— Эй! Хвостатый! — дрожащим голосом окликнула я и тут же выкашляла с полстакана проглоченной ранее воды. Что-то в последнее время все так и норовили искупать меня хоть в чем-нибудь. — Ты же не бросишь меня здесь, правда?
Ответом мне была тишина. Затаив дыхание, я прислушалась. Еще могла бы и замереть, но в таком случае пошла бы на дно камешком, а так приходилось шевелиться, чтобы удержать голову над водой.
Справа слышался размеренный, чуть приглушенный звук, словно какая-то птица пыталась выдолбить из коры червячка. Неведомому созданию, которого, возможно, и не существовало вовсе вторил звук льющейся воды, раздающийся откуда-то слева. А где-то там, впереди, кто-то разговаривал. Судя по интенсивности диалога их было двое. Скрытые от меня густым туманом, они о чем-то негромко спорили, явно пытаясь быть по тише. Еще сильнее натужив слух, поняла, что протяжная «ррррр» в одном из голосов явно мне знакома.
— Вот же, зараза носатая, — разозлившись, я ударила кулаком по воде, но лишь обрызгала саму себя, вызвав еще большую волну негодования.
Решив, что больше не хочу изображать кувшинку в болоте, пока притащивший меня сюда дракон выясняет явно непростые отношения со своим собеседником, я поплыла на звук беседы.
30.
Плыть оказалось дальше, чем ощущалось на первый взгляд. И чем дольше я гребла, тем темнее и холоднее становилась вода, что невольно наводило на размышления — а не обитает ли в этом водоеме что-нибудь пострашнее меня самой? Например, какое-нибудь местное Лох-Несское чудовище, которое явно не обрадуется вторжению посторонних. Кроме того, в белом тумане очень трудно было ориентироваться. Периодически приходилось останавливаться и прислушиваться, чтобы убедиться в правильности направления движения. В одну из таких остановок, ощущая, как замерзает тело и постепенно покидают силы, я попыталась отдышаться и поняла, что больше не слышу голосов. И сколько бы я ни прислушивалась, никаких звуков больше не было — ни стука, ни льющейся воды, ни разговора. И туман по ощущениям стал гуще, простираясь теперь везде, куда хватало взгляда.
Стало жутко. Очень-очень жутко, потому что я не понимала где я, зачем я здесь, куда подевался дракон и что мне дальше делать? Напомнив себе, что паника никогда не приводит ни к чему хорошему, а тем более, не помогает выжить, я несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула и опять поплыла, хотя руки уже слегка подрагивали от перенапряжения, а пальцы ног вообще были как деревянные. Мне необходимо было выбраться на сушу и согреться, а еще катастрофически требовалась еда, требовалась чужая энергия. Остатки запасов уже подошли к концу и держалась я уже скорее на силе воле и упрямстве, прекрасно осознавая той частью себя, которая отвечала за разумные и правильные решения, что долго так продолжаться не сможет. Я либо поем…
Либо умру.
На этом моменте безрадостных размышлений, я оторвала взгляд от воды, в которую напряженно всматривалась, пытаясь быть начеку и в случае угрозы хоть как-то успеть на неё отреагировать, и увидела, как из тумана выступает каменистый обрывистый берег.
Кажется, я еще никогда так не радовалась груде островерхих кусков камней. И погребла к нему, заметно пободрее.
Уже подплыв вплотную, я поняла, что это не берег, это остров посреди….чего-то. Озера? Моря? Океана? Это было не так важно, как то, что с первого взгляда стало очевидно — забраться на сушу будет крайне трудной задачей. Островок был маленьким, вроде как круглым и имел крутые, практически отвесные края, щедро омытые местными водами, а потому имеющими очень скользкую поверхность.
Но выбора не было — либо оставаться в воде, либо карабкаться наверх.
И я начала карабкаться. Несколько раз срывалась и падала обратно в воду, вызывая фонтан брызг и громкое «плюх!». Если в воде кто-то плотоядный и жил, то теперь я уже точно привлекла его внимание.
