Глава 3
— Матти, спасибо тебе огромное! Я этого никогда не забуду. Если тебе будет что нужно, обращайся, я всегда с радостью помогу, — тут Кауко сбился и почесал затылок, что-то вспоминая или даже сомневаясь, что ребенок двух с половиной лет вообще понимает о чём идёт речь.
Я молча кивнул и, подойдя к стоящему на коленях брату, обнял его. За что сразу поплатился, так как был схвачен и затискан.
Всё началось с того, что в Великое Княжество Финляндское пришла осень с дождями, а потом и со снегом. И меня окончательно заперли в доме, выпуская на улицу лишь для того, чтобы всей семейной толпой сходить в церковь.
А всё остальное время я проводил дома. Правда, и дом у нас был большой, кирпичный и почти двухэтажный. Новый. Построили его всего за два года до рождения моего нового тела. Почему почти двухэтажный? Ну, деревянная жилая мансарда при моём-то нынешнем росте вполне себе тянула на второй этаж.
На первом этаже была большая гостиная, она же столовая и она же кухня, три спальни, библиотека и куча подсобных помещений, а также коридор, ведущий в пристроенную к дому баню и к зимнему туалету. Но у меня личный и индивидуальный горшок с крышкой, так что топать ночью со свечкой в туалет мне пока не надо.
Жил я в мансарде, в комнате мальчиков, а напротив была комната девочек. Правда, называть эти громадные ангары комнатами было не совсем корректно. Вот под нами, на первом этаже в площадь комнаты мальчиков могла бы влезть половина гостиной, гостевая спальня и библиотека.
Уж что-что, но библиотеку в сельском доме в глухой Финляндии я никак не рассчитывал увидеть. Тем не менее, она была. И книг там было больше двух сотен. Правда, на русском языке не более полутора десятков томиков. Щедрин, Крылов, Пушкин и двенадцать томов Лескова. Все остальные книги были на финском и шведских языках.
Как оказалось, моя новая мама, шведка. Как и жена старшего брата. И они активно пользовались библиотекой, постоянно обсуждая книги Минны Кант. Фиг её знает кто это такая, но её книг было в два раза больше чем книг на русском.
Была в библиотеке и знаменитая финская «Калевала» Элиаса Лённрота, с которой почти в обнимку ходил братец Ахти, заучивая, заданную в школе, первую руну. По идее, он должен был закончить четырёхлетнюю школу год назад, но пропустил один год из-за болезни. Когда он неосмотрительно, вечером, попадался отцу, вслух заучивая заданное, то батя начинал читать ему нудную лекцию, что надо учить «Кантелетар» как исконно финский эпос, а не эту карельскую чушь.
И если про «Калевалу» я краем уха что-то слышал в своём мире, то что такое «Кантелетар» даже и не знал. Но, надеюсь, скоро узнаю. Сестрёнки основательно взялись за игру в школу, в которой единственным учеником был я. Тю на полном серьёзе взялась за обучение меня алфавитам, финскому и русскому. Так что к Рождеству я, зажав в правом кулачке свинцовый карандаш, выводил кривыми и косыми, но спокойно читаемыми каракулями слова — мать и отец, а также своё имя. Как на финском так и на русском, правда, без ятей и прочих ижиц на последнем.
Смотреть на это чудо сбежались всё обитатели дома. Я опять был зацелован, заласкан и затискан. А маман объявила, что раз я в таком возрасте освоил два языка, то справлюсь и с шведским. И начала каждый день учить меня еще и шведскому алфавиту. Моего согласия никто не спрашивал, да и я понимал, что шведский язык мне очень пригодится, если я захочу свалить из Финляндии до начала её гражданской войны.
……
После Рождества долбанули сильные морозы с обильными снегопадами. И опять я ни у кого не узрел вязанных финских шлемов с ушами, все носили простые треухи. А на ногах вполне себе русские валенки. На меня нашёлся полный комплект зимней одежды и, причём, не один, как хорошо быть самым младшим в многодетной семье. Всегда есть что носить. Пусть оно и не новое, но главное есть.
Есть в многодетности и отрицательные стороны. В этом я убедился, когда мы всей семьёй поехали в село на посленовогодние соревнования по бегу на лыжах. Летнее происшествие со мной уже малость подзабылось. И надзор за мной ослабел. Отец запряг пару лошадей в большие сани, и мы всей толпой набились в них. А я, чтобы лучше видеть, вообще уселся на спинку задних сидений и на одном из ухабов улетел из саней в сугроб.
