслушав меня и приняв подарки, тут же забудут о моём визите. А вот спор, это хорошо. Это говорит, что наша встреча может выйти интересной и продуктивной. А может, наоборот, перерасти в конфликт. Ну, тут всё от меня зависит.
— Что вы, ты, — мальчишка на мгновение сбился в сомнении, как меня величать, но видимо решив, что снявши голову — по волосам не плачут, продолжил. — Ты, скорее — «золотой кролик», которому за деньги кто-то написал книгу, а теперь ты — знаменитость. Вот! — и гордо задрав голову, обвел взглядом остальных. Видали, мол, как я его?
Паренёк, называя меня «культа пу-пу», явно провоцировал конфликт. Простой кролик (kani) не шёл ни в какое сравнение с оскорбительным кроликом (pu-pu). Так называли здесь мажоров, золотую молодёжь, которая, в случае проблем, сразу пряталась за спины взрослых и сама за себя постоять не могла. Видимо, хотел меня обидеть так, чтобы я плюнув на всё, ушёл и оставил их в покое.
— Тебя как звать? — решил я сменить тему и зайти с другого фланга.
— Звать меня Ванхемпи (старший), — прошипел в ответ мальчишка, то ли странное имя, то ли прозвище. — И я здесь решаю кто говорит первым! Только…
— Вот и прекрасно! — грубо перебил его я. — Распорядись, нагреть самовар. А то тут мои бабули пирожков вам напекли.
С этими словами я поставил на стол мешок и развязал его. По комнате сразу поплыли сногсшибательные запахи свежей выпечки с лесными ягодами, отчего сразу с нескольких мест послышались громкие голодные сглатывания и урчание животов.
Когда бабушки узнали о том, что я на следующий день еду в детский приют, они тут же заявили, что в гости с пустыми руками нельзя, и припрягли меня месить тесто. Влезший было с советами о начинке печева дед Кауко схлопотал по шее и позорно утёк, бросив внука на произвол судьбы.
— Ммм, — замялся предводитель приютских при виде горы румяных пирожков. — Ну, да. Это можно, — согласился он и, явно взяв себя в руки, скомандовал. — Кирппу, Йоха, самовар разогрейте, бегом! Туме, Татта, тащите кружки и тарелки!
В комнате сразу поднялась суета и пацаны забегали, как наскипидаренные. Двое, явно десятилеток, схватив полуведёрный самовар рванули за дверь. Ещё двое, начали доставать из посудного ларя кружки и блюдца.
— Меня зовут Мауно. Мауно Уотила, — всё же представился местный вождь и, как бы нехотя, протянул мне руку.
— Матти Хухта, — в ответ представился и я, хотя, дядя Ларс уже представлял меня. И пожал его протянутую руку.
Пацан явно хотел с силой пожать мою лапку, даже так показывая, что он здесь главный. Но я ответил тем же, и мы почти на минуту застыли в силовом рукопожатии, глядя друг другу прямо в глаза.
— Силён, — констатировал он, после того как сам, первый, разжал руку. — Так это правда, что ты сам пишешь книги?
— Честное пионерское! — я вскинул правую руку в пионерском салюте, так как был в своей форме, с галстуком и различными нашивками.
Мальчишка вначале испуганно дёрнулся из-за моей вскинутой руки, но быстро сообразив, что это элемент какой-то клятвы, засыпал меня вопросами про пионеров и нашу организацию. Почти всё чаепитие я рассказывал ему и остальным кто такие пионеры, какие у нас задачи. Отдал им привезённые с собой копии текстов устава, правил и пионерской песни.
Я так увлекся рассказами про наш отряд и наши приключения, что не заметил даже прихода Ларса Нюберга за мной. Так и не успел им рассказать про новую книгу «Волшебные спички». И просто оставил три экземпляра её на столе. Зато договорился с дядей Ларсом, что на пасхальные вакации он привезёт к нам, в Яали, Мауно, который уж очень хотел увидеть вживую наш отряд.
И уже в самом конце, ко мне робко подошёл мальчишка, которого Отто назвал Кирппу (блоха), отправляя разогревать самовар.
— Простите, господин Хухта, — мальчишка замялся, но всё же справился с, то ли стеснением, то ли боязнью. — Вы сказали, что вы с Яали. А вы не знаете, живут ли там тетя Ханна и дядя Отто Макела?
— Он учителем в школе работал? — и дождавшись кивка, огорошил мальчика ответом. — Умер он. В прошлом году. От гриппа. А жена его жива. Родственники твои?
— Да, — прошептал парнишка. — Тётя Ханна — родная сестра моей матери.
— А чего же ты тогда здесь? — искренне удивился я. — Никак сообщить не могли, что ли?