Потерпев несколько раз подряд неудачу, я решила обплыть остров и попробовать взобраться на него с другой стороны. И примерно на раз на пятый мне все же удалось найти место, где удалось крепко ухватиться за каменистые выступы и, подтянув тело, поставить ступню в выемку, вымытую местными водами в гладком и практически ровном камне. Второй такой выемки больше не имелось, а потому другая нога осталась болтаться в воздухе. Основная нагрузка легла на руки, которые даже в мои самые лучшие тренировочные времена не отличались большой силой. С трудом подняв себя еще выше, я смогла нащупать левой рукой край другого камня и рывком дернула тело наверх, одновременно затягивая часть туловища на остров. И не важно, что острый угол камня ударился мне прямо в печень, я все-таки смогла взобраться на сушу, хоть и чувствуя себя хуже, чем тогда, когда меня подстрелили в перестрелке в здании парламента в Исламабаде. Тогда тоже пострадала печень. И Сашка, несмотря на собственное ранение в руку, смог дотащить меня до машины…
Подтянув ноги, я рухнула на спину и бессмысленно уставилась в пространство. Туман, укутывающий остров, теперь казался еще плотнее, напоминая бело-серое одеяло, которое вот-вот накроет меня с головой, утягивая в мягкий, спокойный сон. Настоящий сон, такой, от которого не хочется просыпаться, который приносит расслабление, где все понятно и ничего не страшно.
***
Однажды мы пришли в ресторан. Это было закрытое и крайне пафосное заведение, в котором даже пылинки на полу выглядели дорого. Риган здесь чуствовал себя комфортнее, чем в собственной спальне, я же нервно ежилась и постоянно оглядывалась по сторонам.
— Кого это ты все время высматриваешь? — спросил он, когда я в очередной раз не смогла усидеть спокойно, не поднимая глаз от кожаной папки меню.
— Никого, — быстро ответила я, хватаясь за точно такую же папку, которую положили передо мной.
— Тогда почему ты вертишься так, как будто сидишь не на стуле, а на муравейнике? — всё тем же безусловно спокойным тоном спросил Риган. Он всегда был таким на публике — безразлично-отстраненным и холодно-спокойным.
— Я не верчусь, — буркнула я себе под нос, поправляя лиф длинного и крайне неудобного платья с длинными рукавами, но глубоко оголенными плечами, в котором не то, чтобы есть, даже дышать казалось непосильной задачей. Но он любил именно такие наряды на мне. Он называл это чувственной элегантностью и всегда следил за моей осанкой. Если он видел, что сутулюсь, то начинал хмуриться, сводя брови у переносицы. И только я это видела, как тут же выпрямляла спину, едва не сводя лопатки вместе. Не то, чтобы мне хотелось угодить Ригану. На самом деле, единственное, что мне хотелось — это швырнуть ему в лицо соусницу. Просто в памяти навсегда запечатлелся один из его уроков, который он преподал мне с хлыстом для верховой езды в руке… — Просто…мне здесь не уютно.
— Привыкай, — жестко проронил Риган, жестом подозвав официанта, который тут же стремительной тенью метнулся к нашему столику. — Я буду говядину по-бургундски, а моя спутница — утку конфи.
— Что предпочтете из напитков? — почтительно поклонившись, поинтересовался официант, который по возрасту годился Ригану в отцы.
— Пино-нуар, — соизволил ответить мой спутник и потянулся к винной карте.
— Отличный выбор, — с уловимым восхищением одобрил официант, поправляя бабочку. Кажется, кому-то было трудно дышать.
— Какое вы можете посоветовать? — сухо поинтересовался Риган.
И официант выдал какой-то быстрый пассаж, который мне показался просто набором звуков. Но Риган его понял, кивнул и отдал меню официанту, на которого за все время беседы ни разу не взглянул. С тем же успехом он мог побеседовать со стенкой, если бы она умела принимать заказы и отличать утку конфи от крякающей резиновой уточки.
— Я хотела салат, — негромко произнесла я, едва только мужик с бабочкой удалился. Помимо нас в небольшом зале с чуть прохладным воздухом, приглушенным освещением и негромкой классической музыкой, льющейся словно откуда-то сверху, больше никого не было.
— Салат ты можешь попробовать где угодно, — небрежно отмахнулся от моих слов Риган, расстилая на коленях белоснежную салфетку. — А такой утки, которую готовит здешний шеф-повар ты не сможешь поесть больше нигде.