Пока вылазил из него, отплевывался от снега, мои, не заметив потери бойца, умчались вдаль. Благо, происшествие случилось недалеко от хутора, и я потопал домой, костеря себя и родственников за нарушение техники безопасности при перевозке детей. Хорошо, что дома оставались дед с бабушкой, которые меня раздели и напоили горячим чаем.
Мою пропажу родственники обнаружили только в селе и то не сразу, а когда батя купил всем детям карамельные звезды на палочке. При раздаче выяснилось, что Матти с ними нет. Потом искали меня по деревне, пока Аню не вспомнила, что я с ними, вроде, и не приезжал. Рванули искать меня по дороге и обнаружили мою варежку на краю дороги. Я даже и не помню когда её потерял, наверное, когда летел в сугроб.
— Его Хийси утащил, — предположила Тю, добавив паники в сердца предков.
— Ты дура? — окрысился на неё братец Ахти. — Лешие зимой спят, и следов в снегу нет.
Хорошо, отец решил всех младших детей домой отвезти, а потом уже устраивать поиски и поднимать людей в хуторе и селе для этого. А дома они обнаружили меня. Я как раз решил возвести египетскую пирамиду Хеопса из кубиков.
Эти кубики отец заказывал у плотника для каждого родившегося ребёнка, в итоге их скопилось на целый сундук. Который мне в гостиную и выволок дед Кауко. Но не судьба, только успел фундамент выложить, как налетела толпа родни и принялась меня радостно тискать.
А ночью у меня начали верхние моляры резаться и, видимо из-за этого, температура поднялась, и я стал замерзать несмотря на тёплое одеяло. Лежу, дрожу, замерзаю и неожиданно чувствую, сзади теплом повеяло. Ну, думаю, класс, внизу тоже замерзли и решили дров подкинуть, вот труба, возле которой и стоит моя кровать, и нагрелась.
И я поближе к трубе подался и вдруг, спиной, во что-то мягкое и тёплое уперся. Кота что ли кто-то не выгнал ночью из дома? У нас во дворе живет две серых кошки и рыжий кот, но в доме, на ночь, их не оставляют. Обязательно выискивают и выпроваживают на двор. Хоть и холодно, но, видимо, такие традиции здесь. А кто-то из них у нас в комнате спрятался и ко мне в постель залез? Ну и хорошо, пусть меня греет. Это я и прошептал.
— Согрей меня.
И чувствую я, как сначала одна лапа моей спины коснулась, затем вторая, третья, четвертая, пятая, шестая. Уже на пятой я понял, что что-то тут не так, а на шестой у меня от страха зашевелились волосы на голове и по телу забегали тысячи мурашек. И я понял, что ко мне в гости пришел Котихальтиа, местный домовой. Старшие периодически рассказывали всякие страшилки про местную нечистую силу, про банного старичка Саунатонтту, про Накки, которые живут в пруду, ну и прочую мифологию. Соседские пацаны рассказывали про проказы их Котихальтиа, а мне было не страшно, а непонятно. Почему такие странные названия, почти как в Южной Америке?
А в нашем новом доме пока никто не поселился. И бабушка Ютта периодически ругала отца, за то, что он, ломая старый дом перед строительством нового, забыл о переносе старого семейного Тонтту.
И вот теперь, кто-то или что-то подобное лежало у меня за спиной, прижав к ней аж целых восемь лапок и тарахтело, как громадный кот, попутно обдавая меня волнами тепла. Мурашки убежали, вздыбленные волосы опали, а мне стало так хорошо и приятно, что было откровенно пофиг кто меня согревает.
Но вместо страха на меня вдруг накатило любопытство. Кто же там сзади меня? И я поворочавшись развернулся лицом в обратную сторону и наткнулся взглядом на светящуюся белым точку. Как какой-нибудь светодиод в моё время на работающем приборе, в темноте. Глаз? Но почему один? И в ответ никакой агрессии, из-за чего я смело протянул вперёд руку и коснулся чьего-то мягкого, кучерявого бока. Точно не кошачьего.
Коснулся, погладил и сказал:
— Ты такой прикольный и чёрный. Давай я тебя буду звать Мышь?(по фински Хиири) — на что получил, как мне показалось, утвердительное тарахтение.
Опять перевернулся к существу по имени Хиири спиной, и опять был обвит восемью лапками. Снова повеяло теплом, и я со счастливой улыбкой на губах уснул крепким сном.
А на утро, на завтраке, братец Ахти ехидно поинтересовался у меня, с кем я там ночью разговаривал?
— Я ночью замерз, — начал я рассказ, прожевав кашу. — И ко мне пришёл Тонтту, большой такой, мягкий, кучерявый, с одним глазом. И я попросил его меня согреть. Он меня обнял, и мне стало тепло, и я заснул.
