Глава 7
Лето 1896 года началось для меня с очень раннего подъёма из-за воплей матушки и бабули. Ночью, вставая в туалет, я оставил приоткрытой дверь в гостевую комнату, куда меня опять переселили с мансарды. Я, как та известная субстанция в проруби, болтаюсь по дому и никак не найду своего угла. Очень надеюсь, что после женитьбы Эса я, наконец, обрету постоянное место обитания. Хорошо хоть бабушка Тейя подарила мне глиняную копилку-бочонок, а то при переездах, потерял бы все свои сбережения.
Надо сказать, что после того как меня признали «гением», у меня отобрали горшок, зато доверили спички и свечную лампу.
И мне теперь приходиться ночью, с этим девайсом, ходить в взрослую уборную. А ещё, в моей небольшой комнате на первом этаже довольно душно. Но окна не откроешь, на улице холодно, вот и приходиться открывать двери в кухню-гостиную.
Местным финнам не известно такое изобретение человечества, как оконная форточка. По крайней мере нигде, ни в одном из посещенных мной населенных пунктов, я их не видел. Так бы приоткрыл форточки и, счастье. Наверное придётся прогрессорствовать. Даже местные двойные оконные рамы отличаются от тех деревянных, советских, которые я помню из своего первого детства. У нас все они открывались в внутрь комнат. А здесь окна открываются в разные стороны, наружная наружу, а внутренняя, естественно, в комнату.
Слава Укко, что хоть с комарами у меня проблем нет. Может я какой энергии от своего Тонтту нахватался? И поэтому они меня не трогают? Летают вокруг, пищат возмущенно, но не кусают. А может всё дело в бабушкиной мази от комаров. У нас всё-таки озеро под боком, и комарья хватает с избытком в отличие от окружающей местности.
Поэтому бабуля варит какое-то зелье, отпугивающие комаров. Но внутри помещения его использовать нельзя, и его наносят на уличные предметы и наружные части одежды. Наш детский дворик чуть ли не по кругу обработан этим средством. И это зелье готовится на основе черники и морошки. Из воспоминаний Тю, мой предшественник в этом теле слопал половину горшочка этого зелья. Бабуля не досмотрела и оставила его на столе. Все конечно перепугались, но малышу это никак не повредило, а, может, и наоборот, теперь мне помогает.
— Да сколько можно эту старую корону использовать? Ей же, наверное, уже лет больше чем мне! Когда Кауко женили, вы же, мама, обещали, что на свадьбу Эса, новую закажем! — орала на бабулю моя матушка.
— Мало ли, что я обещала! С этой короной еще моя бабка венчалась! Ей же сносу нет! Ну и что, что зеленая! Почистить, и засверкает как новенькая! И чего ты на старших орёшь, совсем вежество потеряла?
— Хочу и ору! Это мой дом! Его мой Матти построил! А у вас свой есть! И Эса — мой сын, а Аннели — его невеста! Значит, это мне выбирать что на свадьбе ей использовать!
— Даже так⁈ — упёрла в бока свои руки бабуля и почти на грани ультразвука заголосила. — Да что же это делается-то⁈ Невестка из дома гонит!
Дальнейшей эскалации конфликта я решил не допускать и, подойдя к столу, ухватил свои любимые «поэтические» щипцы да и грохнул ими по столу. Изо всех сил, со всем своим недовольством из-за ранней утренней побудки.
Женщины испуганно подпрыгнули и, развернувшись, недоуменно уставились на меня.
— Ба! Ты что, совсем уже? Ты же сама эту корону на Рождество в церковь отнесла, для праздничного вертепа. И потом её там потеряли. Или нашли уже? — поинтересовался я ехидно.
Бабушка обалдевшая от моего заявления, пару минут тупо смотрела меня, а потом, рухнув на стул, разрыдалась. В итоге, на весь этот наш самодеятельный перформанс сначала пожаловал дед, а потом и сонный, зевающий отец. Я же, посчитав миссию выполненной, отправился досыпать.
Но не тут-то было. Меня подняли, умыли и, быстренько накормив, отправили в компании с женщинами в город, на поиски новой свадебной короны. Не иначе как бабуля так отомстила за мой ехидный тон. С неё станется.
