- Агариза, я ведь не только об этом умалчиваю. Зачем срамиться перед молодежью. Зачем конфузить тебя? Разве я не прав, Ширинбаджи?
Ширинбаджи, широко улыбаясь, подтвердила его слова.
Клыджев с гордостью победителя взглянул на Агаризу, нарочито громко откашлялся и продолжал:
- Вот тут-то и начались мои муки. Едва девушка скрылась, появился Агариза: "Что она тебе сказала? Почему ушла?" Я засмеялся и ничего не ответил. Вижу, опять мой друг впал в отчаяние. Пожалел я его, стал утешать: "Не расстраивайся, не порть кровь и мне и себе. Кокетничает, кривляется, одно слово - девчонка! Зато мы теперь знаем, где она живет, и ей от нас уже не отвертеться!" Кое-как успокоил я его, и мы вернулись домой. Вскоре выяснилось, что Ширинбаджи нас провела. Жила она вовсе не в том доме, где мы думали. Через железные ворота, куда она юркнула, был выход на другую улицу...
Клыджев опять замолчал. Опытный рассказчик, умеющий разжигать любопытство слушателей, он знал, когда остановиться. Косо взглянув на Агаризу, который в этот момент что-то шептал на ухо своему соседу, он, выдержав паузу и явно сам получая удовольствие, заговорил снова:
- Длинная это история. Если рассказывать во всех подробностях, до утра не закончить. Да и Агариза, вижу, волнуется, не может спокойно на месте усидеть. Видно, боится, что я расскажу не то, что ему хочется... Ну, ничего, пусть поволнуется!
Словом, пришлось мне за него отдуваться. Долго искал я Ширинбаджи и наконец отыскал. Потом познакомил их. И сватом я ходил. Да будет земля пухом вашим родителям, дорогая Ширинбаджи, отец ваш был человек достойный. Расспросил меня обо всем, узнал, что Агариза юноша скромный и толковый, и дал свое согласие на брак. А этот скромный и толковый Агариза даже спасибо мне не сказал за все мои труды...
- Вот бессовестный! - не выдержал Агариза. - Или забыл, сколько раз моя мать благодарила тебя? Или не она готовила тебе гутабы из верблюжьего мяса?
Шахмалы засмеялся, - он знал, как задеть Агаризу, и, придвинув к себе тарелку, принялся с аппетитом уплетать плов.
Рассказ Шахмалы растрогал Агаризу. Прошлое с калейдоскопической быстротой промелькнуло перед ним. Как быстро прошла жизнь! Отшумела молодость, подошла старость. Расчувствовавшись, Агариза взглянул на жену, наклонился к ней и, глубоко вздохнув, прошептал:
- Шахмалы разволновал нас своим рассказом, дай я поцелую тебя. Нет на свете ничего безжалостнее старости... Время, как быстротекущая река, уносит молодость, уносит лучшие дни...
Ширинбаджи послушно, словно была не учительницей, а ученицей, пододвинулась к нему, и они крепко поцеловались. Веселый, восторженный гул огласил комнату.
Глава четвертая
Когда Вугар вышел из гостеприимного дома Арзу, узкие улочки были пусты и тихи. Плоские ветхие домики, тесно прижавшиеся друг к другу, маленькие дворики с высокими заборами мирно дремали в ночной мгле.
Он дошел до конца улочки, вьющейся, как горная тропинка, и в недоумении остановился на перекрестке. Куда идти? Эти похожие друг на друга, мощенные голышом переулки могли запутать кого угодно, - где начало, где конец? Нет, вино тут ни при чем! Вугар старался припомнить, по каким именно переулкам несколько часов назад вела его Арзу. Но сколько он ни вспоминал, все было тщетно. И он пошел наугад, прямо по переулку. Тот привел его в другой переулок, еще уже и темнее. Вугару стало не по себе, он ускорил шаг, потом побежал и бежал так, словно за ним гнались. Наконец этот переулок, внушивший ему страх, кончился, он увидел яркие фонари, и Вугару показалось, что миновала темная ночь. Небо сразу стало светлым и легким. И дома другие - четкие, живые. Все словно ожило, задвигалось. Прошло уныние. Еще минуту назад он был уверен, что до утра не сможет выбраться из лабиринта переулков, и вот...
