- Все наши дома...
Султан-оглы обернулся к Вугару, стоявшему поодаль, и полушутя-полусерьезно сказал:
- Ты что же это за мою спину прячешься? Хочешь, чтобы не тебя, а меня ругали? Номер твой не пройдет! Иди-ка сюда, ступай первый!
Он поднял на ступеньку вторую ногу и остановился, извиняющимся голосом обратившись к учительнице:
- Стесняется парень, да покарает аллах дурное дело! Вынудили человека стыдиться...
Тревога Ширинбаджи немного улеглась, сердечный тон незнакомого старика убедил ее в добрых намерениях гостя, и она улыбнулась.
- Пусть его враги стыдятся! Он-то чего стесняется, мы на него не в обиде.
Доброжелательные слова учительницы успокоили Султана-оглы, и он поторопил Вугара:
- Знаешь, сынок, люди говорят: что было, то прошло. Не бойся, иди вперед, хозяйка улыбается, значит, рада гостям, нас простят...
Медленно, друг за другом, поднимались они на балкон.
- Кто это, Ширин? - раздался из глубины комнаты хриплый мужской голос.
- Это мы! - быстро ответил за хозяйку Султан-оглы. - Незваные гости.
- Каждый гость - дорогой гость. Добро пожаловать, - произнес Агариза по народному обычаю и, потирая сонные глаза, вышел в переднюю.
Его ответ понравился Султану-оглы.
- Ну раз так, значит, мы вовремя пожаловали! - и он торжественно протянул руку.
Агариза распахнул перед гостями двери и дружески пожал руку незнакомого гостя.
- Рады вас видеть, очень рады!
Вугар опять спрятался за спину старика, с нетерпением ожидая, как его встретит будущий тесть, так ласково приветствовавший Султана-оглы. Теперь все зависело от первой фразы Агаризы, от первого его слова. Если он посуровеет и поздоровается холодно, то не стоит и в дом заходить, муки минувших дней возобновятся с новой силой, и Вугар не сможет ни вину свою признать, ни попросить прощения у родителей Арзу, которых он так уважал. Гулкие удары собственного сердца отдавались у него в ушах.
Агариза, вероятно, почувствовал тревогу Вугара. Выпустив руку Султана-оглы, он быстро подошел к юноше и, словно ничего между ними не произошло, приветливо улыбнулся:
- А, пропащий! Рады видеть тебя. Сколько времени ни слуху от тебя, ни духу...
Султан-оглы умиротворяюще произнес:
- Не браните его. А мы разве в молодости не совершали ошибок? Он больше не будет...
И без того радостное лицо Агаризы стало еще счастливее. Сочувствие, звучавшее в голосе, подтверждало искренность его слов:
- А я не браню его, дорогой наш гость. Я о другом: пусть молодые не забывают нас, стариков...
- Не забудут, кто им такое позволит!
- Дай бог, дай бог...
Они прошли в прилегающую к застекленной галерее большую комнату. Обстановка была скромная, и Султан-оглы сразу почувствовал себя здесь легко и свободно.
Не дожидаясь особого приглашения, он прошел и сел во главе стола, усадив Вугара рядом с собой. Однако палку продолжал держать в руках. Это означало, что он торопится и долго, сидеть в гостях не намерен. Отдышавшись, Султан-оглы возобновил прерванную беседу:
- Вижу, старость не радует тебя, друг мой нефтяник. Сколько же тебе лет?
Агариза, сидевший на другом конце стола ближе к двери, шутливо ответил:
- У стариков возраста не спрашивают, на глаз определяют!
- А все же? На глаз определять я не мастер!
- Прошлой осенью шестой десяток проводил.
- Шестой десяток! - Султан-оглы, вскинув плечи, расхохотался. - Эх, почтенный, и ты еще называешь себя стариком! Я седьмой разменял, и тот к концу идет, а на старость не жалуюсь.
- Все от человека зависит. С рождения был я хилым, лишен был материнского молока.
- Нет, друг мой, слишком легко примирился ты со старостью. А я - то думал, нефтяники крепкие люди, духом по пустякам не падают. Неужто я ошибался?
- Было время, и я смелостью похвастаться мог, а теперь вот слабею.
- Что же с тобой приключилось? Погляди на себя ястреб!
Агариза с сожалением покачал головой:
- Был ястребом, стал вороной.
- Не по душе мне твои слова. Шестьдесят - весна, период цветения. Я в этом возрасте в далекой Сибири лес валил. А морозы там такие, что до мозга костей пробирают. С молодыми состязался. А ты в теплом доме живешь и еще охаешь да ахаешь...
Агариза немного обиделся на гостя, но вида не показал:
- Правду говорите, дорогой гость, мужчина, пока у него силенка есть, не должен себя стариком признавать. Но шила в мешке не утаишь, как ни прячь, торчит, проклятое. Вот и старость такова. Пришло ее время, и начинает она то свистком, то ржанием возвещать: пора, мол, дядюшка, готовься к полету в иной мир...
- Это что ж, тебе кто-нибудь возвестил или ты сам на себя страху нагнал?
- К этому и веду разговор. Сегодня после работы вызвали меня в контору и давай нахваливать, гордый стою, словно мне два арбуза под мышку сунули. А потом протягивают бумагу о персональной пенсии: "Будь, мол, здоров!" В голове у меня помутилось. Как оттуда вышел, как до дома добрался, не помню.
Вот с тех пор и лежал ничком. Если б не ваш приход - бывает же такая удача! - сил не было подняться и стакан чаю выпить...
Султан-оглы положил руку ему на плечо и, ободряя сказал:
- Не огорчайся, дорогой, знаешь поговорку: на пне хворост рубят. Понадобишься ты им, еще понадобишься! Они, молодые, хоть и твердят: я, я, я, а без стариковского опыта обойтись не могут. Не отпустят они тебя.
Агариза словно ждал этих слов. Лицо его посветлело, морщины разгладились, и только голос все еще звучал грустно: