Снеженика провела ладонью, размазывая по лицу густую сажу. По вискам струились ручейки пота, она стянула с головы мокрый платок и сбросила шубейку. Едкий дым застил глаза, мешал дышать, но сдаваться она не собиралась. Дрова в топке пылали и плевались искрами, каменная кладка печи трещала, а огромный чан пыхтел, ухал и гудел, словно ракета, вот-вот готовая сорваться в космос.
Из-под закрытой двери бани зловеще струился серый дымок, а у порога предбанника суетился петух. Он взволнованно бегал взад-вперед, прокладывая в снегу глубокую дорожку, заглядывал под дверь и беспокойно поквокивал.
Едва завидев бегущего от избы деда Данилу, петух заволновался еще сильнее, бросился ему под ноги, хватая клювом за тулуп, и рванул обратно к бане. Следом за дедом неслись Дуняшка с Ульянкой.
— Не открывает! — на ходу объясняла деду Ульянка, путаясь в полах шубейки и спотыкаясь через петуха. — И выходить не желает. Кричит — я сама!
— А ну отворяй! — заколошматил бадиком по двери дед Данила. — Отворяй. Угоришь ведь, бедовая!
— Заслонку! Заслонку отодвинь! — прокричала в щель двери Дуняшка. — Дым в трубу уйдет!
В ответ послышался кашель и недовольное сопенье. Примчались, доброжелатели. А она никого не звала! Урок — так урок, дайте пройти его самой, ибо сил никаких нет здесь больше оставаться! Домой хочется, в цивилизацию, к удобствам, к Вадиму!
Мало того, с коровой не срослось, так с готовкой — и того хуже. Тесто убежало и скисло, щи пересолила, да так, что даже Трезор плевался, каша сгорела до головешек. И теперь Снеженика пыталась реабилитироваться в отчаянной попытке самостоятельно протопить баню.
Дед Данила подергал за ручку двери. Мощная, толщиной в мужскую ладонь, обитая войлоком дверь даже не шелохнулась.
— За Димитрием беги! — озабоченно приказал он Ульянке и снова забарабанил бадиком. — Выходи, дуреха, угоришь как пить дать, етить!
Девки с космической скоростью дунули за соседом и так же быстро притащили его за руки, даже не дав нормально обуться.
Димитрий поморщился, слушая их сбивчивое объяснение, и молча взялся за деревянную ручку. Дернул так, что стены мазанки покачнулись, и быстро выволок Снеженику за шиворот. Та откашливалась, отплевывалась, не забывая отбиваться.
— А ну отстань, сундук дубовый! Куда клешни свои тянешь! Отпусти!
Димитрий усадил ее в сугроб, а сам так же молча выгреб кочергой из топки горящие поленья и бросил их в снег. Туда же, шипя, полетела крышка чугунного чана.
— Мозги как у курицы, — констатировал он, укоризненно глядя на Снеженику.
Дед Данила заглянул в баню и присвистнул.
— А ну-кась, — он сунул в руки девкам по ведру, — бегом за водой на речку! Ты что же в чан воды не налила?! — обернулся он к Снеженике.
— Я налила! — отчаянно возразила она. — То есть снега насыпала! Вы что, не знаете, что снег — тоже вода?
— Вы что, не знаете, что снег тоже вода? — передразнил ее дед Данила. — А ты знаешь, сколь ее, этой воды, там останется, когда он растает? С гулькин нос плюс трезорова какашка! Давным-давно уж выпарилась вся! Охо-хо, — причитал он, оглядывая почерневшие стенки чана, который чадил темным угаром, — ить лишь бы кладка не треснула!
— Треснула… — оглядев печь, заключил Димитрий. — Топку летом перекладывать придется…
Он пригнулся, изучая дверь.
— Щепа в разъем попала, — наконец доложил он деду Даниле, демонстрируя расплющенную щепку. Повертел ее в руке и забросил на полати. Сама бы не открыла…
Раскрасневшиеся девчата, кряхтя, притащили воду.
— Лей! — скомандовал дед Данила. Чан зашипел раненым ужом, утонув в клубах пара. — Ить сколько дров-то извела, — почесал он в затылке.
