― Откуда завезли тебя?
― Ниоткуда.
― Как понимать?
― Как хочешь, так и понимай, ― по-прежнему отвечал раздраженно Корноухий, но, немного поостыв, вытерев рукавом слезы, добавил обиженно: ― Я здешний...
― Местный, что ли?
― Из Карповки ― слышал?
― Где это?
― Откуда слышать тебе... э-эвакиированному...
― Эвакуированному, ― поправил Ромка.
― Может и так... грамотный...
― А ты неграмотный?
― Что пристал?
― Как сюда попал?
― А что?
― Местный ― и в детдоме.
― Так и попал. Уже год тут. Умерла мать... С сестренкой остались вдвоем.
С минуту-другую мальчики сидели молча. Прервал паузу Ромка:
― Да иди же сюда! Поближе...
― Какой быстрый!
― Да что ты...
― Я подойду ― ты в зубы! Знаем...
― Не трону!
― Знаем... эвакуированных!
― Ну, хорошо, подойду я... Эх, Раим! ― Ромка встал ― поспешно поднялся и Корноухий. Ромка сделал шаг, и в тот же миг Корноухий панически рванул в сторону, в считанные секунды одолел террасу, вскоре исчез в лопушняке.
Ни после обеда, ни позже, на следующий день, Черный с дружками на пустыре не объявлялся. Ромка поднялся на комбайн, пересек полынник, прошелся вдоль речки в ожидании, но все тщетно. К вечеру, когда, возвращаясь, он через лаз нырнул во двор ― остановился пораженный: перед ним стоял человек в ушанке, в лохмотьях, грязный, с всклокоченными волосами, с редкой бороденкой. Человек, вытанцовывая, выкрикивал:
― Медведи... волки... лошади... коровы... свиньи...
Ромка от неожиданности стал пятиться к лазу, собрался бежать. И побежал бы, если бы не ребячьи голоса рядом. Подняв голову, он увидел на крыше чулана, в четырех-пяти метрах от него, группу мальчишек, глазевших на танец незнакомого человека.
― Ишаки! Бараны! ― смакуя, подсказывали сверху.
― Ишаки... Бараны... ― повторил следом человек, пританцовывая и лишь изредка нагибаясь, чтобы подобрать яблоко или облупленную картофелину. Ромке стало не по себе, он проскользнул мимо танцующего дурачка, побежал внутрь двора.
Черного он встретил в столовой, после ужина. В помещении вовсю шла уборка. В разгар работы из смежной комнаты, переоборудованной в кухню, послышались голоса. "Черный", ― догадался мальчик. И в самом деле, минуту-другую спустя оттуда вышел Черный с тарелкой в руках, он вместе с приятелем устроился в конце стола и как ни в чем не бывало принялся за еду. Ромка легонько дотронулся до него ― Черный резко обернулся:
― Чего тебе?
― Шкуру верни!
― Ну, ты! ― пришел на помощь Черному приятель.
― Подожди! ― оборвал дружка Черный, а затем обернулся и уже изменившимся голосом, ласково, почти участливо, по-взрослому поинтересовался:
― Какую шкуру?
― Он еще не знает! ― наглость взорвала Ромку. ― Мою!
― Так бы и сказал ― вчерашнюю. Вспомнил... Пошамаем, и верну. Цела шкура, ― произнес Черный, а затем, неспешно дохлебав затируху, встал из-за стола. Втроем в сумерках вышли во двор.
― Где же я оставил ее? ― говорил вслух не то себе, не то Ромке Черный, шагая. ― Ага, вспомнил! В дровяном складе... В поленьях. Тут...
Дровяной склад находился на открытом воздухе, в закутке, в глубине двора.
― Тут. Гляди, ― произнес Черный, показывая дыру в поленнице, и когда Ромка доверчиво нагнулся, пнул его. Ромка отлетел, скользнул по поленьям. Не упал ― сзади его подхватил, сжал в объятиях дружок Черного. Не раздумывая, Черный ударил ― удар пришелся в краешек рта. Хряснул еще, поинтересовался:
Напомни, мякина, что я должен вернуть.
Ответ прозвучал вызовом.
― Шкуру!
Черный легонько похлопал по руке дружка ― тот понял, передвинул клещи рук повыше, ― и тогда Черный резко ткнул кулаком в то место, где узлом спереди сходились ребра, но только чуточку ниже.
Ромка согнулся, схватился руками за живот, присел на поленьях. В глазах поплыло.
Потом стало тихо.
Ромка сидел на поленьях. "За что? За что?! ― кипело у него внутри. ― Разве я сделал плохое?!" И удивительно: действия Черного не испугали Ромку ― напротив, после расправы он почувствовал себя увереннее, на смену страху пришла обида, преобразовавшаяся в неуступчивость. Уже на следующий день, увидев обидчика, стоявшего с дружками, Ромка как ни в чем не бывало, выпалил:
― Верни шкуру!
И снова резко, но на этот раз будто бы поперхнувшись дымом, обернулся Черный...