Выйдя на ярко освещенную улицу, что шла от здания Бакинского Совета в крепость, Вугар замедлил шаг. Здесь начинался новый Баку. Какая разница! Он вспомнил песенку "Бакинские вечера". И правда, как красиво! Огромные дома, один лучше другого, стояли ровно, ладно, словно в шеренге. Тенистые аллеи, высокие ветвистые деревья, сады и скверы, ярко освещенные площади, чистые и просторные, - все было залито светом. Электрические фонари, разгоняя ночной мрак, радостно перемигивались, и их лучи отражались на мокром асфальте, только что политом, растекаясь желтыми отблесками. Казалось, улицам нет конца.
Вугар не мог отвести взгляда от новых кварталов, так внезапно открывшихся перед ним. Скоро семь лет, как он живет Баку, а вот до этого мгновения никогда с такой остротой не ощущал красоты прославленного города. Что случилось? Почему именно сегодня распахнулось его сердце и душа наполнилась гордостью за свой город? Может, во всем виновато вино? Впрочем, о вине Вугар не подумал. Тихим шагом прошел он через крепостные ворота и очутился перед зданием Бакинского Совета. Медленно пробили часы... Было два часа ночи. Всегда людная, шумная Коммунистическая улица пустынна и безмолвна. Изредка проскользнет мимо одинокая машина. Улица отдыхала, уснув крепким сном...
Какой покой! После шумной вечеринки тишина спящего города была особенно приятной. Вугар расстегнул ворот, и легкая ночная прохлада, забравшись под рубашку, ласково приникла к разгоряченной груди. Вугар ощутил во всем теле необыкновенную легкость.
Он шел вниз по Коммунистической. Величественное здание старого университета возникло перед ним. Неожиданно для самого себя он остановился. Студенческие годы, проведенные здесь, всплыли в памяти. И ему вдруг стало грустно. Эта дощатая дверь, эти толстые каменные стены - как много связано с ними! Кто сосчитает, сколько раз за пять лет учебы открывал и закрывал он эти двери? Сколько раз спускался и поднимался по широким мраморным ступеням? Сколько раз потел, краснел, волновался, сдавая зачеты и экзамены? Сколько раз уходил с экзамена огорченным, а сколько веселым и радостным?
Вугар привстал на цыпочки и через изгородь оглядел ту часть здания, где разместился химический факультет. С грустью пытался он отыскать окно аудитории, где с такой жадностью слушал лекции профессоров, казавшихся ему недосягаемыми божествами.
Но свет в окнах давно погас, все они были темными и одинаковыми. Вугар вздохнул и продолжал свой путь. Ночная тишина убаюкивала, как в колыбели, сердце было переполнено любовью к Баку. Ему хотелось без конца бродить по улицам и бульварам, переулкам и скверам, ходить и ходить, шаг за шагом по-новому открывая свой город...
Возле сада Сабира он снова остановился и застыл в неподвижности. Глядя на него, можно было подумать, что еще один памятник возник на улице. Куда он идет? Почему не торопится? Ведь дома его весь вечер с нетерпением ждет Исмет! Он Уверен, что прямо от профессора Вугар вернется домой и принесет ему весточку от Алагёз. Сколько времени прошло с того часа, когда Вугар вышел из дома профессора? Ну конечно же, Исмет на спит! Какой влюбленный уснет, дожидаясь вести от возлюбленной? Сердце Вугара тревожно и виновато" забилось. Куда девалось спокойствие? Он знал, как нетерпелив молочный брат, знал свойство его характера - муху превращать в слона. Из-за какой-нибудь мелочи, на которую иной человек и внимания бы не обратил, Исмет мог по нескольку дней не разговаривать с Вугаром. Он обижался, сердился, и помириться с ним бывало так трудно! Если Исмет узнает, что Вугар не передал письмо Алагёз, он, что называется, полезет в бутылку и бог знает какие оскорбительные слова наговорит. Радость минувшего дня померкла, точно не было ни профессорского дома, ни веселой вечеринки у Арзу.
