Часть 2. Благочестие V, сегментум Ультима
887.41М.
Глава 7
Во время генного вознесения, когда мой разум блуждал во Тьме и искал выход к Свету, я видел древних хищников, чью белую кожу покрывали зажившие рубцы и шрамы. Я плавал вместе с ними, медитировал об их сути. Глава стаи Великий Кархародон подплыл совсем близко и позволил прикоснуться к спинному плавнику.
Мой наставник Те Кахуранги Бледный Кочевник, верховный библиарий Кархародон Астра, считал подобное хорошим знаком, но даже он не давал мне никаких привилегий.
Двенадцать лет я учился, изучая пергаменты, свитки и инфопланшеты, пытаясь проникнуть в тайны варпа и отчаявшись достичь хоть толики мощи своего мастера.
— Ты никогда не поймешь варп по-настоящему, — не раз предупреждал Те Кахуранги. — Сумей ты так сделать, то утратил бы рассудок, а вскоре и душу. Мы плывем по темной глади океана, в глубинах которого скрываются миллиарды голодных кошмаров. Мы для них добыча, Борей, и в тот миг, когда ты об этом позабудешь, они поглотят тебя.
Двенадцать лет назад я сделал первый шаг на величественном пути генного вознесения. Вместе со мной его повторили триста семьдесят два мальчика, выжившие из первоначальной тысячи детей взятых с Зартака. Сам я Зартак не помнил, о нем мне сообщил наставник, как о месте, с которого меня забрали.
Называясь рекрутами, мы проходили многочисленные тесты, подвергаясь медицинскому и психологическому сканированию. Подавляющая часть рекрутов отсеялась на первых этапах, а затем из триста семидесяти двух осталось шесть дюжин, ставших неофитами.
Меня держали отдельно, мы с ними мало общались, ведь библиарии всегда стояли особняком. Меня готовили более жестко, без перерыва нагружая тело и разум, развивая псайкерский дар и волю.
Гипнокантирование, погружение в лёд, индокритационная терапия накладывались поверх обязательных тренировок и упражнений с различным оружием. Бессчётные часы я медитировал в холодной келье, где компанию мне составлял безмолвный сервочереп, пристально фиксирующий и записывающий каждое мое движение.
Неофиты подверглись физической, хирургической и психологической обработке. Благодаря глубокой гипнотерапии мы забыли свои прошлые жизни и прошлые личности. Я не помнил ничего из того, кем был, как очутился на мире-тюрьме и что происходило двенадцать лет назад. Нас лепили заново: физически, эмоционально и ментально. Капелланы укрепляли нас в вере, а апотекарии следили за тем, как приживаются органы, и как мы меняемся. Это было тяжелое изматывающее время. Тех, кто не сломался и выжил, стали называть инициатами. Имен у нас все еще не было, нас различали по позывным. Мой звучал как Три-шесть-девять.
Сопровождая наставника, я присутствовал вместе со Второй ротой капитана Акамы на Затерянном Мире, где мы встретились с Адептус Механикус под командованием главного магоса Отте Бенедикта. Тогда с нами был сам магистр Тиберос Алый Поток, лично следивший за тем, как братья передают невероятно ценные археотехи, добытые в Туманности Хирафа и на Терикс-девять. Взамен мы получили Серую Подать — оружие и боеприпасы, доспехи, семь «Лендрейдеров», пять «Носорогов» и трех «Хищников-разрушителей» с блестящими серебром корпусами.
Вместе с Третьей ротой и капитаном Бейлом Шарру мы провели кампанию на Колхе Секундус, а на Битриксе-два Кархародон Астра уничтожили орду орков. Из глубин мрака под нижней плоскостью Галактики поднимались щупальца Великого Пожирателя. Несколько раз Кочевому Флоту удалось перехватить их в космосе. В астероидах недалеко от мертвого мира Анаркис Третья рота пришла на помощь Четвертой, втянутой в пустотное сражение с некронами из династии Нефрех. В Вурдалачьих Звездах на планете Атаргатис Прим мы встречались с Пепельными Когтями, орденом ренегатов, что одинаково рьяно отрицали службу порочному Хаосу и Империуму Человечества. Там капитана Шарру заставили сражаться с космодесантником Хаоса из числа Пожирателей Миров, но мы добились своей цели и взяли то, зачем пришли.
Все эти деяния не принесли мне славы и не дали привилегий. И это было правильно, пустое тщеславие рождает эфемерные амбиции и ведет к деградации. Я все еще оставался подмастерьем-лексиканумом и понятие не имел, когда закончится моя учеба.
