ВЛЮБЛЕННЫЙ
Я влюбился в Волну, и если я хоть немного понимаю язык воды (а возможностей выучить его у меня было предостаточно), то она готова хранить мне верность. У нее зеленое лицо, глаза цвета морских раковин и гребень пены в волосах. Я познакомился с ней вдали от берега. Я плыл за тенью летящего лебедя, когда она бросилась мне навстречу и отнесла назад. Думаю, она ревновала меня, потому что выбросила далеко на берег и всякий раз подкатывалась ко мне, будто хотела поглядеть, осмелюсь ли я высматривать новых лебедей. Но я уже весь был во власти обволакивающей нежности ее вспененных рук, которые слегка поглаживали мои ступни. Я присел на корточки, чтобы тоже погладить Волну. И всякий раз, когда она ускользала от меня, кричал ей вслед, чтобы она не забывала, как я ее люблю.
Теперь ей известно все. Не проходило дня, чтобы мы не виделись. И так неделями. Даже в безветрие я заплывал далеко и ждал, когда она не спеша придет ко мне с вечерним бризом. О! Я знаю, сколь терпеливым нужно быть с волнами, ведь и они не всегда могут то, чего хотят; они зависят от течений и ветра и даже от луны. Но любовь может многое. И мне видится день, когда моя Волна, отрешившись от всего, последует за Одним: за мной.. Правда, сейчас я лежу с воспалением легких, которое схватил, постоянно общаясь с ее влагой, но как только я встану на ноги, я наполню ванну на одну треть чистым морским песком, набросаю розы и водоросли, выйду на берег и уведу ее. Она ждет меня. Ведь она обещала.
ПРОШЕНИЕ ДУРАКА
Я, когда-то прозванный в деревне дурнем, а теперь не по своей воле ставший солдатом, по совету вяза, растущего в самом дальнем углу казарменного двора, которого никто не учил, как нужно стоять, обращаюсь к государству с прошением. Желающий, но не способный учиться всему, что полезно в жизни, которую я до сих пор без колебаний принимал всем сердцем, я тем не менее полагаю, что попал в положение, когда следует обратить внимание на явную ошибку, которая, впрочем, вполне объяснима, если учесть, что перегруженные работой государственные органы не всегда в состоянии проверять имеющиеся у них дела так, как это следовало бы в интересах рациональной траты сил.
Ибо со вчерашнего дня, когда я неожиданно удостоился чести надеть солдатскую форму, мне ежечасно пытаются привить способность, которой я давно уже в совершенстве владею, что и постараюсь сейчас доказать. Разумеется, я не смею предположить, будто государству в точности известен мой прежний образ жизни. Однако оно знает, что я существую. Иначе как бы я получил повестку, в которой мне предписывалось проститься с деревенским уединением и явиться в городские казармы: требование это я поспешил незамедлительно выполнить, невзирая на то, что деревенские тополя укоризненно качали головами.
Поскольку государство, очевидно, ничуть не сомневается в моем существовании, я тешу себя надеждой, что оно с надлежащим доверием отнесется к моему заверению в том, будто я умею стоять сызмальства. Кстати, я стоял не только ребенком в манеже. И в отроческом возрасте из любопытства или желания отдохнуть я при удобном случае тоже пользовался этим умением. Хотя я владею многими способами стояния, упомяну здесь лишь стойку с сомкнутыми ногами и стойку с широко расставленными, а также стойку попеременно на полусогнутой левой и полусогнутой правой опорной ноге. Сегодня, когда я могу похвастаться, что давно уже вышел из детского возраста, движимый засвидетельствованной еще моей матушкой склонностью к безделью, я довел искусство стояния до совершенства, граничащего со стойкостью.
Тем не менее (и это надлежит считать истинной причиной данного прошения) меня, как я уже сказал, учат часами стоять на казарменном плацу, в особенности стоять навытяжку, хотя доказано, что последнее гораздо менее практично, нежели расслабленная стойка, к тому же полностью игнорируется тот факт, что мои пальцы скрючены от постоянной дойки коров, да еще требуют вытянуть руки по швам, подбородок прижать к воротнику и сомкнуть колени, что для меня, страстного любителя стоять, звучит просто издевательством по отношению к истинному искусству стояния. Позволю себе напомнить государству о причине стояния. Прежде всего это делается, чтобы перестать двигаться, чтобы не напрягаться. Здесь мне хотелось бы привести пример из собственной практики, пример коров, стояние коих весьма наглядно свидетельствует о расслаблении. С возрастом мы прибегаем к стоянию исключительно для того, чтобы затем сесть или лечь, что само по себе свидетельствует о принадлежности стояния к досугу. Таким образом, уяснив истинную суть стояния, государство должно понять мое изумление, ведь на казарменном плацу меня насильно заставляют учить то, чем я уже давно свободно владею. Наверняка полученное мною письмо с приказом забыть коров и деревню, дабы носить в городе мундир, является следствием ошибки, а посему прошу срочно отчислить меня из армии.