Тот ужас, что нынче финны считают свадебными коронами, обошёлся нам в тридцать марок. Бедная Аннели, бывшая, медная корона хоть и была старой и зеленой, но зато она была легче и меньше новой. Мои женщины чуть не передрались снова во время выбора этого аксессуара. Кое-как взяв себя в руки, решили купить в другой раз, сначала посоветовавшись с мужчинами. Но когда у нас на глазах, купили две из трёх имевшихся в продаже, то, не сговариваясь, выложили требуемую продавцом сумму.
И уже приехав из города домой, я спросил у них, отомстив им обеим и за ранний подъём и за таскание меня в город:
— А липовые дрова у нас есть?
— Паска! — выругалась бабуля.
Это у меня там, где я раньше жил, паска — это пасхальный кулич, а у финнов паска — это дерьмо.
— Ах ты, мелкий засранец! Ты же наверное всё время помнил про них, а нам не сказал! Отомстить мне решил? Да я тебе сейчас ухи пооткручиваю! — на что я показал ей язык, и, под смех матушки задал стрекача в сторону озера. Там отец с дедом, те меня в обиду не дадут. Подготовка к свадьбе — дело сейчас сугубо женское. И я здесь никаким боком.
Липовые дрова были нужны для разогрева бани и мытья молодожёнов перед первой брачной ночью, и после. А так как у нас на севере это чудесное дерево почти не росло, то липовые дрова завозились с юга княжества и из России. Стоило это не дёшево, да и, к тому же, был риск, что на все свадьбы в округе завезенного могло не хватить.
Все эти свадебные подробности я буквально выжал из матушки зимой, когда она взялась обучать меня писать пером. Ох я и намучился! Хорошо хоть чернила сейчас в данной местности делают из хвойной канифоли и льняного масла. Отмываются очень легко и быстро, не то что те, советские, фиолетовые, произведенные явно из нефти.
А вот пёрышко было не стальное, а латунное. И без опознавательных знаков. Вон, перья у моих сестёр мало того, что были стальные, так еще и французские от фирмы Ватермана.
Пока я научился хоть более или менее правильно писать и не ставить везде, где ни поподя, чернильные кляксы, с меня семь потов сошло. Да еще навязчиво привязался стишок Михалкова — «Чистописание». Я даже сначала обрадовался, что вспомнил его. Думал, щаз как переведу — и готов новый шедевр от меня.
Но не тут-то было. Мой автопереводчик в голове справился, но получился такой ужас-ужас, что впору головой об стенку стукаться. Казалось бы, что там такого серьёзного. «Да-ет ко-ро-ва мо-ло-ко». Но именно эта разбивка на слоги в финском языке полностью изменила стихотворение. Получилось, «пусть корова сдохнет». Ну, это точно не про молоко. Я настолько погрузился в перевод, что не заметил как полностью овладел пером и как закончилась зима.
В итоге, то что у меня вышло из простого как мне изначально мнилось, стихотворения Сергея Михалкова, серьёзно отличалось от оригинала. Мне пришлось выкинуть часть текста и даже добавить что-то от себя. Но слава Джумо (бог неба у финнов), первоначального смысла о трудности обучения чистописанию стих не утратил. На Пасху я его прочитал сначала родным, затем всем односельчанам в церкви, а неугомонная матушка, тут же его переписав, отправила в Гельсингфорс, Ээро Эркко.
И я, наконец, для себя уяснил, что не ворую произведения. А перевожу их. Если перевести на русский то, что у меня выходило на финском, то это уже совершенно другие стихи. Но, как я поклялся сам себе, в будущем, когда вырасту, напишу всё и на русском, чтобы компенсировать своей бывшей Родине утрату этих стихов.
……
На свадьбу брата, меня нарядили в костюм, который я даже в страшном сне не мог себе представить. Высокие, выше колен, гольфы в чёрно-жёлтую горизонтальную полоску. Бриджи, совершенно безумной расцветки из белых и синих вертикальных полос, как на больничных пижамах в далёком советском прошлом. Ярко-красная жилетка поверх белой рубашки, и чёрный пиджак. Не смог я на этот раз отвертеться и от тюбетейки-ермолки. А от шейного платка меня спас отец, который заявил, что тот слишком мне велик.