Каждый из инициатов надеялся отличиться и получить право на лицевую татуировку — сигил мужества, силы и доверия, свидетельство перехода в новый статус полноценного брата-в-пустоте. И я, будущий библиарий, жаждал подобных знаков отличия. Пока же мне лишь позволили нанести на предплечье правой руки Первую метку Изгнания — начало волнистого узора, который со временем, если проживу достаточно долго, а мои свершения одобрит Забытый, покроет все тело.
Три месяца назад наставник оказал мне великую честь, даровав имя. Так я стал Бореем.
Древняя традиция Кархародон Астра подразумевала похожие по звучанию имена, часто состоящие из двух слогов, такие как Теко, Тама, Каху, но и среди нас встречались исключения. Нашего верховного магистра зовут лорд Тиберос, капитан Пятой роты носит имя Фаррелл, а верховный капеллан известен всему флоту как Иероним. Так что и мое имя выглядело вполне допустимо.
Борей… Признаюсь, мне нравилось, как оно звучало. Те Кахуранги хмурился и с неудовольствием указывал, что я придаю слишком много внимания незначительным вещам. Он сурово отметал в сторону мои попытки узнать что-либо из прошлого.
Да, он прав, скорее всего, во мне прорывалась слабость минувшей жизни и подсознательная память. Что-то там было, что-то такое, что иной раз заставляло не спать, всеми силами пытаясь пробиться через блоки гипнообработки. Наставник отказывался обсуждать данную тему.
— Если окажешься достаточно сильным, то вспомнишь все необходимое, — так сказал Бледный Кочевник. — А если не вспомнишь, значит, оно того не стоит.
Больше говорить мне было не с кем. По сути, у меня даже друзья отсутствовали. Все инициаты живут единым дружным отделением, но я будущий библиарий. Мой псайкерский дар ставит меня отдельно, я акула иного цвета, рыскающая своим курсом. «Таков наш путь, даже будучи среди братьев, мы все равно остаемся в одиночестве. Прими свою судьбу и не ропщи понапрасну» — напоминал Те Кахуранги. За минувшие годы я вообще не видел, чтобы он ошибался.
Стоя на коленях в реклюзиаме «Белой пасти», я раз за разом повторял про себя Девятнадцатую литанию книги «По ту сторону покрова звезд», в которой содержались сотни песнопений, псалмов и пустотных обетов. Девятнадцатая помогала укрепить дух и обрести истинную цель.
Но мой разум никак не мог найти успокоение. По каким-то смутным, не до конца осознанным причинам, мне казалось, что в прошлом таятся ключи к будущему. Я должен вспомнить, должен. Что-то важное скрывалось там, что-то, обещающее уникальную и неповторимую судьбу, хотя подобное и звучало высокопарно.
Но тут перед мысленным взором промелькнул суровый облик мастера. Те Кахуранги вряд ли бы одобрил подобные мысли, они слишком самонадеянные.
Я вновь начал повторять литанию и наконец-то она оказала свое действие. Мне нельзя расслабляться, нельзя отпускать себя в поисках эфемерных грез. Клянусь, что найду ответы. Но прямо сейчас мой путь прям и ясен — как кархародона и как библиария. Как и наставник, я проведу века в рядах ордена, разрывая врагов по воле магистра. Я перережу, выпотрошу и сожгу всех, кто посмеет бросить нам вызов. Без сомнения, все те, кто посмеет встать между нами и нашим долгом, падут. Так будет, если меня не убьют в одном из бесчисленных боев. А если убьют… Что ж, Рангу, Отец Пустоты знает, когда обрезать нить жизни. Об этом нет смысла много думать. Великая Пустота примет мое тело, а дух отправится дальше.
Реклюзиам утопал в тенях, здесь горело лишь девятнадцать толстых свеч, стоявших на залитых воском каменных полках. Они мало что освещали, но, как и каждый кархародон, в темноте я видел прекрасно. Базальтовую кафедру, с которой проповедовал капеллан Никора, подпирали величественные статуи Отца Пустоты и Забытого. Вдоль стен возвышались массивные треножники с различными реликвиями, частями доспехов, самыми впечатляющими трофеями и древними артефактами. На отдельном постаменте покоился череп кархародона, который, по легенде, вывезли с самой Терры. Под потолком висело ротное знамя — выцветшая обветшалая ткань с белой акулой на фоне изогнутой косы.
Сохраняя благоговейный настрой, я медленно поднялся на ноги. Мне нравилось посещать реклюзиам, он оказал обычное умиротворяющее действие. Облаченный в черный табард капеллан Никора, получивший имя в честь флагмана Кочевого флота, не мигая смотрел на меня, не считая нужным говорить. Я так же молча склонил голову и покинул святое место.