Все вокруг меня сидели с открытыми ртами. А матушка и жена брата крестились и явно шептали молитвы. И только бабушка Ютта сидела и улыбалась, а потом спросила:
— Кучерявый? Матти, ты сказал, что он был кучерявый! Ты, что, его касался?
— Да. Погладил. И имя дал.
— Имя? Ты дал имя домовому? — подал голос дедуля
— Ага. Я его Хиири назвал.
Тут уже и у бабули ложка выпала из рук. И она истово закрестилась и стала возносить молитву какой-то святой Люсии, за то, что она послала в их дом хранителя и хозяина. Я сидел и офигивал. Благодарить святую за появление в доме потустороннего существа? Чокнутые они все здесь.
Тем временем бабуся, закончив молиться, подорвалась из-за стола и притащила на блюдечке кусочек мямми, полила его мёдом и протянула мне.
— Матти, иди поставь это за печь и позови Хиири, скажи что для него.
Пожал плечами и, подхватив блюдечко обеими руками, отправился на задание. А я даже и не знал, что мямми ещё остался. Вообще-то это пасхальное блюдо, но по какой-то древней семейной традиции, его у нас пекут и на Новый год. С мёдом и сметаной очень даже ничего.
Ну и куда мне его ставить? За печью было небольшое пространство, я бы сказал ниша, где стояли кочерга, ухват и печные вилы. Кое-как втиснул блюдечко и громко произнёс:
— Хиири, это тебе. Немного вкусненького, спасибо, что согрел меня ночью, — и развернувшись, направился к столу.
За спиной звякнуло, брякнуло, и мимо меня пронеслись бабушка и дед. Явно полюбопытствовать, кто там питается. Я даже приостановился и развернулся вслед родственникам, заглядывающим за печь.
— Великий Укко! Что это? — удивленно вскрикнул дед Кауко.
— Ты чё, слепой, старый? Яблоко это!
— Да вижу я, что яблоко! Но откуда оно здесь? Дай-ка я… Ай… Ты чего дерешься?
— Совсем свои мозги пропарил? Кто угощение подавал, тот отдарок и забирать должен. Матти, не стой столбом, иди сюда.
Но вместо меня, вперёд успел отец. Заглянул, охнул и тут же получил по плечам полотенцем от бабули.
— Я не того Матти звала. И уж коли ты это увидел, то должен знать, что это значит!
— Чего я должен знать, мама? — опешил батя.
— Старый! — рявкнула она деду. — Объясни сыну, что это значит. — И выглянув из-за отца, крикнула уже мне, — Матти, неслух этакий, чего встал там столбом, иди сюда. Забери то, чем тебе там твой Хиири отдарился.
Подошёл и с опаской заглянул за угол. Ух ты! Яблоко! Здоровое! Красное! У нас тут точно такие не растут. Круто, мистика и фэнтези в одном флаконе. Присел на корточки и потянул к себе блюдце с подарком. Тяжёлое. Уже собрался вставать и нести подарок на показ всем, как вспомнил о вежливости и прошептал, глядя в пустой угол:
— Спасибо, Хиири, — в ответ, на краткий миг, сверкнула яркая белая точка, а я от неожиданности чуть не выронил прижимаемое к груди яблоко. Блин. Предупреждать же надо.
Кое-как встал и отнёс его на стол, где и водрузил на свою тарелку для общего лицезрения. И обведя всех взглядом, попросил отца, который с пришибленным видом стоял в сторонке и чесал в затылке:
— Па, порежь его. Чтобы всем хватило.
……
А на следующий день неугомонный дед Кауко собрал семейный совет. На который, кроме него, отца и двух его братьев, младшего, дяди Каарло, и, среднего, дяди Тапио, притащили еще и нас. Нас, это меня и моего старшего брата Кауко.
Сначала я думал, что будут обсуждать что делать с моим Хиири, который, к слову, и на эту ночь пришел ко мне в кровать. Но, как выяснилось, речь шла о смене старшего наследника семьи. По какой-то там древней легенде, если кто-то в семье подружился с домовым, то он должен стать или наследником, или хозяином.
— Зачем мне это делать? — отец выглядел несколько удивленно.
— Потому что так положено! — в который раз пояснил ему дед. — Хватит уже! Я устал тебе по десятому кругу объяснять одно и тоже.
— Может мне проще новый дом построить, а этот Матти оставить⁈ Пусть живет тут вместе со своим дружком.
— Витту, ты что, не понимаешь? Ты тесто сегодня видел?
— Витту? Сукси виттун, козёл старый! Я твоё тесто на палли вертел! — ого, сколько новых слов. И все явно матерные. Чего они сцепились-то?