УЧИТЕЛЬ
Долго, почти бесконечно, мой родитель думал, кому бы отдать меня в ученики. Не всякая профессия, известная своей престижностью, казалась ему подходящей для этого. И пока мы скитались из конторы в контору, из одной, мастерской в другую, так и не найдя дела, которое соответствовало бы ожиданиям моего родителя, все это время я становился старше и старше, понемногу Седел и лысел понемногу. А тут еще в стекольной мастерской от удара скончался мой родитель. На ложе из аккуратно сметенных осколков он слабеющим голосом оставил мне завещание, суть которого состояла в призыве ценить свободу выбора выше мук неволи.
Вообще мне нравилось ремесло стекольщика. Но последние слова моего родителя изумили меня. И, рассеянно кивнув подмастерьям, в смятенье сгрудившимся вокруг нежданно умершего, я шагнул из пахнущей замазкой лавки на улицу и с тех пор брожу по, ней, постепенно дряхлея. Взвешиваю и пробую. То в одну дверь толкнусь, то в другую, храня родительский завет глубоко в сердце.
ЦВЕТЫ ГОСПОДИНА АЛЬБИНА
Из дневника кроткого человека
Еве
17 апреля. День начался с дурного предзнаменования. За завтраком я хотел прихлопнуть муху, что все вилась над поникшими цветочками моей бедняжки Фуксии. Но промахнулся и разбил чашку из бабушкиной коллекции. Добро бы еще с луковичками, так нет же - как на грех, с цветочками. А мухе, ей хоть бы что - продолжает себе кружить над Фуксией да потирает лапки.
Ужасно удручен тем, что мансарда моя всегда в полумраке. Ах, кабы они стояли на свету, цветочки, деточки мои, у меня бы и у самого голова была полна солнцем.
21 апреля. Что, неужели так и не посадили в тюрьму человека, выдумавшего все эти внутренние дворы? А следовало бы. И не за нас, людей, которых он тут запер, мы-то еще можем иной раз выбраться за город на электричке, а за наши лишенные света цветочки на подоконниках.
Ну, вот, выглянул я в окно, а в трех с половиной метрах от меня высится такая же многоэтажная коробка, и цветочки там точно так же хворают уже долгие годы.
Следует основать Интернационал цветочного пролетариата больших городов и в политическом свете трактовать лозунги, требующие света.
23 апреля. Фрау Бритцкувейт, моя, ничего, кроме искреннего почтения, не внушающая, приятельница из цветочного магазина, что на площади Бисмарка, показала мне нынче текст объявления, которое она собирается дать в местной газете. "Одиночество?" - эта шапка подчеркнута красным. А ниже: "Отныне с этим покончено навсегда. Стоит лишь подписаться на цветочный абонемент, и каждую субботу матушка Ирена будет присылать, вам на дом очаровательных собеседниц - глоксинии, лилии, вербену - все, что ни потребуют ваши сокровенные желания".
Мой упрек - что подобными призывами она поощряет пагубную привычку (кстати, все более распространяющуюся) видеть в срезанном цветке не жертву, а нечто вполне естественное - она оставила без внимания. Да если, говорит, мой букет вызовет хоть самую робкую улыбку, то и тогда его смерть тысячекратно оправдана. Стала бы она говорить такое, если б сама была цветком?
Вопрос праздный, ибо каким же цветком могла бы быть фрау Бритцкувейт? Поскольку давнишней седине своей она любит придавать голубоватый оттенок, то уподобить ее можно разве что изрядно состарившейся Гортензии, которую, если ее высадить в кисловатоболотистую почву, можно иной раз склонить к искусственной голубизне. Но кому бы пришло в голову сажать такую матрону в вазу?
25 апреля. Есть все-таки справедливость на нашей грешной земле: только что та самая муха после рискованного сальто-мортале свалилась с Фуксии, угодив в мармелад! Осеню ее, однако ж, милостию и капелькой воды смою налипшее с ее крыльев - в надежде, что она оценит мое великодушие и впредь оставит Фуксию в покое.
Еще предложение: открыть туберкулезные санатории для городских цветов где-нибудь высоко в горах. Но кому его направить?
