Глаша аккуратно сползла с дивана. Что за изба такая диковинная? Тесная, хоть и обстановка богатая. Она с восхищением погладила ладонью диванную обивку, а ткань-то дорогущая какая! Никак, только цари такую себе позволить могут! Это в какую же сказку расчудесную ее занесло?
В том, что именно занесло, а не приснилось, она не сомневалась. Еще с детства помнила рассказы бабушки Анисьи, как приключилось с той однажды диво дивное… Решилась она тогда погадать на Святки на старинном зеркале, что от бабушки ей досталось. Далеко на чердаке прятала мать это зеркало, так нет. Полезла, в паутине вся вымазалась, но достала. А все потому, что решиться не могла, принять предложение соседа Данилы, али отказать.
Ну не пара он ей, — думала Анисья. Она девка видная, с приданым, а он? Только и славился по селу, что выходками своими дурными. Что ни слово — то шутка, что ни дело — так беда. Другие парни, что богатыри, подковы руками гнули, а этот хлипкий, да только на гармони играть и горазд. Да зато как! С соседних сел съезжались послушать, когда тот на ярмарке концерты устраивал. Весело с ним, душа радуется, а с другими тошно. И как ни бегала она от него, а ноги сами обратно несли. Скучно без него, и все тут…
Вот так же, как и Глаша теперь, уснула Анисья, да зеркало закрыть позабыла… А потом рассказывала, что попала она в страну чудную. Вроде и Россия-матушка, а все-то по-другому!
На селе скотины — видимо-невидимо, все вместе работают и колхозом все это дело кличут. Вместо лошадей поля огромные рычащие машины пашут, и такие же по небу летают, да урожай от вредителей обрабатывают.
Детишки в школах красные платки на шеях носят. А сама она попала в тело девушки Зинаиды, которую все уважали и странно обзывали секретарем ячейки партбюро… И полагалось этой Зинаиде все время перед людом выступать, хороших хвалить, плохих порицать, и все время Коммунизьму какую-то славить… А ента, значит, Коммунизьма у них вместо царя-батюшки тогда всем людом правила.
Глаша бабке Анисье сначала не верила: виданное ли дело, Коммунизьме какой-то поклоняться? И что за царица такая — непонятно, бабке Анисье так и не удалось ее повидать. А уж машины по небу летают, уж и вовсе бред. Но дед Данила подтвердил. Говорит, не выдумывает бабка твоя. Просто в будущее заглянуть ей довелось. И строго-настрого ей запретил кому-нибудь об этом рассказывать.
Глаша поднялась и подошла к окну. Огромное какое, таких и в царских палатах не сыскать. Выглянула на улицу — батюшки святы! — никак изба эта на самом высоком дереве построена! Вскрикнула Глаша, зажмурилась, аж голова закружилась. Даже рассмотреть ничего толком внизу не успела, только заметила дорогу широкую, а по ней взад-вперед разноцветные колесницы снуют, да все без лошадей!
Едва дух перевела, да за сердце ухватилась. Одно хорошо — Димитрий тут. Как, почему? — разбираться не хотелось, главное — рядом, да Кисуней ее кличет и смотрит ласково. Так, что аж на душе все переворачивается, и готова она даже в этом скворечнике остаться, лишь бы с ним рядом. Правда, бороду зачем-то сбрил, да волосы остриг, но так ему, пожалуй, даже лучше.
А вот девка эта блудная странная какая. Хорошо, хоть — не бесовка, а то как зыркалы свои вытаращит зеленые, ажно волосья дыбом встают. Но Глаша Димитрию верила: сказал — не бесовка, дык кто она такая, чтобы спорить?
Глаша развернулась и тут же споткнулась о Поночку, которая все утро вертелась в спальне, вынюхивая подробности утреннего переполоха.
— До чего ж щеночек ладный! — умильно улыбаясь, она присела и потрепала песика за ушком. — Только маленький какой. Его, наверное, и куры обижают? — поинтересовалась она у заглянувшего в комнату Вадима.
Ксюха выглянула у того из-за плеча и нетерпеливо втолкнула его в комнату. Видя, что на вопрос о курах он вроде как ответить затрудняется, она прокашлялась и осторожно начала сама:
— М-мм, Глаша, да? Меня зовут Ксения, а это вот Вадим, ну, или, как вы изволили выразиться — Димитрий, разницы особо нет… Мы… как бы рады приветствовать вас у нас в гостях и…
— Ксения — это хорошо, — тут же перебила ее Глаша, — это значит, точно не бесовка! Коли тебя в честь пресвятой Ксении-заступницы прозвали!
Ксюха подавилась словами и вопросительно взглянула на Вадима, мол, помогай давай! Тот присел на краешек дивана, задумчиво почесал подбородок и поинтересовался:
— А какой год сейчас, Глаша, не подскажете?
— Дык 1866 от Рождества Христова, — абсолютно искренне поведала она.
— Александр Второй… — тихо проговорил Вадим, повернувшись к Ксюхе, а та аж присела на корточки, бледнея.
— Да, да! — охотно подтвердила Глаша. — Государь наш царь-батюшка Освободитель!
— Хмм, — посерьезнел Вадим. — А скажите, Глаша, вы откуда?
— Дык Авдеевка[1] же, та, что под Москвой! — поведала Глаша, почему-то обращаясь к Ксюхе. — Вот и Димитрий, он тоже оттуда!
— И как там, в Авдеевке? — тепло улыбнулся Вадим.
— Ну… — задумалась Глаша. — Все вроде по-старому. А, нет! Отец Игнат сейчас по церкви заправляет. А как в прошлом годе земскую управу учредили, отец Никодим туда и подался, да погнали его! Вот смеху-то было! Он потом в другую деревню переехал, что на другом берегу Иштымки.
— Иштымки? — уточнил Вадим и снова озадаченно потер подбородок. Потом поднялся и достал из кармана брюк телефон:
— Алло, Кирилл? Слушай, Кир, такое дело… Китайцы сегодня на тебе… Да не ори ты! Не могу! Че хочешь делай! Думай, импровизируй, прояви креативность! Андрея подключи, он языкастый. Я тебе сейчас все доки на электронку скину… И презентацию тоже… Да харе орать!!! Да — важнее, чем китайцы, представь себе! Справишься — премию утрою. Упустишь — сам знаешь… Ясно, нет? Все, отбой!
— С кем енто он? — вылупила глаза Глаша, ища поддержки у Ксюхи.
А Ксюха слушала Вадима и беспокойно грызла ногти. Раз тот послал по боку китайцев, вариантов остается два: либо Светка окончательно съехала кукухой, либо ее бредовая теория реальна.
— Это он по работе… — пробормотала она, прикидывая в уме, который из двух вариантов Вадим посчитал более верным. А что, если первый? Это что ж теперь: обследования, диагнозы, психушки… Таскай ее по психиатрам. А кто этим будет заниматься? Не он же! Он ее просто бросит, и вся эта катавасия — на ней? Вот натворила же делов!
Ксюха закатила глаза и нервно, с подвыванием, выдохнула. И тут же почувствовала на своем плече мягкое прикосновение.
— Да ты не убивайся так… — сочувственно заглядывая в глаза, успокоила ее Глаша. — Ты девка хорошая, добрая… А коса отрастет… Отрастет, куда она денется?
[1] Географические названия частично придуманы автором