Выкуп-продажу невесты по традиции семьи Хонки проводили младшие братья и сёстры жениха и невесты. У противоположной стороны было два ключа, которые мы должны были выторговать для того, чтобы Эса смог получить свою суженную и повести её в церковь. Один ключ у сестёр Аннели, а второй — у её брата. По правилам можно было обойтись и одним ключом, но тогда считалось, что дети, которые родятся в новой семье, будут только того пола, кому этот ключ принадлежал.
Я, вместе с Ахти очень легко справился с десятилетним Исмо. Мы просто показали ему деревянный меч в деревянных же, украшенных кожей, ножнах. Эти мечи, как пирожки пёк братец Эса. Оказалось, что вполне ходовой товар. А уж ножны и щит в комплект к мечу додумал он сам.
Пацан при виде такого чуда очень быстро расстался со своим ключом под возмущенные крики родни. А вот у девчонок дело, наоборот, застопорилось. Они уже выложили перед своими будущими родственницами все сладости и всю мелочь, которая у них была, а обе представительницы семьи Хонки, наотрез отказывались отдавать ключ.
Пришлось мне вмешаться в происходящее. Нагло распихав локтями своих сестричек я решил провернуть прошлогодний трюк с окончанием торгов. Ну а что? Получилось тогда, значит может получиться и сейчас.
— Хилкка, — обратился я к той мелкой, которая на сватовстве уронила старшую сестру и похитила все сладости. — У нас уже есть один ключ! — я показал ей медный и невзрачный ключик, явно от какого-то навесного замка. — Нас устроят и одни мальчишки в семье Эса и Аннели. А ты останешься без сладкого и без племянниц. Из-за этой рыжей, — я показал пальцем на её старшею сестру Кайсу.
Мелкая думала недолго, неожиданно быстрым движением она выхватила ключ из рук опешившей сестрицы и протянула его мне. Я тоже медлить не стал и, схватив ключ, придвинул ей блюдо с выкупом, в который Хилкка вцепилась обеими руками. А я передал Эсу оба ключа, открывая ему путь к невесте.
Братец торжественно преподнёс своей будущей тёще красные туфельки для невесты, которые та после недолгого осмотра унесла в дом. И уже через пару минут, перед нами предстала Аннели в праздничном красном платье с белой вышивкой и в красных туфельках от жениха. И с вороньим гнездом на голове, как я про себя обозвал новую свадебную корону.
Затем была поездка к нам домой, а потом пешее шествие в церковь на венчание. Меня и мою, уже можно считать свояченицу Хилкку, отправили впереди процессии, бросать под ноги молодожёнам кусочки хвои. После венчания, которое я и не видел так как толпа людей меня оттёрла в уголок, нам опять пришлось работать хвойными эльфами.
К нашему возвращению столы, стоявшие на улице, ломились от угощений. Но перед тем как начать пир и вручение подарков, уже по нашей семейной традиции всех гостей угостили молочной ухой. Я, слопав тарелку ухи и кусок рыбы, перебрался из-за стола поближе к молодоженам, чтобы посмотреть кто что дарит и, устроившись поудобней в распряженной маминой бричке, не заметил как заснул.
……
Осеннее финское солнышко ласково делилось теплом со мной, развалившимся на вершине стога сена. Закинув ногу на ногу, а руки под голову, я любовался редкими кучевыми облаками и думал о всяком разном.
Всё веселье на свадьбе брата я банально проспал. Ну, ещё бы! Подняли ни свет ни заря, да и легли перед этим не рано. Потом все метания с одного хутора на другой, торги и венчание не прошли даром для этого маленького тела. Дед Хейди заметив, что меня сморило, отнёс мою тушку в дом и уложил в кровать.
Зато второй день свадьбы, который гуляли в бывшем доме невесты, мне очень хорошо запомнился благодаря экскурсии, которую мне устроили мои новые родственники. Исмо с Хилккой потащили меня в лес, окружавший их хутор. Видимо, хотели меня чем-то удивить. И это у них получилось на все сто процентов.
— Это что? — вырвалось у меня при виде громадного валуна весом не менее пары сотен тонн, стоящего на трех небольших камнях.
— Наш дедушка, говорит, что это алтарь Тапио, бога леса, — ответил мне Исмо. — Мы тебя сюда привели, чтобы проверить не трус ли ты и стоит ли с тобой водиться! Сможешь как мы?