* * *
Вугар и Исмет снимали комнату на Первомайской улице у одинокой старухи Джаннат. Минувшая война принесла горе в каждую семью. Нет человека, нет очага, не испытавшего ее ударов. Жестоко обошлась судьба с Джаннат. Мужа и двух сыновей проводила она на фронт, а когда смолкли сражения, никого не встретила. Даже вести об их гибели не получила, словно канули в вечность самые дорогие люди... Молодая, красивая, статная женщина, так гордо и твердо ступавшая по земле, превратилась в сморщенную старуху - кожа да кости. Но силы человека поистине не знают предела. Шло время, и к Джаннат возвращалась надежда. Она не верила в гибель близких. Как это может случиться, что они погибли? Все трое сразу... За что "справедливый аллах" мог так жестоко покарать ее? И даже когда наконец пришли извещения о смерти, она продолжала надеяться. "Просто совпали имена и фамилии", утешала себя Джаннат. Надежда - великий исцелитель. Джаннат спрятала извещения поглубже в старый, полученный еще в приданое сундук, который почти никогда не открывала, и снова стала ждать: вдруг кто-нибудь вернется? "Пути господни неисповедимы, - говорила она себе. - Может, они попали в плен, им удалось бежать; и они находятся в чужих краях. Оттуда так далеко до дома! Аллах всесилен, если захочет, то в один прекрасный день распахнутся двери, и я увижу на пороге моих дорогих..."
Прошло еще пять лет, и раны Джаннат стали затягиваться. Она смирилась со своей судьбой. Но одиночество с каждым днем тяготило все больше, тоска разрывала сердце. Работать становилось труднее: горе и старость - есть ли у человека враги страшнее? Джаннат ушла на пенсию. Но как жить одной? Не ровен час, умрешь, никто даже не узнает о твоей смерти. Она пустила квартирантов - студентов, приехавших в Баку из далеких селений.
Отворились двери опустевших комнат, в доме Джаннат снова зазвучали мужские голоса. Стены, как отравой пропитанные - слезами и горем, услышали веселый молодой смех. Джаннат казалось, что она снова обрела семью. Теперь улыбка то и дело мелькала на ее постаревшем лице. Походка вновь стала быстрой и бодрой. Кончилось одиночество! Джаннат от души привязалась к своим квартирантам, заботилась о них, изливая всю нерастраченную материнскую нежность. И пусть семья ее каждые три-четыре года менялась, студенты, заканчивали учебу, уезжали, на их место приходили другие, чувства Джаннат оставались неизменными. Она и новых жильцов любила так же преданно и нежно, так же заботилась о них, и они не называли ее иначе, как "мама Джаннат". Мама Джаннат даже завела своеобразный "семейный альбом", куда вклеивала портреты всех своих питомцев. Когда ее навещали друзья, она неизменно доставала альбом и, бережно перелистывая страницу за страницей, говорила с гордостью: "Этот парень живет сейчас в таком-то районе, учитель. Женился, у него несколько детей. Да пошлет ему аллах хороших внуков! А эта девушка работает главным врачом. Хорошая девушка, благородная, воспитанная. Дай бог ей счастья и много-много детей, аминь! А вот этот лучше всех, он любил меня как родную мать, теперь трудится на заводе главным инженером. О нем часто пишут в газетах. Пусть удача сопутствует ему, пусть всегда люди слышат о нем только хорошее. А этот - знатный буровой мастер, добывает нефть с морского дна. Да хранит его аллах!"
Так говорила Джаннат о своих квартирантах, а вернее сказать, о своих воспитанниках. Она гордилась ими, помнила по именам. Надо быть справедливыми: и они не забывали Джаннат. Каждый раз, приезжая в Баку, навещали, привозили гостинцы, а в праздники обязательно поздравляли - кто подарок пришлет, кто телеграмму. Как радовалась бедняжка Джаннат этим скромным проявлениям внимания!
Конечно, были среди студентов и такие, что, уехав, забывали ее заботы и не писали Джаннат, не навещали ее. Но Джаннат и о них помнила, и хотя порой сетовала на невнимание, но всегда в молитвах своих просила аллаха послать им счастье.
Вугар и Исмет второй год жили на квартире у мамы Джаннат. Она полюбила их, как любила всех своих питомцев. Но особенно привязалась она к Вугару. Кроткий, вежливый, он умел расположить к себе людей. Но была и еще одна причина, по которой Джаннат отдавала ему предпочтение: Вугар рос круглым сиротой.
