самих <неуловимых мстителей>. Кони, как правило, тоже были краденые: на
ночь они становились собственностью Оскорея. Наутро крестьяне находили
своих лошадей в стойлах загнанными до полусмерти, или, того хуже, им
приходилось ещё долго искать их, потому что <всадники апокалипсиса> {|
могли бросить их где вздумается. В Nordisk Jul (<Нордические святки>)
шведский собиратель фольклора Хильдинг Силандер описывает празднование дня
Святого Штефана (26 декабря) в шведской деревне Блекинге. Всмотритесь, не
проглядывают ли под ликом этого святого уже знакомые нам черты Одина и
Оскорея:
<...Мы мчались по полям и лугам как безумные, не разбирая дороги и ни
о чём не задумываясь. Некоторые из нас на скаку становились на колени на
круп своего скакуна, крича при этом во всю глотку как умалишённые, самые
же лихие становились на коня в полный рост - и никто из них не упал.
...Так мы мчались, и это была рискованная езда - как для животных, так и
для людей. ...Мы распевали песни, но ни одна из них не была посвящена
Штефану, хотя вся затея и называлась <гонкой Штефана>. ...Крестьяне
выходили из дворов, поднося нам хмель и воспевая наше шествие. За всё
время скачки мы не разу не вылезли из седла. ...Если позволяли размеры
избы, один из всадников въезжал прямо на коне в светлицу и пил
приготовленный хозяевами мёд. ...Мы пили, не слезая с коней и мчались на
следующий хутор, где сценарий повторялся в точности. В конце концов, мы
конечно же, напились мертвецки. Когда же мы вернулись, наши кони были все
в пене. Лошадям наша скачка явно не пошла на пользу.>
Но кроме наказания тех, кто не хотел пускать Оскорей на порог, дикие
обычаи <Дикой Охоты> имели и другое значение. Если демоны получали в доме
еду и питье, то они приносили гостеприимным хозяевам довольствие и
достаток. Иногда крестьяне даже оставляли лошадей в стойлах с оголовьями,
уздечками и седлами - считалось, что украденные ночью лошади сохранят
плодородие земли. В надежде снять богатый урожай, крестьянин мог
рассматривать потери, сопряжённые с Оскореем, как часть своеобразной
сделки с силами природы. Похожее отношение существовало и у альпийских
крестьян, когда они награждали едой и виной шествующих от дома к дому
ряженых Перхтов, или же позволяли им хозяйничать в кладовках. Латвийский
вервольф Тьез говорил о мистическом значении украденной ими еды или
задранных животных как о жертве, которую необходимо, вольно или невольно,
принести; их священная кража была залогом грядущего урожая.
Но с годами все больше и больше селян отказывалось принимать дикие
нравы Оскорея. Ритуальный характер краж и проказ стал забываться, вместо
этого к ним стали относиться как к предрассудку. Симпатии населения
исчезли - теперь ряженые юноши воспринимались не как воплощение душ
усопших или духов плодородия и изобилия, а скорее как смутьяны и злодеи.
<Это полчище (Оскорей) обычно мчится по воздуху; во главе его -
всадница, иногда даже полу-женщина полу-лошадь. ...Они врываются в дома,
забираются в подпол, воруют оттуда пиво; крадут из стойл лошадей и
загоняют их почти до смерти, они могут похитить и людей, которых позже
находят за много километров или же они полумёртвые сами возвращаются