Глава 26
Моё письмо, опубликованное Ээро Эркко и перепечатанное многими финляндскими газетами, спровоцировало патриотический бум в стране. Началась, прям, какая-то вакханалия сбора средств на помощь нашей армии. Внезапно, служба в стрелковых батальонах оказалась настолько популярна, что многие добровольцы, даже предлагали взятки военным чиновникам, чтобы попасть в части, отправляемые в Китай.
Дошло до того, что на имя монарха было подано прошение о разрешении формирования добровольческого батальона. Которое Николай II,к удивлению многих, удовлетворил. Всю Финляндию трясло как в лихорадке. Были образованы десятки фондов, которые собирали средства на пулемёты, патроны, сапоги, полевые кухни. Каким-то немыслимым образом, удалось обеспечить все батальоны полевыми кухнями системы Бруна, только в январе этого года введёнными в императорской армии.
Была также попытка восстановить военно-морские силы, а Абовская верфь, даже отчиталась о готовности построить для будущего финляндского морского экипажа минный крейсер и два миноносца в самые короткие сроки. Но эта идея не нашла поддержки ни у монарха, ни у местного сената. Всё же флот слишком дорог в содержании. А может, были и другие соображения.
Нашу семью завалили письмами. Многие приезжавшие на партийные конференции знали наш адрес и, видимо, с охотой делились им с другими. Те письма, которые приходили в редакцию «Финской правды», обрабатывали её сотрудники, а вот те, что приходили по адресу: Улеаборгская губерния, село Яали, Матти Хухта, первоначально читать, пришлось мне. Пока не нашёл в одном из писем фотокарточки явно эротического характера и предложения о дружбе от некой особы. Многие просто не знали, что пишут ребёнку. Отнёс это забавное письмо матушке и был ею тут же освобождён от перлюстрации корреспонденции.
Почтмейстер и его помощник тащили всю эту гору писем самому ближайшему к ним Матти Хухта, к отцу в управу. А уж он и привозил мешок бумаг домой. Так-то на нашем хуторе было уже три Матти Хухта. Мой братец Эса назвал сына в честь отца. Лишь бы дядьки и тётки не надумали назвать своих будущих отпрысков этим именем, а то будет у нас целый отряд Матвеев.
Слава Вяйнямёйнену, что мама большую часть писем забраковывала и пускала на розжиг печи и самовара. Но даже и так мне приходилось собственноручно писать ответы на два-три письма в день. Что окончательно съело свободное время. Даже пришлось отложить в сторону словарь «Интерлигвы», который я пытался вспомнить.
Как-то раз, на очередных пионерских посиделках, сын кузнеца Тойво Сайпанен поделился с нами своими соображениями о необходимости секретного языка. «Такого, чтобы только мы знали». А я вспомнил, как в своём первом детстве, вся наша дворовая компашка учила «Интерлингву» в противовес нашим уличным противникам с мебельного комбината, которые учили «Эсперанто». И пообещал братьям-рыцарям придумать такой язык. «Придумывалось» плохо. Вроде бы в своё время и алфавит наизусть заучивал, и мы даже как-то общались, но вспоминал с трудом. А тут ещё и времени стало не хватать. Впрочем, чтобы не мучиться, можно будет и «Эсперанто» использовать. Его уже придумали, мне даже как-то попадался на глаза самоучитель по этому языку в одном из книжных магазинов Гельсингфорса.
……
Двадцать четвертого мая пришло письмо-приглашениеот Нильса Викстрёма. Мой брат, а по совместительству, и отец моих пионеров-племянников Андреаса и Ларса, приглашал деда и меня на небольшое семейное застолье по случаю своего повышения.
В связи с преобразованием Улеаборгского батальона в бригаду пограничной стражи сменились и звания служащих. Если раньше он был штабс-капитаном, то стал штабс-ротмистром. Но после моего письма и начала патриотического бума в стране многие офицеры бывшего батальона подали прошения о переводе в части, убывавшие в Китай, не захотев служить в русской пограничной охране. И их прошения, по большей части, удовлетворили, переведя в формируемый добровольческий батальон. В отличие от своих коллег, мой братец не стал предпринимать скоропалительных решений, что и принесло ему только положительный результат.