Димитрий подождал, пока чан перестанет шипеть, поднапряг стальные мышцы и выволок его из бани.
***
Снеженика часто хлюпала носом, размазывая по лицу слезы обиды, сажу, сопли и слюни. А обида была такая, что конца и краю не видать. Видит бог, она старалась! Но не ее вина, что коровы не доятся, пироги не пекутся, баня не топится, а мужики не соблазняются.
Она вздохнула с подвыванием, глотая слезы. Руки замерзли и саднили, а проклятущий чан даже не собирался очищаться. И сколько не драй его щеткой с песком, ничуть чище не становится. Да тут и мощное средство от гари вряд ли справится!
Девчата, видя ее отчаяние, уселись помогать, да и дед Данила, пожалев непутевую гостью, поспешил разбавить пустой слезоразлив светскими сплетнями.
— Днесь в лавку к купцу Михайлову ходил, — усаживаясь на пенек, деловито заявил он. — Говорит, начальство к нам едет! Из самой Москвы! Сам царь-батюшка в нашу дыру сваво поверенного шлет земскую управу блюсти. К нам, да в Сосновку, что на другом берегу. Народ поговаривает, что не абы кто, а особа дворянского роду: то ли князей Наглоруких, то ли Долгомышкиных отпрыск, ага… А можа, и тех и других за раз. Нечасто к нам такие гости приезжают.
Дед Данила раскидал бадиком головешки и ненадолго замолчал, предлагая проникнуться новостью, но Снеженике было глубоко чихать и на князей Наглоруких, и на Долгомышкиных, и на купца Михайлова с его лавкой. В голове вертелась обида на Димитрия, перед которым она снова опозорилась, а в сердце иглой засела тоска, какой с ней в Москве никогда не бывало. Тоска по Вадиму, по его заботе, по беспечной жизни под его крылом… И по какому поводу она сейчас ревела — уже попробуй разберись.
— Я слыхала, молодой и неженатый, — заговорщицки шепнула на ухо Ульянка. — Федоська, говорят, наряды достает, завтра на празднике краше всех будет.
— Каком празднике? — хлюпнула носом Снеженика. Что ни говори — слезами делу не поможешь. Нужно брать себя в руки и бороться до последнего!
— Дык воскресная ярмарка, да гуляния перед Крещением! — оживился дед Данила. — Скоморохи приедут с театрой, музыканты. Шутка ли дело, сам князь Долгомышкин в гости ожидается!
Снеженика сдунула с лица выбившуюся прядь:
— А Федоська — это та, которую он сватал? — она мотнула головой в сторону соседской избы и злорадно усмехнулась.
— Ага, — кивнула Дуняшка. — Бабы судачат, мол, этого князя к рукам приберет, своего не упустит…
— Упустит! — зло выплюнула Снеженика. Накопленные обиды тяжелым грузом лежали на душе, мешали дышать. Она и сама объяснить не могла, откуда взялась эта мстительная уверенность, но было бы совсем не плохо сбросить этот негатив на бедовую головушку Федоськи!
— Так ты пойдешь? — с надеждой заглянула ей в лицо Ульянка.
— Конечно, пойду! — подозрительно многообещающе выдала Снеженика. — Готовьте лучшие наряды. Душа требует праздника!
***
Пока чистили чан, пока воду с реки носили, пока она лежала пластом на топчане, в полной уверенности, что больше никогда не сможет встать, наступили глубокие сумерки. Снеженика отправилась в баню последней. После нее — только соседи, Кондрат уже два раза приходил и торопил, опасаясь, что упадет градус. Какой именно — не уточнял, но по его виду было очевидно — сам он упадет гораздо раньше.
Снеженика лениво плескалась в тазу, обдумывая планы мести Федоське. Почему именно ее она выбрала козлом отпущения, было не ясно, но отчего-то становилось легче при мысли, что ей можно досадить.
Свеча на подоконнике затрепетала и погасла. Снеженика подошла к оконцу, чтобы зажечь ее заново. Взгляд упал на улицу. Димитрий в ожидании своей очереди вышел на крыльцо и взял лопату.
Коварные мыслишки столпились в голове и махом переключились на другой объект. Упертый дуб — так просто не возьмешь. Пора прибегнуть к тяжелой артиллерии. Пусть немножко нечестно, зато быстро и действенно. Снеженика мстительно усмехнулась.