За пределом ротного святилища варп обрел большую силу и накатился на меня холодной волной. Бастионы разума вздрогнули, принимая и гася чужеродный порыв. Броня не могла защитить никого из смертных в Океане Душ, здесь помогало лишь поле Геллера. Оно сдерживало вечно голодных злобных демонов и их безумные эманации, но даже смертным приходилось тяжко. Нам же, в силу своего дара, приходилось стократ тяжелее.
Усилием воли я заключил свой разум в защитную зеркальную сферу и двинулся дальше.
— Киа арре! — поздоровался я с высоким молодым Астартес, очутившись в собственной келье. «Рад встрече», так на высоком готике звучало наше традиционное приветствие, подразумевающее радость от встречи с братом или другом.
Астартес промолчал, так как я всего лишь видел его в потемневшем от возраста зеркале в бронзовой раме. Моя кожа имела бледно-молочный цвет, с черными, без радужки, глазами и короткими белыми волосами. Брови так же были белыми, нос прямой, с небольшой горбинкой, а челюсть — тяжелой и мощной. Когда я приподнял узкие губы, то в отражении показались острые треугольные зубы. Многие наши рабы, подражая Кархародон Астра, стачивали себе зубы, стараясь придать им схожий вид, но у нас подобное являлось следствием генетической мутации и очередной особенностью.
Я являлся личным учеником легендарного библиария и мне, в силу особенностей обучения, полагались некоторые привилегии. Так я получил личную келью, в которой мог спать, читать и медитировать. Келья представляла собой небольшое, семь на шесть метров, помещение в глубинах «Белой пасти». Иллюминаторы здесь отсутствовали, но зато в наличии имелась кровать, шкаф и стол с тяжелым стулом. На полках стояли многочисленные фолианты, которые наставник приказал прочитать. Свет давала лампа и электросвечи, в те моменты, когда я их зажигал. Хотя, как и каждому кархародону мне по сердцу тишина, тени и полумрак.
Я еще раз оскалился, пытаясь отыскать в зеркальном отражении слабость. Я не любил слабости и не мог себе их позволить. Это было одно из упражнений — смотреть себе в глаза, не мигая так долго, насколько возможно. При правильном настрое оно давало определенного рода результаты.
— Борей? — мыслешепот наставника прозвучал прямо у меня в голове.
— Здесь.
— Жду тебя в Заливе Безмолвия.
— Слушаюсь, мастер, — в голосе моем звучало уважение, которое я не видел нужным скрывать. Авторитет верховного библиария Кархародон Астра казался незыблемым. Он считался самым старым не только в ордене, но и среди Астартес всей Галактики. Знания его и мудрость поражали меня раз за разом, а псайкерские силы заставляли лишь сжимать зубы и надеяться, что когда-нибудь, лет через двести, я смогу хоть немного приблизиться к подобному.
Переодеваться после посещения реклюзиама я не стал. Не находясь в бою, мы носили простые одежды серых и черных оттенков. На мне была легкая рубаха-камиза, а поверх нее серый табард без рукавов, но с псайкерским капюшоном и легкие сандалии на ногах. Протянув руку, я взял из стойки жезл. Длинной в семь футов, он представлял собой адамантиевый посох с заостренной нижней частью. Навершие выглядело как хищная лапа, сжимающая крупный кусок хрусталя. В жезле таилась мощь, он помогал фокусировать и направлять пси-силы, но все равно оставался вполне заурядным изделием, которое наставник достал из арсенала библиариума и вручил мне. «Каждый псайкер тратит много времени и сил, чтобы создать для себя свой, уникальный и идеально соответствующий ему жезл. Можешь пока пользоваться этим, со временем ты найдешь что-то получше», — так он сказал.
— Будь достоин! — последняя фраза адресовалась отражению в зеркале.
Плывущая по волнам Океана Душ и окруженная полем Геллера «Белая пасть» считалась весьма большим судном. Покинув келью, я оказался в длинном коридоре с высокими потолками, простирающимся в длину на полкилометра. Здесь было темно и тянуло легким сквозняком. Тяжелые светильники на стенах едва горели, не разгоняя тьму, а лишь создавая небольшие области света. Привилегированный раб, из тех, кому дозволялось подниматься на верхние палубы, старательно скоблил пол стальной щеткой.
— Господин! — при моем появлении раб почтительно отпрянул к стене, склонил выбритую голову и прижал руки к бедрам.
Я прошел молча. Рабы считались движимым имуществом ордена. Их существование определялось Эдиктами Пустоты, и за минувшие тысячелетия братья-в-пустоте привыкли не замечать смертных. Рабы жили на наших кораблях, рождались, трудились и умирали, иной раз к ним поступало пополнение Красной Подати. Их жизнь нельзя назвать легкой, но на тысячах планетах Империума, в Ульях и рудниках, военных лагерях и мануфакторумах, существование казалось еще более сложным. Тем более, мы вели себя праведно — не замечая рабов, довольствуясь от них неизбежным почтением, но и не мучая смертных.