— Брат, а ты чего отца тут такими словами поносишь? — влез в их перепалку дядя Тапио. — Да еще и при своих детях! Мы не посмотрим, что ты старше. Так тебя с Каарло проучим, что неделю спать стоя будешь.
Отец после слов брата бросил быстрый, виноватый взгляд на нас с Кауко. И тяжело вздохнув, обратился к родственникам.
— Тапио, спасибо, что остановил. Отец, извини, вырвалось. Ты тоже хорош. Про тесто какое-то понёс.
— Так тесто здесь самоё главное. Оно сегодня в два раза быстрее взошло, и хлеб вкусней получился. Сам же за столом удивлялся. А еще паутина по углам поисчезала, там, где твоя ленивая благоверная не убирала. Ты, наверное, забыл, как это было в нашем старом доме. А ведь это ты обряд отказался выполнить, и мы не сохранили своего Тонтту.
— Ой. Не начинай заново. Мне и так матушка всю плешь проела. Хорошо, хорошо, я понял что Тонтту в доме — это хорошо. Но с какого перепугу, я должен своим наследником Матти делать? А куда Кауко девать прикажешь?
— Так отпусти его! Ты же сам знаешь, что у него к хозяйству душа не лежит. Он в город рвётся. В эти, прости Господи, телехрахисты. Сам же его в гимназию отправил и не уследил.
— Я же по твоему наказу отправил его учиться. Ты же и Матти, небось, заставишь отправить в гимназию.
— И заставлю. Всё, что не делается, всё к лучшему! Ведь Кауко через те курсы свои теле… теле… тьфу, через них со своей Катариной познакомился. А мы сроднились с начальником станции Улеаборга. Вон, брат твой, Тапио, теперь все дрова ему продаёт, на станцию. Пусть едет в город, по крайней мере будет где остановиться, в случае чего. Ты же дом для чего покупал в городе? Или для любовницы?
— Отец! Что ты несёшь! Да ещё при детях! Меня же Эмма теперь живьём съест.
— Что? Правда для полюбовницы? — не выдержал и подколол старшего брата дядя Каарло.
— Тьфу на вас! Для Кауко покупал. Я знал, что правдами или не правдами, он от нас сбежит. Вот и подготавливался.
— Отец? Что, правда? — радостно подскочил мой брат и я с ним заодно, потому, что был зажат у него подмышкой, где он издевался над моими длинными лохмами волос, заплетая их в маленькие косички.
— Хр, — поперхнулся батя. — Ты брата-то отпусти, а то придушишь ненароком.
— Ой, — Кауко поднял руку и я, для того чтобы не упасть ухватился за его одежду и потихоньку слез вниз.
— Отпускаю я тебя, отпускаю. Потом поговорим про твое городское житьё-бытиё.
— Спасибо, отец! Я этого никогда не забуду!
— Вон, Матти благодари. Если бы он не подружился со всякой нечистью. Тьфу. Так бы ты на хуторе и сидел.
Кауко развернулся ко мне и, бухнувшись на колени, отчего я испуганно дёрнулся, зачастил:
— Матти, спасибо тебе огромное! Я этого никогда не забуду. Если тебе будет что нужно, обращайся, я всегда с радостью помогу, — тут Кауко сбился и почесал затылок, что-то вспоминая или даже сомневаясь, что ребенок двух с половиной лет вообще понимает о чём идёт речь.
Я же молча кивнул и, подойдя к стоящему на коленях брату, обнял его. За что сразу поплатился, так как был схвачен и затискан. Ну что за привычка у всех, сразу меня тискать, я им игрушка что ли?
— А нас зачем позвали? — вдруг спросил у деда дядя Тапио. — Или поразвлекаться, наблюдая за вами?
— Нет, сынок, — дед достал из под стола ларь, а из него книгу. — Сейчас, старший Матти принесёт клятву, что делает младшего Матти своим наследником, а вы будете свидетелями.
Книга оказалась довольно ветхой библией, положив руку на которую, отец скороговоркой произнёс какой-то текст, в котором часто упоминалось имя Матти. То ли его, то ли моё. А ещё через минуту дед вручил мне нож в ножнах.
— Батя, а он им не зарежется? Не слишком ли он мал для таких игрушек? — обеспокоился моей безопасностью дядя Каарло.
— Вот сейчас и посмотрим, что он с ним делать будет.
Я же, повертев небольшой нож в руках, развязал свой кожаный плетённый шнурок на домашних штанах. И повесив на него нож, поднял голову и радостно, насколько смог изобразить, улыбнулся родственникам.