Дальке с удивлением посмотрел на товарищей, которые хохотали до слез, а потом вдруг вскочил как ужаленный и, почесывая зад, бросился в кусты.
Когда солдаты немного успокоились, Пауль, с трудом сдерживая смех, объяснил:
— Извините, товарищ унтер–офицер… Дело в том, что Дальке сел на… муравьиную кучу. Муравьи заползли ему в брюки, в сапоги… — И он опять рассмеялся.
— Что ж, товарищ Пауль, придется разговор с ним отложить на завтра. Но его нужно закончить до стрельб. У нас все должно быть в порядке.
Все поднялись. Солнце клонилось к горизонту, и длинные тени от деревьев ложились на землю.
* * *
Унтер–офицер Хаук лежал на койке, вспоминая разговор с солдатами. Он понимал, что ему еще придется много работать для того, чтобы добиться полного взаимопонимания с ними.
Правда, Дальке, когда обсуждали его проступок, оказался одинок, и это радовало Хаука.
Когда солдаты вошли в палатку, Дальке вытряхивал из сапога муравьев. Все ноги у него были сильно искусаны. Он даже не пошел со всеми в столовую и, наверное, не стал бы ужинать, если бы Шрайер не принес ему еду в котелке.
Хауку не спалось. В голову лезли невеселые мысли. «Завтра или послезавтра начнутся стрельбы, а в расчете — кто в лес, кто по дрова. Правда, Дальке они проработали, что, быть может, подействует на него лучше любого взыскания. Наводчик гаубицы в расчете самая главная фигура, а он фактически поставил себя вне коллектива. Не перегнули мы палку? Не обиделся бы он, ведь в основном от него будет зависеть, куда полетят снаряды: в цель или мимо».
При этой мысли Хаука охватило беспокойство. Кто знает, как станет держать себя наводчик. Хаук понял, что слишком мало и плохо знает своих подчиненных.
«Выходит, что я занимался с ними поверхностно. Выступал на общих собраниях с призывами, переоценивал способности расчета. В любой работе необходима конкретность. Нужно как можно скорее исправлять допущенные ранее ошибки».
Хаук выглянул из палатки. Все небо было усеяно звездами. В одной из палаток, стоявших у передней линейки, горел свет. Из нее до Хаука долетали обрывки голосов и музыка.
Хаук прилег на койку и вскоре заснул тревожным сном.
Сначала ему приснилось, что он, Хаук, сидит перед походным телевизором, а чей–то громкий, раскатистый голос кричит: «Ни один снаряд не попал в цель! Ни один!» Потом раздается щелчок, и маленький походный телевизор превращается в огромный ящик. Кругом густой туман, и из него вдруг является ухмыляющаяся физиономия Дальке. На руках Дальке держит девушку. Он бросает ее под ноги с криком: «Из–за такой девушки нет смысла убегать из лагеря в самоволку!» — и исчезает. Хаук что–то кричит ему вслед. В этот момент девушка открывает глаза, и из них льются яркие солнечные лучи, рассеивающие туман. Раскинув руки, девушка с улыбкой плывет навстречу Хауку. Но как только он захотел обнять ее, она превратилась в жену Германа, который с криком «Тревога! Тревога!» бежал им навстречу. За ним виднелись фигуры солдат из первого взвода. Они бросились на Хаука и повалили его на землю. Кто–то наступил на него, кто–то даже ударил его. И тут Хаук услышал чей–то голос: «Товарищ унтер–офицер! Тревога!»
Вскочив с постели, он быстро оделся и посмотрел на того, кто его разбудил. Это был Дальке, который стоял над ним, застегивая френч.
— Тревога, товарищ унтер–офицер! — повторил Дальке и добавил: — Вам приказано немедленно явиться в полной боевой готовности к унтер–лейтенанту Брауэру.
— Хорошо, — ответил Хаук. Он надел сапоги, схватил свой вещмешок и автомат и бросился к палатке командира батареи.
