Гюнтер тронул клавиши, и над селом полилась мелодия.
Вскоре, заслышав звуки аккордеона, стали собираться и другие парни и девушки. Один тракторист пришел с транзисторным приемником, и звуки современного джаза смешались с музыкой аккордеона. Гюнтер перестал играть.
— Эй, ты, радист, выключи свой ящик или проваливай отсюда! — крикнула парню с транзистором Урсула.
Однако парень не выполнил просьбы девушки, напротив, он пустил приемник на полную мощность. Кто–то из парней засмеялся и начал выделывать ногами кренделя в такт музыке и хлопать руками.
— Прекрати, а то у меня зубы разболелись от твоей музыки! — крикнула парню Герда.
Парень послушно кивнул и приглушил звук.
* * *
В темноте домики, казалось, еще теснее прижались друг к другу. Играл аккордеон, и солдаты шли на звуки музыки. Некоторые их них подпевали аккордеонисту.
После песни Гюнтер заиграл танец. Солдаты переглянулись с сельскими парнями, однако никто из них не решался первым пригласить на танец девушек.
Вдруг от дерева отделился солдат. Он ловко скинул френч и, подойдя к Герде, поклонился и пригласил ее на танец. Вслед за смельчаком, а им оказался Бауман, танцевать пошли многие.
Солдаты, которые не танцевали, закурили.
Когда танец кончился, кавалеры отвели своих партнерш по местам, но не отошли от них. Бауман разговаривал с Гердой.
Вскоре пестрые девичьи наряды перемешались с военными френчами и гражданскими рубашками. Даже тракторист с транзистором не устоял: положив приемник на скамейку, он тоже пошел танцевать.
Гертель стоял рядом с Урсулой, которая часто посматривала на него, отчего он еще больше смущался и почти терял дар речи.
Когда часы с кукушкой пробили десять, Бауман подал солдатам знак, что пора уходить. Шли все вместе, громко стуча сапогами.
— Здесь–то мы все пели, как оперные певцы, а помните, когда хотели организовать хор на батарее, у каждого не оказалось голоса, — заметил Штелинг.
— Там не было девушек, понятно? — ответил кто–то из солдат.
На другой день Герда поднялась чуть свет. На доске объявлений она увидела лист бумаги, на котором крупными буквами было написано: «В субботу, 3 мая, в 20 часов состоятся танцы. Приглашаются все желающие».
Герда усмехнулась: приехавшие в их село солдаты уже начали действовать.
В коровник девушка пришла первой. Тщательно вытерла ноги на пороге и вошла внутрь здания. Приятно пахло молоком. Со всех сторон мелодично позвякивали цепи, которыми коровы были привязаны к столбам.
Вымыв руки, Герда подсела к корове. Упершись лбом в мягкий теплый живот буренки, Герда проворно работала руками, наблюдая, как тонкая струйка парного молока стекает в подойник.
Вспомнился вчерашний вечер. Она улыбнулась, вспомнив, как унтер–офицер весь вечер ухаживал за ней, танцевал только с ней. Вид у него был удивленный, будто он не ожидал встретить в селе красивую девушку. Танцевал он хорошо и за вечер наговорил ей немало комплиментов. Делал это он совсем не так, как деревенские парни.
Мысли Герды были прерваны появлением Гертруды.
Герда кивнула подруге и снова нагнулась к подойнику.
«Парень довольно симпатичный, — вернулась к своим думам Герда. — И пахло от него каким–то одеколоном, а вовсе не потом солдатским».
Герде казалось, что от ее свитера и сейчас пахнет тем же одеколоном. В этом свитере она была вчера. И сегодня снова надела его, чтобы унтер–офицер сразу же узнал ее.
Со двора донесся громкий смех. Заработал насос.
Переходя к последней корове, Герда взглянула в окошко. Солдаты, громко фыркая и смеясь, умывались, качая воду насосом. Баумана среди них почему–то не было.
Подоив своих коров, Герда налила в большой кувшин парного молока, а поймав на себе удивленный взгляд Гертруды, объяснила:
— Это я для солдат.
* * *
Увидев идущую навстречу ему Герду с кувшином, Бауман широко раскинул руки в стороны и двинулся ей навстречу с таким видом, будто намеревался не только взять кувшин, но одновременно и заключить девушку в объятия.
От Хаука не ускользнуло, что Бауман решил поволочиться за девушкой.
— Хороша, не правда ли! — с восхищением произнес Бауман, когда Герда ушла. — Какая фигурка! Что за ножки! С такой неплохо позабавиться…
Бауман примерно так оценивал всех девушек, которые когда–либо нравились ему. Сначала он подшучивал над ними, затем завлекал, а уж потом, когда все было позади, хвастливо рассказывал о своей победе товарищам.
Хаук был разочарован тем, что Герда не отвадила от себя Баумана, не оттолкнула. «Неужели она не поняла, что он за человек? Неужели не чувствует инстинктивно? Все они такие, девчонки: стоит только вот такому надушенному хлыщу покружиться возле них, как они сразу же и тают».
Вытерев грязные руки ветошью, Хаук сердито сплюнул на землю.
— Ну как твой трактор? — спросил он у Дальке, который стоял у соседней машины.
— Машины не смазывались неизвестно с какого времени. Хорошо еще, что мы это заметили.
— Ничего, смажем их до обеда.
— Смажем.
После обеда солдаты вместе с членами кооператива должны были перебрать в старом сарае кирпичи для строительства коровника и свинарника.
Весь день Хаук не видел Герду и подозревал, хотя и боялся этому верить, что она с Бауманом.
«Тракторы мы до обеда приведем в порядок, а потом я поговорю с Гердой», — решил Хаук.
Хаук подошел к Дальке, который, лежа под трактором, смазывал какие–то детали, и присел возле него.
— Надо же так запустить машины! Черт бы их побрал! — ругался Дальке.
Около них остановился Шихтенберг. Вскоре к ним подошел какой–то мужчина, которого солдаты видели в первый раз.
— Здравствуй, Гельмут. Каким ветром тебя сюда занесло? — спросил Шихтенберг незнакомца.
— Да вот зашел посмотреть, как тут идут дела…