Мать Вугара умерла, когда он еще лежал в пеленках - ему едва минуло полтора месяца. Сердобольные соседки, у которых были грудные дети, по очереди приходили кормить малыша. А когда Вугар немного подрос, его по решению старейших отдали на воспитание вдове Шахсанем, дальней родственнице отца. После смерти мужа Шахсанем осталась с двумя детьми; младшего, Исмета, еще не отняла от груди. Решение старейших закон, и Шахсанем приняла сироту с открытым сердцем. Она заботилась о нем так же, как о своих, а любила даже больше родных детей - жалела. Порой ей начинало казаться, что и этого, третьего она выносила под сердцем. Первые годы отец Вугара регулярно присылал деньги на содержание сына. Но Вугар не помнил его. По рассказам знал, что отец работал в далеком селении учителем и раз-другой в год приезжал повидаться с сыном. Когда началась война с белофиннами, его призвали в армию. А позже, на полях сражений Великой Отечественной войны, пал он смертью храбрых. От отца у Вугара остались лишь пожелтевшая от времени фотография да такие же пожелтевшие листки фронтового письма, навечно сохранившие тепло отцовского сердца...
Мама Джаннат была женщина любознательная. Судьба квартирантов живо интересовала ее. Едва новый жилец переступал порог дома, она приступала к расспросам - откуда родом, кто родители. Короткую, но печальную историю Вугара ей рассказал Исмет. Мама Джаннат расчувствовалась. Сиротство, одиночество - кому, как не ей, так много и несправедливо перестрадавшей, понять всю горечь этой судьбы? Теперь она подолгу молчала, глядя на Вугара, и порой ей казалось, что он чем-то напоминает ее младшего сына, Рамиза. Шли дни, и это сходство проступало все отчетливее. Однажды она, забывшись, даже назвала его Рамизом... А по ночам вспоминала "младшенького" и, укрывшись одеялом, долго и беззвучно плакала.
Забота Джаннат была истинно материнской. Не успеют погаснуть звезды на небе, а она уже на ногах, кипятит чай, готовит завтрак. Джаннат обстирывала своих питомцев, убирала их комнаты, хотя это не входило в ее обязанности. А по вечерам, если кто-нибудь из ребят задерживался, не ложилась спать, прислушиваясь к каждому шороху, беспокоилась, ерзала на своем стареньком стуле, - как знать, уж не случилась ли беда? Потом подолгу стояла у окна, то и дело выходила на улицу поглядеть - не возвращается ли? А когда запоздавшей наконец появлялся, она хлопотала, суетилась, стараясь поскорее и повкуснее накормить его. Лишь убедившись, что ее питомец сыт, укладывались спать...
Вот и сегодня Джаннат сама открыла дверь Вугару.
- Почему так поздно? - с тревогой спросила она. - Где был, сынок?
- В гостях, мама Джаннат, прости, что причинил тебе беспокойство.
- Ничего, ничего, родной мой! Сказать по правде, я уж так тревожилась! Но ты вернулся, и тревоги моей как не бывало... Все думала: где-то мой сынок, что с ним? Спросила Исмета, он что-то невнятное пробормотал. Ты ведь знаешь его характер! Чуть чем недоволен, насупится и молчит. Девять раз спроси, только на десятый ответит! С вечера бурчит что-то себе под нос, а как понять - что?
Вугар мысленно улыбнулся. "Видно, здорово зол! - подумал он - Помилуй аллах, затеет ссору..."
- Исмет не спит еще? - спросил Вугар.
- Полчаса назад не спал. Я ему чай принесла, не стал пить. Кто его обидел, ума не приложу. Может, сейчас уснул, бедняга.
Вугар не стал объяснять, что было причиной злости Исмета, только пожал плечами:
- Не знаю, мама Джаннат, ничего не знаю. Скрытный он у нас...
А про себя подумал: "Да, видать, без ссоры не обойтись. Надо во что бы то ни стало успокоить его, не то все мои радости пойдут насмарку".
* * *
Исмет лежал лицом к стене, натянув на голову одеяло. Скомканная одежда валялась в ногах. Вугар насторожился. Обычно Исмет был очень аккуратен. Каждая вещь имела у него свое место. С вечера он отглаживал брюки, рубашку, галстук, чистил пиджак и шляпу (еще на третьем курсе он стал носить шляпу!), наводил лоск на ботинки и бережно прятал все в платяной шкаф. А сегодня одежда смята, разбросана, - значит, сердит и взволнован не на шутку.
Вугар подошел к постели и нагнулся над своенравным братом.
- Салам, Исмет! - громко проговорил он.
Исмет молчал.
- Послушай меня, Исмет! - Вугар говорил все громче. - Ну, не прикидывайся спящим, я же вижу, что ты не спишь!
Исмет словно воды в рот набрал. Вугар сел на край постели, взял его за плечи и тряхнул: