― А так, не нужен, ― повторила Виолетта.
― То есть как это так "не нужен", ― завелась старшая.
― Так вот: не нужен, и все, ― уперлась младшая.
― Разберемся спокойно, ― наконец-то подал голос отчим, ― я приношу билеты, но выясняется, что одному из нас он не нужен ― кому?
― Мне! ― почти выкрикнула Виолетта, рванув из ридикюля маленькое зеркальце.
― Ты?! ― ужаснулась Жунковская. ― Ты в своем уме?
― Вполне!
― Спокойно, ― отчим будто произнес магическое слово, потому что и в самом деле восстановилась в комнате тишина, которую он же и нарушил, молвив: ― Объясни.
― Я решила не ехать в Кок-Янгак, ― сказала Виолетта.
― Почему?
― Я остаюсь.
― Здесь, в городе?! ― взорвалась снова Жунковская-старшая.
― Да, в городе.
― В незнакомом городе?!
― Любое начало незнакомо, ― неожиданно для себя изрекла философски Виолетта. ― Я не маленькая ― у меня второй год паспорт.
― Я стараюсь, бегаю, тащу на себе тонны, ― сказала в сердцах Жунковская-старшая, будто неожиданное решение Виолетты было нехорошо прежде всего тем, что серьезно компрометировало ее деятельность домашней хозяйки. Она отрезала ломоть арбуза, подала ее сыну, отодвинула чашу с арбузом, молвила: ― Пока я жива, не бывать тому!
Жунковская-старшая с этими словами, забыв о гостиничных правилах и на секунду-другую полагая, что она у себя дома, рванула в коридор, хлопнула дверью, но тут же, опомнившись, вбежала назад.
― Спокойно, ― произнес снова отчим, ― садись, ― предложил он жене, ― и успокойся. Времени в нашем распоряжении осталось немного, ― он извлек из карманчика брюк часики на цепочке. ― Всего четыре часа. Если точно ― до отхода нашего поезда ровно четыре часа двадцать минут... Поэкономнее, ― отчим затем повернулся к Виолетте, ~ что вы собираетесь делать в городе?
― Что и все, ― буркнула девушка.
― Вот видите, ей сказать нечего, какой-то бред! ― вспыхнула Жунковская-старшая.
― У нее паспорт, ― не то возразил жене, не то констатировал факт для себя отчим.
― Да, паспорт. Наконец, мое право... ― не сдавалась Виолетта. Одолев невроз, она повела рассказ. Что будет делать в городе? Конечно, трудиться. Где? В театре. Хористкой.
Жунковская-старшая едва не взмыла ракетой вверх, услышав про "хористку".
― Ждут не дождутся Виолетту Жунковскую, и афиши подготовили, ― съязвила она, но, услышав в ответ уверенное "Уже приняли", едва не поперхнулась: ― У тебя голос?
― Колоратурное сопрано, ― ответила Виолетта.
― Какое? Какое?
― Ко-ло-ра-тур-ное, ― повторила Виолетта. После этого "ко-ло-ра-тур-ное" отчим потянулся к томику "Тихого Дона" ― надежный признак равновесного у него состояния, Жунковская-старшая снова взялась за нож, подвинула к себе чашу с арбузом. В Жунковском-сыне боролись сразу несколько желаний: он хотел следующей порции арбуза, но он желал, чтобы семейное сражение увенчалось Виолеттиной победой, чтобы тетя осталась в городе, стала если не выдающейся, то хотя бы известной певицей ― было б чем гордиться! Но желал он и совершенно обратного, потому что ему было жаль -- да еще как! ― расставаться с единственным человеком в семье, с которым он делился сокровенным.
Успокоившись, Виолетта без утайки поведала о вчерашних приключениях, прогулках с Абдыкадыром, неожиданной идее устроиться в хор театра. Это Абдыкадыр, услышав ее пение, потащил ошарашенную девушку на прослушивание в театр. События развивались стремительно. Не более десяти минут спустя Виолетта, раскрасневшаяся от смущения, стояла перед волосатым и носатым старичком ― руководителем хора. Начали с несложного музыкального теста, испытуемая повторяла звуки и сочетания звуков.
― Попробуйте это, ― говорил старичок, пробегая тонкими узловатыми пальцами по клавишам, ― возьмите это.
Виолетта "пробовала и брала", она была в ударе. Закончив с тестами, старичек предложил спеть что-либо по своему выбору...
― Так ты у нас певунья, ― сказала Жунковская, раздираемая душевными противоречиями. ― Не укладывается в голову: Виля-певунья! Что спела? Спой-ка...
Виолетта спела.
Но сначала долго настраивалась, злилась по мелочам, унимала волнение, смотрела на себя в зеркало, вздыхала. Она встала у окна, положила руку на тумбочку, поправила волосы, сказала:
― Спою "Ласточку".
"Ласточку" под аккомпанемент рояля и после небольшой репетиции она пела и на прослушивании. Именно после исполнения "Ласточки", после заключительных "Пой, ласточка, пой, сердце успокой. Ты эту песню повтори, про радость любви" ― после того, как экзаменуемая замолкла, улыбнувшись виновато, волосатый старичок быстро-быстро, глотая местами звуки в словах, произнес:
― Резюмируем. У вас, детка, колоратурное сопрано. Правда, с дичью. Но лиха беда ― начало: подправим, поставим, а там, гляди, через месяц-другой мы с вами и запоем...
Жунковская-старшая аккуратно записала в блокноте: "Колоратурное сопрано (Вилин голос)". Положила блокнот в ридикюль, поднялась:
― Вот что, золотце, я не отстану ни на шаг до тех пор, пока не поговорю с этим... руководителем хора. Кто он? Не прощелыга? Знаем этих руководителей! А... Абдыкадыр? Ему что? Кто он?
― Балерон! ― воскликнули почти одновременно Виолетта и Жунковский.
― Человек доброжелательный, ― добавила Виолетта.
― Доброжелательный, ― съязвила Жунковская-старшая. ― Это мы увидим.
― В нашем распоряжении три с половиной часа, ― предупредил отчим.
― Управимся. Пошли, ― скомандовала Жунковская-старшая, с решимостью направляясь к выходу.
И действительно управилась: не минуло и часа, как Жунковская-мама ощупывала матрацы в общежитии ― небольшом одноэтажном здании, в нем предстояло жить Виолетте. А перед тем была встреча тет-а-тет с носатым руководителем хора. Старичок, теряя звуки в словах, подивился Виолеттиному голосу, "этой превосходной дичи", его он намеревался, не ломая, всего-навсего усовершенствовать.
― Дичь... дичь... поставим... поставим... ― твердил старичок.
Жунковская-старшая бросила короткую реплику, с солью из двух слов ― "колоратурное сопрано". И обрадовалась тому, как мягко и естественно произнеслась фраза.
― Но с дичью, заметим, ― сказал носатый, не сдаваясь и соглашаясь.
― Так ведь мы из Приозерья, ― сказала она. ― Где взяться музыкальной грамоте в глуши?
― Поставим... Поставим... Было бы желание и усердие.