Вернулся официант с бутылкой в руках. Продемонстрировал этикетку с длинным набором абсолютно не выговариваемых слов, кажется, на французском, он умело откупорил её и разлил красноватую жидкость по бокалам. Оставив бутылку на столе, официант, поклонившись, удалился так же беззвучно, как и прежде.
— Я не буду пить, — отрезала я, когда Риган потянулся к своему бокалу, взглядом указывая мне сделать тоже самое.
— Знаешь, как отличить хороший ресторан от плохого? — взявшись за ножку бокала, Риган покачал изящным хрустальным сосудом, наблюдая за тем, как внутри напитка преломляется свет. — В хорошем тебе обязательно предложат качественный Пино-нуар.
— Как же я раньше-то жила без этой информации? — задалась я риторическим вопросом.
— Не дерзи, — с мимолетной улыбкой одернул меня Риган.
— Почему оно такое бледное и водянистое? — проворчала я в ответ, рассматривая бокал, который в руках Ригана казался очень хрупким и беззащитным. Я знала, стоит ему покрепче сжать — и бокал осыплется вниз крошкой.
— Истинный Пино-нуар или Пино Черный, как его иногда называют, никогда не бывает густым и насыщенным, — с видом знатока ответил Риган, явно наслаждаясь этим моментом. — Пино нуар должно быть таким, чтобы через наполненный бокал можно было читать книгу.
— Увлекательное, наверное, занятие, — вновь проснулась моя язвительность. На самом деле, хотелось на просто язвить. Хотелось орать, бить посуду и рвать скатерти, медленно, но неуклонно превращаясь в последователя святой инквизиции и их главного правила — жечь.
— Пино-нуар сочетается практически с любой едой, но лучше всего — с французской кухней. Это классика, а классика всегда хороша и никогда не выходит из моды. Вкус Пино Черного деликатный, чуть сладковатый, но ровно настолько, чтобы раздразнить, пробудить аппетит, заставить желать большего. В этом оно мне напоминает тебя.
И он бросил на меня испытывающий взгляд.
— Как приятно, — откинулась я на спинку стула, с раздражением бросая салфетку на стол. — Меня сравнивают с забродившим виноградным соком. Слишком банально, тебе не кажется?
Риган негромко рассмеялся, на самом деле, это был такой интимный смех, что слышать его хотелось бы исключительно в постели с любимым человеком.
— У качественного, выдержанного Пино имеется своя особенная изящная композиция и выразительный характер. При этом в напитке могут присутствовать шершавые нотки, это танины, которые со временем становятся более мягкими, сглаживаясь. Пино присуща заметная кислотность, но сладость балансирует её, создавая гармоничный дуэт.
Риган говорил о вине, а звучало так, словно он рассказывал о любимой женщине.
— Производить Пино — не просто. Это очень капризный сорт винограда, который требует от создателя много внимания и заботы. Он прихотлив к погодным условиям, составу почвы и даже к качеству воды. Но награда того стоит. Пино — это тонкость, сложность, аристократизм и снобизм.
— Из нас двоих такая характеристика подходит только тебе, — заявила я. — Особенно пункт про снобизм.
Риган хотел что-то ответить, но лишь раскрыл рот и тут же многозначительно улыбнулся. Сперва я не поняла, в чем дело, но вскоре из темноты вынырнул официант с нашими блюдами, и мы приступили к еде. Надо сказать, утка была хороша, но я старательно делала вид, что ем только потому, что выхода мне не оставили. Ели мы молча, Риган терпеть не мог болтать за столом. Он еще много чего терпеть не мог и иногда я намеренно нарушала заведенные им правила, просто ради того, чтобы полюбоваться, как на дне его чернеющих глаз зарождается злость. Да, его злость меня радовала. На самом деле, меня радовало все, что доставляло ему неудобство. Даже дождь. Да, слякоть он тоже не любил.
— Я часто сюда прихожу, — под конец трапезы заметил Риган, нарушая установившуюся тишину.
— Ужасно скучное место, — тут же отреагировала я, отодвигая от себя почти пустую тарелку. — Кого надо убить, чтобы никогда сюда не возвращаться?