Господин Крузовски чрезвычайно ею гордился, целыми днями таскал ее повсюду в бумажном мешке и показывал каждому, кто хоть немножко интересовался ею. Между прочим, это была та самая черная мамба, которая вскоре втравила его в историю, окончившуюся денежным штрафом.
Собственно, господина Крузовски следовало посадить в тюрьму.
- Ладно, - сказал он в полиции, - тогда я возьму с собою всех моих змей.
Худо ли, хорошо ли, его приговорили только к денежному штрафу.
Дело было так.
Господин Крузовски договорился с отцом встретиться в кафе на Потсдамерплатц. Отец немного опоздал и пришел как раз, когда господина Крузовски уводили.
- Он был в своем переделанном купальном халате, - рассказывал. отец, и с бумажным мешком под мышкой.
"Минуточку, господин доктор, - крикнул он, - я сейчас вернусь!"
"Бога ради, старина, - говорю я, - что случилось?" . Но тут полицейские уже запихнули его в машину.
- Ничего, - сказал отец, - я - оптимист. Я сел и стал ждать. Кругом безумное волнение, доложу я тебе. Кельнеры так и снуют с ледяными компрессами и всякими каплями. На рояле лежит дама, которую пытаются привести в чувство - к счастью, небезуспешно. Пожилой господин заблудился в гардеробе, и, на мой взгляд, абсолютно безосновательно, благим матом взывает о помощи.
- Скажи же скорее, что случилось, - требовал я.
- А вот что. Господин Крузовски вошел и сдал в гардероб свой бумажный мешок и пальто. Гардеробщица взяла мешок и поставила в угол. Какое-то время он стоял спокойно, потом начал слегка раскачиваться, потом опрокинулся и медленно покатился к гардеробщице.
У той глаза полезли на. лоб. Она вскакивает на стул и начинает орать.
Является обер-кельнер.
"В чем дело, Анна?"
"Мешок!.. - хрипит Анна. - Мешок..."
"Ну и что ж такого?" - очень верно заметил обер-кельнер.
"Он шевелится".
"Погодите, Анна, сейчас мы все выясним".
И что же он делает, этот остолоп? Открывает мешок, и в ту же секунду...
- Рассуждая логически, - сказал я, - черная мамба выскочила и уползла в кафе?
- Именно так, - кивнул отец.
- Укусила кого-нибудь?
- Слава богу, нет. В результате только масса побитой посуды и, как я уже говорил, добрая дюжина глубоких обмороков.
- А господин Крузовски?
- Он читал газету, - отвечал отец, - и только удивился, с чего это вдруг все женщины, задрав юбки, повскакали на столы. Потом он ее увидел. Сложил газету и поймал.
Во время войны мы упустили господина Крузовски из виду. То есть я часто пытался выяснить, что с ним, но отец вдруг начинал смеяться, когда я о нем заговаривал. Самое лучшее было бы оставить его в покое.
- Послушай, - сказал я, - а если он в нас нуждается?
- Он в нас не нуждается, - ответил отец. Я очень взволновался, выходит, я совсем не знаю отца. Откуда ему это известно? Отец пожал плечами.
- Я чувствую.
- Чувствуешь! - закричал я. - Вечно ты со своими чувствами!
- Хорошо, - вздохнул отец, - я тебе расскажу.
- Значит... - сказал я, - ты о нем что-то знаешь?
- Я знаю все, - отвечал отец, - мне просто не хотелось бы пока тебе об этом говорить.
- Господи, но ведь он же не...
- Да, - сказал отец, - он покончил с собой.
- Как же это могло случиться! Ведь он всегда был так доволен жизнью?!
- Я тебе объясню: в дом попала бомба. И погибли все змеи в террариумах. Он был у меня вскоре после этого, ночью, ты уже спал.
"Не хотите ли проститься со мной, господин доктор?" - говорит он.
"Что с вами, господин Крузовски? - говорю я. - Вы - уезжаете? В такое время? Неужто они вас так просто выпустят?"
"Надо полагать", - говорит он.
- Вот, - сказал отец, - и в ту же ночь он это сделал.
- Ну и ну, - поразился я, - и все только из-за змей?
- Вот видишь, - сказал отец, - я так и знал, что ты еще не поймешь. Он долго сморкался, потом сказал: - Да, подумать только, из-за змей.
И РИХАРДА ТОЖЕ НЕТ В ЖИВЫХ
Редко нам удавалось заработать больше, чем в неделю перед выборами. Всех, кто брался распространять листовки, встречали с восторгом. Мы тогда все время слонялись перед большой типографией на Карл-Либкнехт-штрассе, где печатались все: и красные, и социал-демократы, и нацисты. Иногда уже во дворе начинались стычки, из-за чего сразу портилось множество листовок. Нам было безразлично, чьи листовки распространять, платили-то все одинаково грош за сотню.
Со временем мы стали хитрее. Получив пачку листовок от социал-демократов, мы брали еще одну у красных или у наци и совали людям в почтовые ящики сразу по две штуки.
Хайни сказал, что так, пожалуй, лучше - у людей появляется возможность сравнивать. А еще лучше, считал Хайни, совать в один ящик листовки сразу всех партий. Но это не получалось, больше двух сотен под мышками зараз не унесешь.
Противником Хайни оказался Рихард. У него были оттопыренные уши, и с виду он казался туповатым, но только с виду. Рихард заявил, что так не годится, нельзя работать на всех сразу, это уж слишком глупо. Рихард работал только на красных. Конечно, в результате он часто не получал и половины того, что зашибали мы. Но он на это плевать хотел.