Он внезапно был повышен до ротмистра и назначен начальником штаба формирующейся бригады. Единственный минус всех этих плюсов был в необходимости переезда в Торнио, поближе к шведской границе. Так что запланированное застолье было не столько праздничным, как прощальным.
После произошедшего конфликта с дедом Кауко тот со мной практически не разговаривал. Так, кивал на мои приветствия или, чаще, просто игнорировал меня. А так как приглашение было ему и мне, то отец, решил меня отвезти сам, отдельно. Вечером, когда бабули узнали о том как мы будем добираться, деду очень сильно перепало на орехи, и он был вынужден согласиться на совместную поездку в одном экипаже. Отец, особо не доверяя деду Кауко, решил составить мне компанию. Чему я был искренни рад.
Выехали мы ранним воскресным утром. Меня посадили на облучок, управлять нашим транспортным средством, а взрослые начали обсуждать какие-то дела по торговле рыбой. Движение на тракте было интенсивным, но слава Тору, почти односторонним. Все спешили на воскресный торг в город. Но груженные фуры, телеги и повозки всё равно были очень медлительными, и у меня появился шанс, приобрести опыт по обгону медлительного транспорта. Я так увлёкся этим процессом, что пропускал трёп отца и деда мимо ушей. И, как оказалось, зря.
— Сына, — подергал меня за куртку сзади отец, дождавшись когда я обгоню обоз фур, груженых досками. — А что мы будем дарить? Отец будет деньги дарить, а мы?
Я сбросил скорость, переведя ход коня на шаг, и оглянулся. Отец выглядел крайне озабоченно, а дед, наоборот, крайне ехидно. Вот же старый хрен! Специально ведь молчал о подарке перед поездкой. Естественно, отец решил, что так и надо. Я-то подарок прихватил, но светить его перед дедом я до этого момента и не собирался.
Постреляв немного из снятого с мертвых золотостарателей пистолета «Бергманн № 3», я понял, что мне он не нравится. Даже покупка и использование приклада, не помогло исправить это отношение. И вот его, тщательно вычистив, я и прихватил в качестве подарка двоюродному брату. И собирался вручить его тайно, с просьбой Нильсу, не болтать об этом деду Кауко. Но видя ехидную ухмылочку деда, понял, что отца надо спасать.
— Сейссс, — скомандовал я коню, предварительно съехав на придорожную полянку и, дождавшись остановки экипажа, повернулся к пассажирам.
— Матти! Ты чего это? Али по нужде приспичило? — удивился дед.
— Нет, деда, а что ты дарить Нильсу будешь?
— Ха. Тысячу марок на обустройство на новом месте. А вот что вы будете дарить?
— Надо заехать в банк и снять денег, — предложил отец, но тут же хлопнул себя по лбу, — Перкеле! Забыл, что воскресенье.
— Не волнуйся, отец! У меня есть подарок, — с этими словами я вытащил из своего рюкзака деревянную кобуру-приклад, обшитую шикарной чёрной кожей, и протянул отцу. — Вот, держи.
— Ничего себе, — прошептал отец извлекая из кобуры пистолет.
— Её можно пристегнуть к пистолету и получится приклад. А в кармашке — запасные патроны. Осторожно! Заряжен! — пришлось прикрикнуть на родителя, когда тот, влёт разобравшись с устройством, щёлкнул предохранителем.
— Мля! — отец дернулся, но вернув предохранитель на место, засунул пистолет назад в кобуру. — Откуда это у тебя?
— А ты ещё не догадался? — спросил дед у бати обычным своим голосом. А следующий вопрос адресовал уже мне. — Это с тех трупов, которые ты нашел?
— Да! — пришлось признаться мне, иначе просто не поверили бы в другие мои версии.
— И что ты ещё от нас утаил? — совсем не зло, а даже как-то весело и немного одобрительно вопросил старик. — Винтовка, что недавно появилась у Эсы, оттуда? — я только обреченно кивнул.
— Матти! Да как так? Почему? Почему нам не отдал? — отец пораженно вылупился на меня, но вот в его голосе уже стали проскакивать угрожающие нотки.
— У каждого мужчины должен быть запас на чёрный день. У тебя, папа, как и у деда, он есть, а чем я хуже?
— С чего ты взял, что у меня есть какой-то запас? — насторожился дед
— Пффф. Да ты сам мне рассказал! Когда мы с тобой за мёдом ездили в Хайпускюле. «Под северным правым углом дома прикопал я сорок знаков (знак — 212 грамм) золотых американских монет в половину орла каждая». — процитировал я его слова.
— Ааа, ааа, — только и смог выдавить из себя дед Кауко.
Выхватил откуда-то из внутреннего кармана маленькую фляжку и надолго к ней присосался.
— Матти! Ты что такое говоришь? — ожил отец.
— А у тебя, папа, отложено две тысячи марок в железной коробке, которую ты спрятал в выдолбленной нише в брусе над лестницей в мансарду. Ты мне это сам сказал. Шли мы с тобой с пострелялок ваших, как ты вдруг присел на пенёк, развернул меня к себе и про это всё рассказал. И попросил, ежели с тобой что случится, то рассказать про эти деньги маме. А потом поднялся, взял свою винтовку под правую подмышку, а меня под левую, и пошёл домой.
— Не помню! — обречённо замотал головой отец. — Стоп! Раз я взял тебя подмышку, это же сколько тебе было лет?
— Три года и один месяц.
— И ты это помнишь? — вдруг заорал на меня отец так, что я чуть не свалился из-за перепуга с облучка.
— Чё ты на ребёнка орешь, хёльме? — заорал уже дед на отца. — Раз рассказывает, значит, помнит. Он, имп (imp — бесёнок) бесхвостый, всё помнит. А я там такого понарассказывал, — дед аж за голову схватился. — Я тебе рассказывал, как мы кое-что в Новом Орлеане штурмовали? — вдруг с надеждой в голосе спросил у меня старик.
— Жёлтую розу? — он мне пару раз рассказывал, как он с немцами-приятелями брал штурмом местный публичный дом.
— Угу, — грустно согласился дед. — Сына, а давай этого перкеле грохнем и тут прикопаем? — то ли в шутку, то ли на полном серьёзе спросил у моего бати дед Кауко.
— Ты что несёшь, чёрт старый? — Отец в одно мгновение расстегнул кобуру и извлёк пистолет, который тут же направил на своего родителя. — Это мой сын! И он мне дороже чем ты и все твои сраные тайны.
— Па, — дотронулся я до плеча отца. — Там, обоз приближается, который мы обогнали. Убери пистолет. Дед, как обычно, неудачно пошутил.
— Да он меня и всех уже достал своими шутками, козёл старый, — пробурчал батя, но оружие тем не менее убрал. — Вот, сегодня! Мог же сказать, что подарок нужен. Так нет, поиздеваться решил, мулквисти!
— Ой! — до меня только что дошло главное. — Так вы никому про ваши секретные запасы не рассказывали кроме меня? А как же бы родные узнали про них в случае вашей смерти? — взрослые переглянулись и синхронно покраснели. — Ну, вы и… — Я даже не подобрал слова как их назвать.
— Хм, видишь, Матти, всё к лучшему. — немного смущённо произнёс дед, обращаясь то ли к отцу, то ли ко мне. — То, что мы знали по отдельности, теперь, благодаря этому мелкому засранцу, знаем втроём. Внук, а ты ещё кому проболтался про наше золото и деньги?
— Хоть вы с меня и не брали никаких обещаний, но никому. А давайте так! Я храню все ваши секреты, а вы относитесь ко мне и моим хотелкам более серьёзнее, по-взрослому.
— По-взрослому? — дед усмехнулся. — После того как ты меня треснул по уху, а твой домовой чуть не заставил обосраться, я к тебе теперь так и отношусь.
— Ага! И где отчёт по заработанным мной деньгам? Ты же обещал его ещё на день святой Вальпургии дать!
— И правда, отец, — отмер наконец и мой отец. — Нехорошо получается.
— Пфф, напали на старика вдвоём? Сказал, что отчитаюсь, значит, отчитаюсь, — в голосе старика опять стали проскакивать злые нотки.
— Ура! — проорал придурошно я, решив всё свести к шутке, а то неизвестно чем может закончиться разговор, продолжи мы его дальше. От моих неадекватных родственничков можно ожидать чего угодно. — Мы опять победили деда! Ну, что, деда, мир? Не будешь на меня дуться? — И протянул ему свою лапку для рукопожатий.
— Хорошо! Мир! — пожал он мне руку. — Но смотри у меня! — погрозил он мне пальцем. — Давай, вези нас, а то опоздаем, — и он показательно выудив луковицу часов, щелкнул крышкой, чтобы посмотреть время.
Никуда мы не опоздали и даже приехали раньше назначенного часа. Нильсу по душе пришлись и деньги, и пистолет. Он очень обрадовался нашему приезду, и застолье прошло хорошо и весело. Самыми недовольными на этом празднике жизни были мои племянники, которые не хотели уезжать и терять возможность общаться со мной и остальными пионерами.
Пришлось успокаивать их и подбивать на создание своего пионерского отряда. Для чего я и привёз им копии всех необходимых документов, несколько галстуков, нашивок и нарукавные эмблемы с двойкой.
— Будете втором отрядом! Только не принимайте кого попало. Проводите проверки и экзамены. Андреас, прислушивайся к советам Ларса. Из него прекрасный комиссар отряда получится, — давал я наставления племянникам в их комнате. — А на следующее лето можете приехать всем отрядом к нам на хутор. Посоревнуемся чей отряд лучше.
Мальчишки кивали мне, их глаза горели от предстоящей пионерской самостоятельности, но когда стали прощаться, Ларс обнял меня и разрыдался. Давненько я его слёз не видел. Отговорившись подготовкой экипажа, скомкано с ними попрощался и убежал на улицу. И что это на мелкого нашло? Вроде бы не на Луну улетают, между нами всего сто с лишним вёрст будет.
Вечером, когда я уже собирался ложиться спать, ко мне в комнату неожиданно нагрянули отец с дедом.
— Сына, так не честно! — сходу заявил мне папахен, а дед одобрительно закивал и уселся на мой стул. — Ты знаешь где наши клады, а мы про твой ничего не знаем. Давай, рассказывай.
— Не, пап. Вот это как раз и будет нечестно. Я ваше не могу взять, а вы моё сможете. Зачем это мне?
— Матти, а что ты хоть с тех трупов взял? — подключился к разговору дед.
— Ну, — я вздохнул и стал перечислять — Две винтовки, одна переделочная и одна простая, та что сейчас у Эсы, пистолет, патроны и бумажные рубли.
— Во. А ты ещё со своим приятелем-полицейским гадал почему при них только мелочь, — попенял дед Кауко отцу, — Наш Матти на мелочь не разменивается. И сколько там было рублей?
— Четыреста двадцать, — я не рискнул врать, а вдруг ещё всплывёт покупка итальянских карабинов, тогда точно запутаюсь в цифрах, что было, а что потратил.
— Деньги оставь себе, а винтовку с патронами завтра же отдай отцу на хранение. Небось прикопал где-то в лесу. А оружию от этого только вред. Понял?
— Да, деда, — пришлось согласится со стариком, тем более что на деньги никто покушаться вроде не собирался.
— А ты, — ткнул дед пальцем в сторону отца. — Помни, что это оружие сына, а не твоё личное. Так, всё, разобрались и хорошо. Но, Матти! В следующий раз, когда найдёшь трупы с оружием, зови меня или отца, а мы поделим по-честному.
Пришлось пообещать, что как только, так сразу. Ага, по-честному, как же, как же, верю…
……
Дед Кауко своё обещание всё-таки сдержал и отчитался о моих доходах перед матерью, отцом, ну и мной.
— Всего, в марках, дохода с 1897 года было восемнадцать тысяч триста двадцать одна. Сейчас, на твоём счёте, внук, двести марок неснимаемого минимума. Остальные деньги я потратил на строительство кирпичного завода. И, соответственно этой сумме, ты получил долю в капитале завода.
— Чего-то мало, — засомневался отец.
— Я ещё не закончил! Чего ты влазишь? — осадил того дед. — Ага, вот, — старик нашел нужный лист. — Выплаты в иностранной валюте: французских франков — восемь тысяч сто восемнадцать, германских марок — одна тысяча двести одна, британских фунтов — девять тысяч девятьсот восемь и одиннадцать тысяч шведских крон, ну и пятнадцать тысяч рублей.