— Мы в Брагестадте жили. А когда родители умерли, я решил сам до тётки добраться. Но меня поймали на железной дороге. И сюда определили. Даже слушать не захотели про родню, — быстро-быстро выпалил пацанёнок, будто боясь, что я не дослушаю и уйду.
— Звать-то тебя как? А то, что я скажу твоей тётке? Не про блоху же рассказывать?
— Ой. Извините, господин. Я это, я Петри Хакала.
— Ясно. Сейчас запишу и вечером или завтра сам ей расскажу о тебе.
— Спасибо, господин Хухта!
По приезду домой, за ужином, я рассказал родным о встрече и не забыл упомянуть про Петри Хакала. Чем вызвал непонятное мне оживление, а дед, забыв про еду, оделся и ушёл, сказав, что пойдёт навестит Ханну Макела.
— За два года до твоего рождения семья Хакала продала свой хутор и земли нам, — пояснил мне отец. — Это то самоё болото, где мы торф сейчас добываем. Да и дружили мы семьями. Если Ханна не возьмёт племянника, то мы сами его к себе возьмём. Ты как, Эмма? — обратился он к матери.
— Конечно, Матти! Они же нам как родные были. Мы с ними вместе росли, — и одобряюще накрыла своей ладошкой кулак отца на столе.
……
В конце марта к нам приехал из Швеции дядя Бьорк, старший брат моей мамы. И привёз хорошие новости о цене строительства железной дороги от нашего кирпичного завода и до Улеаборга. На организованном дедом Кауко совещании собрались все совладельцы завода и я, в том числе.
Сначала дед попытался меня турнуть, не из-за вредности, а из-за того, что меня, вместе со всеми моими пионерами, включили в состав церковного хора, и сегодня была как раз репетиция перед Пасхой, которая в этом году припала на седьмое апреля. Но наш управляющий, англичанин мистер Райт, вступился за меня, заявив деду, что мастер Хухта будет ему нужен на этом собрании.
Я несколько раз безуспешно попытался донести до деда, а потом и до отца, как я сам вижу нашу будущую железную дорогу. Но от меня и от моих каляк-маляк отмахнулись, как от назойливой мошкары. Поэтому я и пошёл к мистеру Райту, который, в отличие от родни, меня очень внимательно выслушал и предложил немного подправить мой план. В итоге, после долгих часов обсуждения мы с ним и готовились представить всем то, что мы придумали.
Шведский подрядчик, которого нашёл дядя Бьорк, брал на себя проектирование дороги и строительство путей. С нашей стороны было только финансирование, получение разрешения на строительство и возведение моста через речку Калимеэноя в селе Корвенкюля. Мост, для экономии, решили поставить пока деревянный.
— А ездить-то что по этой дороге будет? Где мы паровозы возьмём, — неожиданно влез в разговор, дремавший в своём углу дядя Тапио.
— Один паровоз можно переделать очень быстро под вашу колею. Он как раз есть в наших мастерских. И он продаётся. Шесть тысяч крон, — ответ на этот вопрос дядя Бьорк явно подготовил заранее.
— Девять тысяч марок? — влёт конвертировал валюту дед Кауко. — Это что же за рухлядь там по такой цене? В Гельсингфорсе, тридцать тысяч марок хотят за старый английский «Dubs».
— Хороший, кстати, паровоз, — подал голос и наш управляющий. — Очень хорошо подходит под то, что мы придумали с юным мастером.
— И что вы там придумали? — с подозрением в голосе осведомился наш глава клана. — Давай, Матти! Не тяни. Сбежал с хора, так хоть здесь дело предложи.
— Надо строить железную дорогу не только до нашего завода, а и до Кийминки. И запускать пассажирские перевозки. Так мы ещё быстрее окупим свои затраты на строительство.
Пока взрослые, выпав в осадок от моего плана, потихоньку пытались прийти в себя, я со скоростью пулемёта выдавал всё, что мы подготовили с мистером Райтом. Про цены на перевозки, пассажиропоток и строительство станций.
— Ну, ты! — отмерший дед погрозил мне пальцем. — Нам и так придётся кредит брать, а ты хочешь ещё удлинить маршрут! А это лишние полмиллиона марок. Откуда деньги брать?
— Из комода, — зло буркнул я.
— Ах ты, мелочь беспузая! Над дедом издеваешься? А ну…
— Постойте, херра Хухта! А ведь очень хорошая идея! Ваш внук придумал не просто лишний способ дохода, а он придумал долговременный способ. Что будет, когда у вас закончится глина в карьере? Вы всё забросите и распродадите? А перевозка пассажиров — это всегда и во все времена выгодно, — внезапно перебил деда дядя Бьорк.
— Когда это треклятая глина кончится, меня уже не будет на свете! И это будет уже не моя проблема. И угораздило же меня найти твою свистульку! А, чертёнок бесхвостый? — и дед с такой злобой зыркнул на меня, что я инстинктивно вжался в стул и постарался стать как можно меньще и незаметнее. И чего это на него нашло?
— А, то есть ты тогда будешь лежать в гробу и посмеиваться над нашими проблемами? — отец со всей силы хряпнул своим кулачищем по дубовому столу, отчего жалобно звякнула чернильница, а несколько карандашей подлетели в воздух. — Ты же сам, как одержимый, втащил нас в это дело с кирпичным заводом и железной дорогой, обещая вечные блага нашим семьям! А когда у тебя спросили: «а что дальше»? — ты на моего сына вину перекладываешь? — И отец стал демонстративно закатывать рукава своей куртки, показывая свои намерения.
— Господа! Господа! Давайте успокоимся! — попытался переорать начинающиеся семейные разборки дядя Бьорк. — У меня есть личные накопления и капитал моей супруги. И если вы будете согласны, то я профинансирую и возглавлю наше общее акционерное общество пассажирских и грузовых перевозок.
Его предложение немного успокоило всех присутствующих. Но только до того времени пока не начали обсуждать название новой корпорации и доли присутствующих. Посмотрев и послушав крики взрослых, я понял, что ничего сегодня мне больше не дадут предложить и тихо, по-английски, утёк в пампасы.
……
Приехавшего к нам на Пасху Мауно Уотила я сплавил на попечение своего бывшего капрала Ялмара Стрёмберга. В пионерском отряде он получил от меня звание «мастера-пионера» и нашивку на левый рукав виде трёх малых белых звёздочек.
Так как никаких особых званий в пионерской организации моего мира я не знал, то пришлось придумывать всё с нуля, взяв за основу скаутские звания. Про скаутов я только читал и смотрел документальный фильм. Мои дети в своей школе ни в какие детские организации не вступали, поэтому получилось то, что получилось.
Самыми младшими в моей придуманной структуре шли пионеры-стажёры, затем однозвёздные, двухзвёздные, трёхзвёздные, мастер-пионер и шеф-пионер. Я решил, что пионерами, как и скаутами, можно быть всегда, невзирая на возраст. Себе же я своей волей присвоил звание «диктатора», с одной большой белой звездой на рукаве формы. Никто из моих пионеров и не возражал, все уже давно привыкли, что я их «диктатор».
С нашивками за выполнение определённых достижений было плохо. Всего, достижений было пока четыре: бег на лыжах, стрельба из винтовки, разведение костра и «ГТО». В само «ГТО» я включил простой бег, подтягивание, отжимание и умение плавать. Нашивки шила сестра Анью. Получались они у неё разными и великоватыми, но мои пионеры были рады и таким.
Петри Хакала по прозвищу Блоха переехал из приюта к своей тётке довольно быстро. Не знаю кто, где и на какие рычаги нажимал, но через полторы недели он уже ходил в нашу школу. Ханна Макела была рада просто безумно, что обрела своего родного племянника. Детей у неё не было, и появление Петри она воспринимала как дар божий. Но особо пацана не лелеяла, а вовсю обучала премудростям ведения хозяйства.
Я же, ночью, спев в церковном хоре на торжественном пасхальном богослужении гимн «Бог — наш оплот», написанный самим Мартином Лютером и переведённый на финский, и толком не выспавшись, вовсю спешил на кирпичный завод. Где, именно сегодня утром, я, наш управляющий и дядя Каарло, собрались испытать горизонтальный дровокол по моей схеме.
Все нормальные дети, и мои пионеры в том числе, наверное, наслаждаются сейчас вкусом мямми и выпечки, если конечно уже проснулись. Ничего, я ещё успею. У лютеран Пасха празднуется почти месяц. Единственный минус — это необходимость христосоваться весь месяц. И это у нас ещё не очень долго, говорят, у шведов Пасха празднуется все пятьдесят дней.
Из всех местных церковных праздников я люто ненавидел только один. «Пепельную среду». Мало того, что это начало поста, так ещё в церкви отец Харри посыпает голову каждого ребёнка освященным пеплом. Причем, взрослым только рисуют пеплом крест на лбу, а нам, бац на голову и елейным голосом «кайтесь». Бррр.
Испытания дровокола, в котором горизонтальный поршень толкал чурку на крестообразный нож по металлическому желобу, увенчались полным успехом. Мы за полчаса превратили в дрова все чурки, на рубку которых уходил целый день. Дядя Каарло отметил только то, что дровокол надо ставить на возвышении, чтобы получающиеся дрова сами с высоты падали в телегу. И с обратной стороны привода надо доделать циркулярную пилу, чтобы сразу пилить бревна на чурки. Теперь осталось только презентовать этот станок деду, а уж он точно сделает на нём деньги.