— Да, — подтвердил Альмод, складывая руки на груди и замирая широко расставив ноги. Он будтобы готовился отразить вражеский удар, и всем своим воинственным видом демонстрировал боевую готовность противнику. — Тем более, эта часть королевского замка всегда принадлежала только тебе. Столько, сколько я себя помню. И даже когда ты ушла, когда ты бросила нас, эти комнаты все равно оставались только твоими. Их даже не запирали. Прислуге было приказано регулярно убираться здесь, смахивать пыль, но никого не пускать. Иногда мы с отцом приходили сюда. По одиночке или вместе. Подолгу стояли у окна, глядя на Голубое озеро. Присаживались на край кровати, пытаясь ощутить твой запах, который еще хранили простыни. С каждым днем он становился слабее и однажды, придя сюда, я понял, что это больше не твой дом. Ощущение твоего близкого присутствия пропало. И комнаты превратились в мавзолей. А когда отец, наконец, разрешил мне отправиться за тобой и вернуть назад, к нам, я приказал всё тут поменять. Я хотел, чтобы история, твоя история здесь, началась заново. Раньше всё оформление было выполнено в темно-серых оттенках. Ты говорила, что этот цвет напоминает тебе глаза матери. Но это всегда казалось слишком…
— …скучным, — тихо подсказала я. Тот факт, что некоторую часть своей жизни я провела в мире сидхе уже начал постепенно укладываться в моей голове. Потому что это казалось логичным и вполне допустимым. Но что меня беспокоило — так это то, что ничего из того, что я видела не казалось мне знакомым. Ни одна вещь не вызвала во мне какого-то душевного томления, тревоги или назойливого чувства дежавю. Ничего. Ноль. Пустота. Я как будто участвовала в постановке, где все, кроме меня, были знакомым со сценарием и знали, что случится в следующей сцене. А словно продвигалась во тьме на ощупь, постоянно вынужденно импровизируя.
— Да, — кивнула Альмод. — Я не умею обустраивать женские спальни, а потому попросил Вивиану этим заняться. Но, кажется, она немного…
Он замялся и впервые за все время нашего общения я увидела у него какие-то еще эмоции, помимо ярости и злости. Бородачу было неловко. Он неуверенным и одновременно смущенным взглядом обвел окружающее нас розовое помешательство и не нашелся, что сказать.
— …перестаралась, — вновь подсказала я. — А Вивиан — это у нас кто?
— Вивиана, — странно кашлянув, поправил меня Альмод. — Моя невеста.
— Если она — невеста, то кто тогда я? Пойми меня правильно, не то, чтобы я претендовала на твою руку, сердце и весь остальной суповой набор, но твои хозяйские замашки весьма красноречивые.
— Ты моя старшая сестра, — просто ответил Альмод.
3.
И вот это заявление произвело на меня совершенно ошеломляющий эффект. Мой рот открылся и не желал закрываться.
— Во-первых, мы совершенно не похожи, — наконец, отмерла я. — И я на сто процентов уверена, что не являюсь сидхе. Во-вторых, старшая сестра? Мужик, без обид, но тебе сколько? Тридцать? Я никак не могу быть твоей старшей сестрой.
— Мне чуть больше, чем тридцать. На самом деле, мне около тысячи лет, — вздохнул Альмод, отчего его широкая грудь заметно поднялась и опустилась.
Я моргнула. Потом еще раз. И еще раз.
— Хорошо сохранился, — постаралась я выглядеть невозмутимо. Так, словно каждый день общаюсь с тысячелетними бородачами, претендующими на родство со мной.
— Тебе сейчас могло бы быть еще больше, — загадочно улыбнулся Альмод в ответ на мой сомнительного качества комплимент. — И разве я сказал, что ты моя кровная сестра?
— А бывают другие? — выгнула я бровь.
— Конечно, — неожиданно начав демонстрировать поразительную стойкость ко мне, как к раздражителю, ответил Альмод. — Тебе еще предстоит все узнать. Не переживай, в своё время ты все узнаешь.
— Ты переоцениваешь мою заинтересованность в происходящем, — криво усмехнулась я.