С этими словами эта безумная парочка плюхнулась на живот и поползла друг за дружкой под камнем. С одной стороны на другую. Заглянув под этого каменного монстра, я оценил, что высота от гранитного основания до его нижней кромки где-то сантиметров тридцать. Десятилетний мальчишка и пятилетняя девчонка шустро проползли под камнем, как будто делали это сотни раз. «Да о чём я? Быстрее всего и делали!» И отряхнувшись, прибежали ко мне.
— Ну как? Сможешь?
— Легко, — заявил я и порадовался, что сегодня оделся в повседневную одежду, а не в тот праздничный ужас, который здесь повредить и вымазать было очень легко. И тогда мне бы не поздоровилось.
На словах это, однако, легко сделать, а вот на деле было очень боязно. Будь тут оригинальный Матти, он бы не раздумывая прополз и туда, и обратно. Я же, вздохнув, лег на живот и примерно рассчитав траекторию своего движения закрыв глаза, пополз под камень. Где-то, по ощущениям посередине этого своеобразного тоннеля, я почувствовал знакомое тепло. Такое же, как и от своего Тонтту. Но останавливаться и проверять, исходит ли оно от камня или мне показалось, я не стал.
Пройдя эту своеобразную проверку, я был принят в компанию, и меня потащили показывать очередное чудо в их лесу. Это чудо я знал. Встречал несколько раз подобное на Кавказе. Самый простой дольмен. Даже и не знал, что подобные сооружения есть в Финляндии.
Оставшиеся два месяца лета промелькнули словно один день. В августе к отцу, на его озёрный кемпинг, съехалось несколько десятков человек, представителей финской партии. В основном, обсуждали кровавую коронацию императора Николая Второго и увеличенное финансирование, которое норвежский Сторинг выделил своей армии. Споры шли о том, как скоро Норвегия разорвёт унию с Швецией и как это произойдёт, мирно или через войну.
Подслушивая все эти политические споры, я с удивлением узнал, что сухопутная армия Норвегии больше шведской почти в два раза. А вот военный флот, наоборот, очень слаб. Зато торговый флот, которым владели норвежские судоходные компании, был третьим по численности после Великобритании и Франции. Всё равно в скором времени эта уния не развалится. Насколько я помнил из истории своего мира, Норвегия получила независимость только в 1905 году и, вроде бы, мирным путём.
— Матти, ты где, неслух? — услышал я голос отца, вырвавший меня из воспоминаний.
— Я здесь, на стогу! — крикнул я в ответ и помахал в воздухе рукой.
Через мгновение, на вершине стога оказался и отец, строгим голосом поинтересовавшийся у меня:
— А что это ты здесь делаешь?
— На облака смотрю, — не найдя причины лучше, в ответ ляпнул я.
— О! Я тоже хочу, — и мужчина, подвинув меня, улегся рядом. — Вон, смотри, — он показал на подплывающее облако. — На шляпку нашей мамы похоже.
— Ага, — и я звонко рассмеялся на эту аналогию, потому что кусочек облака был очень похож на тот нелепый головной убор, что прикупала недавно мама.
На наш смех к нам на стог пожаловал и дед Кауко.
— Ну, ясно! Два Матти, старый и малый, на облака смотрят. А ну-ка, подвиньтесь, я тоже хочу, — дед потеснил меня в сторону отца, и мне для удобства пришлось лечь ему на грудь, чем он тут же воспользовался, запустив свою пятерню в мои отросшие волосы.
Я даже уже сделал вывод, что детские волосы и китайская пузырьковая плёнка имеют одинаковые антистрессовые свойства. Поэтому и не возмущаюсь. До изобретение той плёнки ещё очень далеко.
— Вон-вон, смотрите! — неожиданно закричал дедуля, указывая на очередное облако. — Чугунок с одной ручкой, как у нас.
— Это тот, которому ты вторую отломал? — подколол деда отец.
— Да я здесь причем? — возмущенно заорал дед и сделал попытку встать.
Отчего стог сена заходил ходуном, и мы, всей дружной компанией съехали вниз, обрушив эту конструкцию.
Первым смеяться начал я. Потом мой звонкий смех подхватил басовитый хохот отца, а через мгновение к нам присоединился и кашляющий смех деда. И я, лежа головой на животе отца и вверх ногами на груди деда, смеялся, и мне было так хорошо, как наверное не было никогда в двух моих жизнях.