Корноухий растерянно заморгал, взглянул на колеблющегося Ромку, осмелев, придал голосу строгость: ― Врежу, если...
― Ну! ― это уже не утерпел Черный.
И Корноухий "врезал".
Ромка едва не заплакал ― не от боли, нет ― от обиды:
― За что?
Он сжал кулаки, сделал шаг к Корноухому и дал бы сдачи, не вмешайся Черный ― тот вскочил на ноги, встал между пацанами.
― Но! Но! ― произнес он ласково-угрожающе. ― Нельзя здесь! Пошли к речке, там тихо...
Пацаны, придерживаясь за поручни крутой лесенки, сбежали вниз, двинулись через пустырь: впереди, доедая яблоко, Черный, за ним уныло и обреченно Корноухий, далее, путаясь в одежде, Ромка, в конце ― дружки Черного.
Разные чувства одолевали Ромку: недоумение ("...Зачем драться?"), любопытство ("Что дальше?"), тревога ("Неспроста это...") и еще нечто, похожее на страх ("Бежать?.."). Но бежать нельзя было ― по обе стороны тропы стояли стеной полынь, плотно по бокам тропы ― колючий лопушатник, далее, за глиняным дувалом, тропа упиралась в реку. Терялась тропа на приземистой речной террасе.
Река и в самом деле бурная, с мостком через нее из двух бревен. По ту сторону реки, вдоль русла, располагался колхозный сад, огороженный дувалом. Осень выдалась урожайной: даже отсюда, издалека, в синевато-зеленой гуще виднелись яркие, искрившиеся на солнце пятна, деревья в саду гнулись от плодов.
Черный извлек невесть откуда еще одно яблоко, вонзил зубы в мякоть, сказал:
― Здесь! ― и, обернувшись к Ромке, добавил: ― Снимай шкуру!
Ромка не понял, но подскочил Кот, ткнул о борт кителя, произнес:
― Нельзя стукаться в шкуре! Еще запутаешься ― снимай! Помочь, что ли?
Ромка снял китель, хотел бросить его на землю, но вмешался Кот;
― Давай подержу! А штиблеты ― мать родная! ― Кот уставился на Ромкины ноги ― на сапоги с красивыми заплатками на голенище, там, где оно сжималось в гармошку, с аккуратными косячками на задниках и на носу. Ромка разулся, откинул обувь в сторону. "Стукаться", однако, пацанам не хотелось. Но вот Корноухий будто стал настраиваться, ладони сжались в кулаки, он задвигал губами, заговорил, словно выплевывая, слова:
― Да я... посмотрим... да ему... Воинственность Корноухого не зажгла Ромку. Более того, ему вдруг стало жаль соперника, уж очень тот выглядел неказистым: этакий шпингалетик с одеревеневшей и растрескавшейся подошвой босых ног ― казалось, к ступням ног Корноухого можно было прибавить стальные гвозди, не вызывая болей...
― Не буду я, ― произнес тихо и неожиданно Ромка.
― Выходит ― в кусты?
― Он мне не сделал плохого, ― Ромка впервые, если не смело ― прямо в глаза посмотрел Черному, у того в глазах пылало недоумение напополам с удивлением, у рта замерла рука с огрызком яблока. Взглянул Ромка и на соперника ― у Корноухого даже выступили на глазах слезы от возбуждения. И не успел собраться с мыслями, как Корноухий с воплями вдруг набросился на него, замахал кулаками. Ромка не удержался, плюхнулся в полынь. Корноухий, взвалившись сверху, нанес несколько ударов и испуганно отпрянул назад, вскочил на ноги.
― Разве лежачего бьют? ― пожурил Черный победителя, а затем обернулся и к побежденному: ― Мякина!
Ромка, ополоснув лицо, прилег спиной на камень. Скосив взгляд в сторону, увидел Черного, успевшего облачиться в его китель.
― Может, дашь сдачи? ― подбавил Кот.
― Зачем?
― Еще и спрашивает. Врезал ведь тебе! ― не унимался Кот.
― Незачем.
― Пока, салажня! ― Черный, а за ним и остальные собирались уйти.
― А шкуру? ― спохватился Ромка.
― Завтра приходи сюда. После обеда получишь шкуру, мякина, ― Черный сплюнул, Кот, улыбаясь, заговорщически подмигнул.
Остались вдвоем. Корноухий сидел поодаль на камне и всхлипывал.
― Ты чего? ― спросил Ромка.
― Так...
― Зачем плачешь?
― Сам не знаю.
― А когда пузырился ― знал?
― Ведь Черный...
― Что Черный?
― Со всеми он так.
― Со всеми, ― передразнил Ромка, ― а ты без головы...
― Здесь голова Черный.
― А если Черный...
― Ты мозги не вправляй! ― взорвался вдруг Корноухий. ― Сам знаю!
― Не психуй...
― Запсихуешь: каждый хочет вправить мозги.
― Не интересно с тобой, ― произнес нарочито равнодушно Ромка, ― не люблю слабонервных. ― И немного переждав: ― Как зовут тебя?
― Как назвали родители, так и зовут!
― Что ты за человек!.. Меня, к примеру, зовут Ромкой, а тебя?
― Корноухий... Ну, Раим...
Корноухий или Раим?