— Сейчас я позову служанку, — проигнорировал мой выпад бородач и направился к двери, которая продолжала являть собой чудо плотницкого искусства. — Тебе следует подготовиться.
А вот тут я уже действительно напряглась.
— К чему?
Альмод оглянулся на меня уже у самого порога.
— Сегодня вечером будет бал по случаю твоего возвращения. Ты должна присутствовать.
— Бал? — изумленно взмахнула я ресницами. — Ты шутишь?
— Что может быть смешного в балу? — Альмод старательно свел фиолетовые глазки у переносицы.
— Я и танцы — вот, что смешно, — заверила его я, лихорадочно размышляя над планом побега. Вариантов было немного. На самом деле, пока имелся только один — связать из всего имеющегося здесь розового барахла веревку и по ней спуститься через окно. Интересно, имеются ли ниже другие спальни с окнами, выходящими на эту же сторону? И как отреагируют их обитатели, когда увидят за окном полуголую девчонку, болтающуюся на связке из розовых простыней?
— Ты отлично танцуешь, — выдал неожиданную похвалу Альмод.
— Если только в твоих фантазиях, — нервно почесала я бровь.
— И в них тоже, — кивнул блондин и исчез за дверью.
— Пристрелите меня, — простонала я, надеясь, что бог есть, и он милостив. И упала на постель, широко раскинув руки и ноги.
— Моя госпожа? — вопросительно и чуть удивленно проговорил незнакомый голос.
Я вздрогнула, широко распахнула глаза и уставилась в центр задрапированного тканью куполообразно балдахина. И…там меня не ждало ничего.
А вот со стороны двери раздалось негромкое деликатное покашливание. Я приподняла голову над кроватью и только тогда заметила девушку. Обычную такую, очень похожую на человека девушку, скромно переминающуюся с ноги на ногу у массивных дверных створок.
Заметив мой взгляд, девушка улыбнулась, светло и очень добро, и присела в глубоком реверансе, слегка приподнимая полы простого синего платья из плотной ткани.
— Ты кто? — неприветливо спросила я.
Улыбка сползла с лица девушки и она, опустив взгляд, тихо произнесла:
— Бонерия, моя госпожа. Ваша горничная.
— Не зови меня так, — раздраженно одернула её я, отчего девчонка вздрогнула всем телом и тут же рухнула на колени.
— Простите меня, моя гос…, - начала она, но оборвала саму себя на полуслове. — Я не хотела вас расстроить!
На мгновение опешив от такого представления, я тут же спрыгнула с кровати, приблизилась к уткнувшейся лицом в ковер незнакомке и сдержанно проговорила:
— Слушай, я плохо понимаю, что здесь происходит, но давай договоримся на берегу — не называй меня госпожой и не падай на колени. Хорошо?
Девушка согласно задергала головой, все еще погрузив моську в пушистый ворс.
— И было бы замечательно, если бы ты встала, — пробормотала я, протягивая руки, чтобы помочь ей. Но девушка вскочила на ноги быстрее, чем я успела к ней наклониться. От такой прыти я замерла в полусогнутой позе, словно готовилась к прыжкам в воду.
— А ты быстрая, — похвалила я, выпрямляясь. — Напомни еще раз, как тебя зовут?
Девушка, которая еще секунду назад мило улыбалась, тут же погрустнела и повторила:
— Бонерия.
— Мне такое не запомнить, слишком заковыристо. Будешь Боней, — решила я, наблюдая за тем, как лицо девушки в очередной раз изменилось. Она была такой открытой и такой светлой, что в буквальном смысле читалось у неё на лице. Все её эмоции были видны так, как если бы писались у маленьком смуглом лбу крупными буквами. Не девчонка, а открытая книга. Такой, наверное, трудно жить при дворе, где кругом один жлобы. — Ты чего расстроилась?
Девчонка опустила взгляд и шмыгнула носом, явно пытаясь скрыть выступившие слезы.
— Эй, кто-то умер, что ли? — я попыталась заглянуть ей в глаза, но она опускала голову все ниже и ниже, пока не уперлась подбородком в грудь. — Не стой так, еще шею себе вывихнешь.