Достигнув лестницы, я спустился на три пролета и пошел по коридору, ведущему ко второй по значимости после реклюзиама святыне Третьей роты. Путь мой лежал в самое нутро «Белой пасти».
Пройдя более двух километров, я встретил всего лишь четырех рабов. На нижних палубах жизнь кипела, но здесь царила тишина и одиночество. Подавляющая часть братьев-в-пустоте и инициатов спали в криокапсулах, находя успокоение в Пустотных Снах. Но я, так же как капитан корабля и вахтовая смена, навигатор, астропат, капеллан и мой наставник, бодрствовал. Мне требовалось изучить столь многое, что нельзя было терять время впустую.
Залив Безмолвия, который так же называли Бухтой Тишины, представлял собой внушительную скалистую пещеру с галькой и льдом. Во время боев сюда от реактора отводили избыточное тепло и тогда лёд превращался в воду, но во время долгих переходов во Тьме здесь все вновь промерзало насквозь.
Мои обнаженные бицепсы и предплечья охватил холод. Стараясь не поскользнуться, я двинулся к Те Кахуранги, который стоял в двадцати метрах от трех постаментов, на которых, скованные могучими ритуальными цепями, возвышались монументальные фигуры трех дредноутов, серо-черных боевых машин модели «Контемптор». В просторной боковой нише в глубинах зала находились бронированных саркофаги со спящими Великими — тремя воителями.
— Наставник, — мой голос звучал совершенно бесстрастно, также холодно, как и лёд вокруг, но в глубине души, глядя на морщинистого верховного библиария я чувствовал неуверенность. Иначе и быть не могло. За свою долгую жизнь он видел сотни подобных мне. Глупо надеяться чем-то его удивить.
— Сегодня мы займемся Эхом Пустоты, — вместо приветствия сказал мастер. Его хриплый голос напоминал воронье карканье.
— Мы не помешаем Великим? — мои слова рождали облачка пара.
— Нет. Для них наши импульсы будут казаться родной песней, — последние звуки еще не отзвучали, а на мой разум обрушился мощный удар. Его сила оказалась столь велика, и он был нанесен так неожиданно, что я пошатнулся и едва не рухнул на колени.
Мир померк, Залив Безмолвия пропал, я очутился в пугающей безмолвной тьме. Я все еще учился быть настоящим кархародоном, чувствовать, как они, думать подобно им. И потому та практика, которую наставник называл Эхом Пустоты, воспринимал тяжело. Меня обволакивала густая неподвижная зыбь, я падал в пустоте и на периферии зрения мелькали чудовищные тени. Их бездушные глаза и острые зубы приближались все ближе.
Обычно подобные образы и звуки обрушивались на разум врагов, запутывали его, выбивали из привычного состояния, ослепляли и делали уязвимым, лишая части способностей. Сейчас они обратились против меня.
Страха не было. Я перехватил жезл и напрягся, отгоняя видения прочь. Какое-то время мы боролись, прежде чем Те Кахуранги позволил себя отбросить. Я собрался, перешел в наступление и постарался наслать на разум мастера точно такие же образы, вызывая кошмары и пытаясь внедрить их в разум стоящего напротив псайкера.
Похоже, для него они были чем-то, сопоставимым со стрельбой из болтера по космическому фрегату. Мои импульсы он толком и не почувствовал. Тем более, пока наибольшие успехи проявлялись у меня в биомантии, ментальные дисциплины и предсказательные способности были развиты хуже.
— Неубедительно! — Те Кахуранги не пошевелился, но меня отбросило назад. — Еще раз! Нападай, Борей!
Я попробовал, но меня вновь безжалостно швырнули на лёд, словно мелкую рыбешку.
— Соберись! Еще раз… Еще! — этих попыток было много, я несколько часов пытался хоть что-то сделать своему наставнику и под конец сильно устал. Но усталость — ничто, лучше умереть, чем показать слабость.
— Отдых десять минут, — решил Те Кахуранги, видя мою полную никчемность. Я тщетно пытался увидеть в его лице уважение, но черные глаза смотрели совершенно бесстрастно, мне стоило совершить нечто неординарное, чтобы вызвать подобное чувство. — И мы продолжим.
В тот долгий перелет мастер учил меня прятаться в Тенях. Я осваивал молнии, огонь, щит, лечение ран, Каменные Челюсти и телекинез. Особое внимание уделялось тренировкам ментального нападения и защиты, так, чтобы никто посторонний не мог прочитать мои мысли. И продолжалось это несколько недель с краткими перерывами для приема пищи и сна.