Правильно говорят — шальная мысль, пришедшая спонтанно, чаще всего оказывается дельной. И тут главное — не думать, чтобы не начать сомневаться.
Дальше Снеженика действовала молниеносно. Быстро отыскав заветную щепу, она запихнула ее под дверь и покрепче ее захлопнула. Потом набрала воды и плеснула ее прямо в дверцу топки, отчего в воздух взвились клубы пара и золы, а затем, подхватив увесистый камень, прицельно пульнула им в окно.
Осколки брызнули на снег, из разбитого оконца повалили белые клубы.
— Помогите! — истошно завопила она в разбитое окно. — Спасите, ох, батюшки, задыхаюсь! — она «зашлась кашлем» и аккуратно высунулась посмотреть.
Сработало! Димитрий бросил лопату и поспешил к бане.
— Опять? — бросил он в разбитое оконце.
— Ох, дверь эта, чтоб ее! Сменить давно пора. Умира-а-ю! — она картинно хватанула ртом воздух.
— Щас, я щас… — засуетился Димитрий, подхватывая топор.
Он одним рывком сорвал крючок в предбаннике и дернул на себя обитую войлоком дверь. Ни фига, она не поддалась ни на дюйм. Димитрий дернул еще, и Снеженика заволновалась. А что, если не осилит? Куда она там запихнула эту треклятую щепу?
— Помогите! — уже по-настоящему испугавшись, заорала она и забарабанила по двери изнутри.
Димитрий ловко подцепил дверь лезвием топора, приподнял. Топорище затрещало, но дверь поддалась, и он резким рывком дернул ее на себя. Клубы белого пара выползли в предбанник, окутывая густым туманом его фигуру, а из них, как Афродита из пены, выплыла Глаша, укрытая лишь распущенными волосами ниже попы и с деревянной шайкой в руках.
Собственно, так и было задумано, но тут даже играть не пришлось. Снеженика так обрадовалась счастливому избавлению, что вывалилась из бани абсолютно реалистично, прямо на Димитрия, и только увидев его обалделые глаза, вспомнила — нужно же действовать согласно эпохе.
Почему-то с данной ситуацией в голове ассоциировались лишь диснеевские мультики, поэтому она, поджав ногу, сделала испуганные глаза и пронзительно заверещала на самой высокой ноте.
Димитрий, и без того в полуобморочном состоянии — шутка ли дело, такую театру нечасто увидишь — отшатнулся к стене, с ходу не догадавшись отвести взгляд.
— Ах ты, бесстыжий! — завопила Снеженика, отчаянно прикрываясь тазиком. Тазик был маленький, а красоты так много, что Димитрий не успевал смотреть. — Куда глаза пялишь?
Тот, наконец, очнулся, побледнел, потом покраснел, зачем-то перекрестился и бросился к двери. Не рассчитал — врезался в косяк, развернулся на носках, оказавшись снова лицом к Снеженике, и тут же отхватил шайкой по лбу.
Гулкий звук прокатился эхом по предбаннику. Димитрий подрубленным дубом — плашмя, прямо на спину, — выпал на улицу, да так и остался лежать на снегу, не в силах пошевелиться от избытка эмоций. Следом прилетела шайка — точнехонько в причинное место, отчего он согнулся пополам и заметно отживел, а потом и оброненный топор метко впечатался лезвием в пенек в метре от его лица.
Снеженика сочла этот финальный аккорд восхитительным и с грохотом захлопнула дверь. Тут же бросилась к окну, смеясь в кулак, — Димитрий не сразу, а полежав пару минут, поднялся и, кряхтя и потирая бок, захромал к дому.
Ну что ж, как говорится, красоты много не бывает! А она-то сокрушалась, что фигура не ахти, да много лишнего, что тут худеть еще полгода надо. А на деле-то — эффект бомбический! Даже завидно стало — вот такимиглазами на нее даже Вадька не смотрел.
— Вот так-то! — поздравила себя Снеженика. — А то «медведица неповоротливая…» Посмотрим, как теперь ты запоешь!
Настроение резко улучшилась, и она мысленно пообещала себе завтра пощадить Федоську.