— Это что? У меня счёт мультивалютный? — удивился я и покосился на предков, которые что-то начали вполголоса обсуждать меж собой. Как бы не захотели что-то и себе отнять у меня.
— Кха! Кхе! Мулкавалютный? А! Мульти! Много! Как ты красиво придумал! Мультивалютный, — чуть ли не по слогам произнёс дед. — Не знаешь? Надо узнать, можно ли патентовать слова? А то бы я его банкирам продал, — задумчиво произнёс глава нашего клана.
— Деда! Так у меня разные счета на разные валюты или всё вместе свалено?
— Пфффф, вот ты задал задачку, — и дед принялся листать свои бумаги. — Не знаю. Но уточню в банке. Кстати, на дамбу и на остров я буду тратить шведские кроны. У них там сейчас сильная инфляция. Надо успеть потратить, пока не обесценились окончательно. А всё из-за этих «норгов»! Чего им в унии не живётся спокойно? — начал бурчать дед, как бы давая нам понять, что разговор окончен.
— Подожди! — остановил я деда, начавшего собирать свои бумаги. — Ты, когда дамбу будут строить, не забудь сделать тротуары вдоль дороги и электричество на остров провести.
— Зачем? — удивился старик.
— У нашего острова очень плохая репутация из-за пожаров. А электрическое освещение, это не керосиновое или газовое.
— Угу, хорошее предложение, — пробурчал дед, записывая за мной в свой блокнот. — А тротуары зачем? Чтобы на склады пешком ходили?
— И за этим тоже. Но главное! Надо вдоль всей дамбы сделать освещение и лавочки поставить. Центр же города! — объяснил я, видя прифигевший взгляд родственников. — Публика будет гулять, а там, где гуляет народ, постоянно курсируют полицейские. А там где…
— А там где полиция и хорошее освещение, меньше всего шансов ограбления складов. Я тебя понял, внук. Молодец! Я всё записал. Эмма, Матти! — обратился он к моим предкам. — У вас есть какие-нибудь ещё вопросы по деньгам вашего сына?
— Нет! Нет! — почти синхронно отозвались родители, видимо так и не решившись что-то у него спросить.
Дед Кауко уехал в Гельсингфорс заниматься моим островом сразу после получения мной сертификата об окончании начальной школы. Ну, как получения? Нам всем зачитали наши оценки, поздравили и показали документы и похвальные листы. И объявили, что учителя сами разнесут документы по нашим домам. Это была, практически, традиция, учителя приносили родителям документы их детей, а взамен получали подарки. Этакая красивая система школьных поборов. Те, кто побогаче, отдаривались деньгами, а те, кто победнее — товарами и продуктами. Имея кучу старших братьев и сестёр, я прекрасно знал про эту странную традицию, но, всё равно, было обидно от того, что выдавали документ не нам, а предкам.
В этом году выдавали сертификаты старого образца с двенадцатибалльной системой оценок. Вся остальная империя перешла на пятибалльную шкалу ещё в середине девятнадцатого века, а про княжество забыли. Зато все выпускники начальных и средних школ, начиная со следующего года, будут учиться с новыми оценками. Я представляю, сколько будет забавных происшествий с новой системой. Да что представлять? Мне это и самому предстоит, ибо предки всерьёз вознамерились отправить меня на три года, для получения семилетнего образования, в Улеаборг.
Я, единственный из всего своего класса, кто окончил школу только на одни дюжины. Даже мой кузен Микки, который постоянно косплеил меня и старался не отставать в учёбе, имел во вкладыше сертификата несколько десяток. Вечером, после получения мной документа, родные устроили праздничный ужин и надарили кучу мелких подарков. А дед Кауко как всегда отличился. Подарил набор из трёх маленьких метательных топоров и заявил:
— Вернусь, научу кидать. У тебя должно получиться. Не то что у этих косоруких, — и он обвёл взглядом наше семейство, заставив отца нахмуриться, а брата Эса — возмутиться:
— Ты же сам говорил, что я кидаю топоры не хуже тебя! А теперь и я косорукий?
— Не. Ты, Эса, молодец. Вот и начнёшь брата учить. Приеду, проверю чему научил.
Вот не было мне печали, теперь ещё и топоры метать надо учиться. И так лето короткое, а тут ещё и это.