Одно место в бундестаге следует предоставить садовнику.
Апрель прощается веселым конфетти из разноцветных, всех цветов радуги, облаков. Внизу во дворе, под палкой, которой выбивают ковры, уже зацвело что-то вроде мать-и-мачехи. Но вот возвращался сейчас домой и вижу, что все исчезло. Полагаю, сие учинила чья-то ополоумевшая от весны детская рука, оторвавшая голову цветку.
30 апреля. Нигде на свете нет такой красоты об эту пору года, как в цветочной лавке фрау Бритцкувейт. Разумеется, я против срезания цветов, но, с другой стороны, где еще возможна такая небесная чистота, такая волшебная смесь запахов и такая цветущая и невинная свежесть? И то сказать: фрау Бритцкувейт парит в своей лавке, как миротворец-архангел. Кстати, дело свое она расширила, у нее занято теперь шестеро человек вместо двух. Пришлось на это пойти, потому что в ответ на ее объявление хлынул целый весенний поток абонентов. Мужчин больше, говорит она с лукавой улыбкой. Среди них Даже один поэт, каждую пятницу он велит присылать ему лавровый венок.
3 мая. Похоже, что воробьиный цех испытывает трудности со строительным материалом. Воробьиха, что поселилась с плоскоголовым кавалером под самым карнизом, увела длиннющую соломинку из-под носа у какого-то возмущенного коллеги и присоединила к своему, лишенному дотаций, частному строительству. Влекомая ею золотая соломинка парила подобно крылатому з-мею на фоне майского неба - голубого, как на почтовых открытках.
При слове "золото" на душе у меня начинают скрести кошки: если и дальше будут плакать мои дивиденды, то придется заложить бабушкину брошку. (Ту самую, заветную: золотая роза с янтарными слезинками на лепестках.) Когда бы ростовщик мог оценить и ее моральную стоимость!
Увы, бабушка никогда бы не простила подобного поступка. Но что поделать? Из тех образцов искусственного удобрения, которые я должен рекламировать, супа не сваришь. О мизерном вознаграждении за это нечего и говорить. Тут нужен успех. А попробуй-ка успешно продавать обман, когда обманывать просто не можешь! И с такой фирмой заключить договор на два года! Только потому, что ее так называемый директор посулил при этом общение о цветами. У цветов есть все основания стыдиться такого общения. И поделом мне!
Прежде всего: где взять пафос для прославления искусственного удобрения, когда собственные цветы больше всего нуждаются в удобрении натуральном? Все равно что будучи антиалкоголиком продавать воду как вино.
7 мая. Подумать только, фрау Бритцкувейт не оставляет попыток сделать меня сторонником срезания цветов! Неопровержимому тезису моему о бессмысленности жертвы, которую являют собою срезанные цветы, она теперь противопоставляет процветание своего абонементного дела. А ее любимый пример - тот одинокий пенсионер, что страдает выпадением памяти. Оный муж, единожды заказав недельный букет маргариток, тут же об этом забыл, и теперь чуть с ума не сходит от восторга, что нашлась на свете добрая душа, которая регулярно посылает ему маргаритки. На мое возражение - что вся радость его покоится на самообмане - фрау Бритцкувейт с улыбкой ответила: "Ну, и что с того?"
Как мало людей, способных понять, что смерть цветка нельзя искупить улыбочкой, которую мы дарим помещенному в вазу букету! Ведь они приносят свое цветенье в жертву нашему благу. Этот подвиг должен потрясать! Ну вот, этого еще не хватало: прохудились обе подошвы. Где теперь взять денег на сапожника?
При слове "деньги" мне вспоминается, как купил меня так называемый директор. "У нас, - говорит, - вы уже за самое короткое время заработаете себе на машину". А что я заработал? Одни подзатыльники за глупость.
10 мая. Вот опять огрели таким увесистым ругательством, как "обманщик". Да еще кто - пастор. Некоторое время назад я продал ему изрядную партию нашего продукта, и что же вышло? Вместо того чтобы разбросать его по церковному участку (от чего тому не было бы никакой беды), он послал удобрение на анализ. Как я и думал: в нем нет даже азота, не говоря уже о калийной соли или фосфатах. И хватило же духу коровий блин избрать вывеской фирмы! Коровам бы следовало подать в суд на фирму за оскорбление.
И хоть бы самим какая выгода была от этого обмана, а то ведь и того нет. Счастье еще, что сие "удобрение" не вредит растениям, а не то я давно бы заявил на себя самого.