Брауэр выглядел таким свежим и подтянутым. Он сидел за столом, освещенным светом карманного фонарика.
— Товарищ унтер–офицер, — сказал он, — объявлена боевая тревога. Необходимо быстро разобрать палатки и упаковать их. Запомните: пункт сбора нашего дивизиона на просеке, что идет параллельно главной линейке. Порядок построения: штаб, четвертая батарея, пятая, шестая, транспортные средства, тягачи. О готовности к маршу доложить до двадцати трех тридцати! Полк получил приказ занять район обороны озеро Бюрсте, Лангедорф до четырех ноль–ноль двадцать второго. Вам все понятно?
У унтер–офицера вопросов не было.
— Поставьте задачу расчету и поторапливайтесь.
Хаук побежал к своей палатке.
* * *
Четвертая батарея заняла огневые позиции на открытой местности, машины и тягачи укрылись в лесу, который начинался позади ОП.
Как только гаубицы были установлены на ОП, солдаты принялись отрывать укрытие. Со всех сторон доносился стук лопат о землю, слышались негромкие голоса. Откуда–то издалека раздавался рев тягачей.
Когда унтер–офицер Хаук с данными для наводки пошел к Брауэру, ОП еще не были полностью оборудованы. Солдаты молча рыли укрытие.
— Вы что, онемели? — с раздражением спросил Штелинг. Он снял очки и огляделся.
— Копай знай! — бросил Дальке.
— Смотри–ка! — удивленно воскликнул Штелинг. — Заговорил! А я думал, он с нами больше и разговаривать не станет.
— Ерунда какая!
Немного покопав, Штелинг со злостью бросил:
— Четыре дня!.. У нас была такая хорошая палатка, самая лучшая в полку, а теперь копайся тут в земле, как крот…
— Ты, парень, копай–ка лучше землю да помалкивай! — прикрикнул на него Шрайер. — Думай лучше о чем–нибудь приятном. Ну, например, о том, что дней через десять пойдешь в увольнение, сядешь где–нибудь в кафе, закажешь себе хороший шницель, кружечку пива…
— Перестань! Какая нелепость копаться тут в земле для того, чтобы сделать всего несколько выстрелов из гаубицы. — Штелингу хотелось забросить лопату и отдохнуть, но тут около него мелькнула чья–то тень.
— Если ты сейчас же не замолчишь, я воткну тебя в яму вниз головой!
Штелинг сразу же узнал голос Дальке.
— А ну, воткни! Попробуй! — Штелинг нацепил на нос очки и повернулся к ефрейтору: — Смотри–ка, какой праведник нашелся: сам ходит в самоволки, а других поучает.
Остальные молчали.
— Не забывай, что у нас нельзя делать то, что тебе заблагорассудится! — парировал удар Дальке. — А то читать ты проповеди можешь, только вот работать не хочешь…
Штелинг заметил, что за его спиной кто–то энергично начал копать землю. Это оказался Гертель. Рассерженный Штелинг оглянулся и вырвал у него лопату из рук.
— Я уже вырыл себе окоп и хотел тебе помочь, а то ведь тебе трудно, бедняжке… — засмеялся Гертель.
* * *
Под утро, когда все орудия уже были установлены на ОП и хорошо замаскированы, подул сильный ветер. Он шевелил ветки, которыми были прикрыты гаубицы.
Артиллеристы сидели на опушке леса и ели суп из котелков.
Штелингу хотелось громко повозмущаться относительно ночного эпизода с оказанием ему помощи, но, посмотрев на товарищей, которые были заняты едой, он понял, что сейчас никто с ним разговаривать не станет и тем более не поддержит.
«Ну, ничего, я им еще докажу, на что способен!» — подумал он.
— Ешь, а то у тебя суп остынет, — сказал ему Лахман.
Штелинг молча кивнул, понимая, что свою вину он сможет искупить перед товарищами только хорошей работой.