После отъезда деда жизнь стабилизировалась и вошла в колею. Я тренировал своих пионеров и разучивал с ними новую песню, выуженную мной из памяти и вполне подходящую под строевую. Дядя Бьорк вплотную занялся постройкой железной дороги, а всю остальную Финляндию продолжало колбасить в приступе патриотизма. Дошло до того, что финляндское балтийское пароходство изъявило желание отвезти «Китайскую бригаду» к месту её новой службы на своих судах.
— На котах пойдут, — прокомментировал мой перевод статьи из газеты про это событие наш электрик Антон Кряков.
Бывший флотский гальванёр, прочно прописавшийся у нас на кирпичном заводе, немного подтянул свое знание разговорного финского, но с письменным он был в неладах. Поэтому я время от времени читал ему различные статьи из газет или приносил старые выпуски Петербургского листка, который выписывала наша семья.
Перевести прессу ему бы мог и его ученик. Пентти Элстеля, ухажёра моей сестрички Анью, я уговорил деда Кауко взять учеником к нашему электрику ещё зимой. Аргументируя тем, что Кряков всё-таки запасник, и ежели будет война, то его от нас заберут. А Пентти знает русский, так как прошёл полный курс этого языка до того, пока у нас его не отменили. И, значит, быстро усвоит все те знания, которые есть у Крякова. И дед, к моему удивлению, с моими доводами согласился.
— Почему на котах? — не понял я.
— Финдляндские пароходства, морское и речное, так называют в народе, в Санкт-Петербурге. Поедем на котах. Ездили в Кронштадт на котах, — объяснил мне электрик, но видя мое полное непонимание, только вздохнул и извлек из кармана клочок бумаги с карандашом, принялся что-то писать. — Вот, — протянул он мне бумажку. — Может, ты поймешь. Только, барич, без обид.
— Малых ход, средний ход, полный ход, задний ход, — прочёл я вполне себе нормальные судовые команды и недоуменно посмотрел на гальванёра.
— Ясно. Не понял. Пентти, иди сюда, — позвал он своего ученика. — Вот, смотри. Эти команды подают капитаны кораблей в машинное отделение. Представь себя капитаном и громко и важно отдай эти приказы. Вот сюда, — он указал на жердину торчавшую в земле. — Будем считать, что это переговорный раструб. Понял? Только по-русски читай.
Пентти бегло прочёл написанное, растерянно глянул на нас, подозревая, что это какой-то розыгрыш, но тем не менее встал в позу, как он представлял себе капитана, и быстро прочитал-перечислил команды, которые были на листке.
— Малый кот, средний кот, полный кот, задний кот! — я прям сложился от хохота, когда услышал про заднего кота. — Матти! Ты чего! — угрожающе насупился парень и шагнул в мою сторону, явно с недобрыми намерениями.
— Стой! Пентти! Стой! Я тебе сейчас всё объясню, — быстро проорал я, но на всякий случай спрятался за Антона Крякова, который довольным голосом произнёс:
— Вот! Ты понял! А они не понимают. Странный ты, барич.
Минут пять я растолковывал парню с чего я смеялся, но он юмора не понял, как и не понял что его «ход» с его акцентом превращается в кота. Ведь кот на финском это кисса (kissa), но никак не кот.
— Дядя Антон, а почему финны-капитаны отдавали приказ на русском, а не на финском? — озвучил я своё сомнение, когда обидевшегося Пентти гальванёр отправил что-то проверить.
— Нам, матросам, об этом рассказал наш главный механик ледокола, лейтенант Петров. Он говорил, что в ваших пароходствах разрешено разговаривать только на русском. И когда начальники узнали про «котов» из-за акцента, они, якобы, приказали специально коверкать русские слова, для привлечения пассажиров. Вот так. За что купил, за то и продаю, барич.
Хм. Странная история. Я весь оставшийся день никак не мог выбросить из головы этот случай и рассказ. Если это правда — то финны сами работают клоунами, а затем обижаются на насмешки русских. А если это придумка русских — то зачем? Вечером написал письмо в Гельсингфорс своему кузену Томми, чтобы тот прояснил этот вопрос для меня. Его отец служит на коммерческом ледоколе и должен знать хоть что-то про это.