12 мая. Совесть меня замучила: я сходил к пастору и попросил у него прощения. Он присоветовал" мне порвать контракт и послать его фирме, поелику пакт с дьяволом не имеет-де силы ни перед, небесными, ни перед земными инстанциями. Так оно, положим, и есть, но вдруг дьявол вспомнит о законодательстве? В конце концов, договор мой сам собой истекает через полтора года.
Ну нет, до дна испью сию горькую чашу - каждодневно ложью терзать свою честность.
13 мая. А пастор-то оказался милейшим человеком. Рекомендовал меня своему интенданту, у которого все балконы забиты ящиками с цветами. Я сумел продать тому четверть центнера нашего добра.
Толкуйте после этого о доброте: муха так долго кружила над немощной Фуксией, что цветочки у той не выдержали и опали. И ни малейшего следа вины на физиономии у этого субъекта-инсекта!
Узнать бы только, где можно достать естественного удобрения! У Герани уже просвечивают косточки, как у какой-нибудь прикованной к одру старухи, да и Примулы, деточки мои, без особой веры в прогресс поглядывают в темный двор, покачиваясь, как мумии, на своих цыплячьих ножках. Свести бы знакомство с какой-нибудь лошадью; если растолочь в горшке с водой одно лошадиное яблоко, то этого бы уже хватило надолго. Однако ж я ни разу еще не встречал на прогулке лошадь, сплошь автомобили, но ведь от них яблочка не дождешься. А лошади, верно, эмигрировали, в Антибензинию куда-нибудь, или Пегазию, где нет бензина и выхлопных газов.
16 мая. Упаси меня бог от неблагодарности по отношению - к бабушке, но разве не могла она в придачу к любви к цветам, которую я от нее унаследовал, оставить мне еще и садовый участок? Дирекция Ботанического сада (которому она завещала все свое состояние), правда, назвала ее именем особый древесный лишайник, однако, во-первых, он не бог весть какой красавец, и, во-вторых, никакого проку моим цветочкам от этого нет.
Я не ропщу, но меня мучает совесть из-за малышек. Ведь держать цветы в горшках - значит лишить их свободы; фрау Бритцкувейт на этот счет заблуждается, утверждая, что радиус цветочного горшка до миллиметра соответствует-де реальной потребности растения в свободе, а что до его метафизической потребности в экспансии, то она якобы все равно не ведает никаких границ. Премилое утешеньице для безвинного узника - уверять его, будто размеры камеры тютелька в тютельку соответствуют его потребностям в свободе физического передвижения.
Другое дело, ежели бы и о цветах можно было сказать, что они виновны, как мы. Но они-то обезоруживают (и обязывают) нас как раз своей невиновностью, своей пристыжающей нас невиновностью.
Или растения также были изгнаны из рая? Ну, фиговое дерево возможно, это еще куда ни шло. Но что мог натворить, к примеру, такой колокольчик?
Вот и недавно обретенный приятель мой, пастор, утверждает, что растения находятся еще в состоянии невинности. На мой вопрос, отчего ж тогда роза обзавелась шипами, коль она невинна, он только недоуменно пожал плечами. Доконать его ссылкой на чертополох мне не позволила деликатность.
Однако ж вот что хотелось бы мне узнать больше всего на свете: были ли кактусы в Эдемском саду? А если были, то не должны ли они были бриться дважды в день, чтобы вечно пребывать в состоянии беззащитной невинности? Вопросы, вопросы...
20 мая. Вот уж поистине перст судьбы: что именно обнаруживаю я сегодня на одном безнадежном одичавшем садовом участке на краю города? Самым плотным образом заселенную теплицу с кактусами. Многократно исполнив свою хвалебную песнь в честь искусственного удобрения и, как всегда, не дождавшись эха, я занялся этим обстоятельством. Решительно вошел на участок и сквозь заросли бузины, боярышника и осинника пробился к стеклянному домику. И тут я застыл как пораженный поемом: прямо передо мной возникло чье-то лицо. Оно находилось всего в полуметре от меня, приплюснув свой нос к стеклу, малопрозрачному из-за обильной паутины. Тут же, по обе стороны головы, на стекле виднелись какие-то совершенно высохшие, землистого цвета ладошки; странный ежик на голове, которую с трудом можно было классифицировать как женскую, довершал картину отнюдь не успокоительным образом. Как долго мы всматривались друг в друга, не могу теперь уж и вспомнить. Может, долю секунды. А может, и часы напролет.
21 мая. Цветочные создания мои все чахнут и чахнут. Конечно, щеголеватое солнце исправно крутит свое колесо, да нам-то, на задворках, or него не перепадает ничего, кроме тени; мы только мусор на его небесном шоссе.