— Гляди-кась, — Кондрат удивленно потер замерзшее окно. — Кажись к соседям-то сваты пожаловали… Ить как знал — уведут девку, как пить дать! — махнул рукой он.
Димитрий отложил в сторону старый хомут, который он пытался починить, и подошел к окну. Возле соседской калитки стояли дорогие сани. Добротный, сытый жеребец похрапывал в упряжи, нетерпеливо бил копытом, а из его ноздрей валил пар. Вокруг него лениво похаживал ямщик, деловито пиная полозья саней. Стало быть, гости богатые пожаловали. И Димитрий уже догадывался — кто именно…
— Тьфу! — расстроился Кондрат и сел за стол. — Такую девку упустил… Эхх! — он досадливо крякнул. — И добрая, и фактурная, а пироги какие печет… А теперя почитай — все? Разве ж она ему откажет? Эх тыыы, дуболом! Ить нравился ж ты ей, ведь вся деревня знала!
Димитрий скрипнул зубами так, что на скулах заиграли желваки. Стиснул руки в пудовые кулаки до хруста в суставах. Быстро подхватил с лавки тулуп.
— Куды? — напугался Кондрат. — Совсем сдурел? Где ты, а где князь! На каторгу захотел?
Димитрий посмотрел на него удивленно.
— Пойду скотине дам, — обыденно сообщил он, хлопнув дверью.
***
Долгомышкин-старший — грузный отставной офицер в богатой бобровой шубе с высокомерным видом проследовал в избу. Мимоходом кивнул в знак приветствия деду Даниле и брезгливо осмотрелся.
— А вы проходите, ваше высокблагородие, садитесь да чайку отведайте, — суетилась вокруг него бабка Анисья.
Она стряхнула с лавки кота и быстро протерла ее полотенцем.
— Присаживайтесь, не стесняйтесь. Сейчас пирогов принесу. С маком. Может, водочки потребить под такое дело? А что ж вы не предупредили, мы бы подготовились. А почто одни, да без сватов? — с заискивающим видом тараторила она без умолку, уставляя стол нехитрыми угощениями.
Князь скинул шубу, оставшись в едва сходящемся на богатом пузе мундире, и грузно опустился на скамью. Дед Данила на правах хозяина чинно уселся напротив и выжидательно уставился на гостя.
Бабка бухнула на стол штоф с водкой и миску соленых груздей.
— А что ж сам Василий Юрьевич не пожаловали? Али позже будут? — не унималась она.
Снеженика с девчатами испуганными мышами затаились за печкой. Зачем пожаловал Долгомышкин-старший, было непонятно. Но когда бабка заговорила о сватах, сердце Снеженики ухнуло в пятки. Решать такие вопросы за кого-то она была не готова.
Дед молча наполнил рюмки. Долгомышкин подхватил одну, коротко выдохнул в сторону и опрокинул ее в рот, не закусывая. Потом чинно вытер указательным пальцем седые усы.
— Добро помню! — басом заявил он, глядя на деда. — И не люблю быть в долгу. А мой Василий, получается, девке вашей жизнью обязан.
Дед Данила неопределенно пожал плечами, а бабка охотно закивала.
— А посему примите от меня благодарность и дары. Сей же час доставят вам сундук с добром, отказ не принимаю, — приказным тоном продолжил князь. — Там на приданое с лихвой ей хватит. Это хорошая новость. Теперь плохая…
Он снова наполнил рюмку, молча выпил. Крякнул забористо, но закусывать снова не стал.
— Передали мне мои люди, что Василий в сосновском поместье почти не бывает, дела все забросил, да только и знает, что с девкой вашей милуется… Совсем разум потерял, да честь дворянскую с ним вместе…
Бабка Анисья ахнула и выронила плошку с мочеными яблоками. В гробовой тишине они покатились по полу, а миска с треском разлетелась в черепки. У деда Данилы глаза полезли на лоб, он удивленно хмыкнул и почесал бороду.
— А не наговаривают ли твои люди? Можа, что спьяну померещилось? — недоверчиво покосился он.
— Тоже так подумал сначала, — пробасил князь. — Покуда сына не увидел. Ить ни одной разумной мысли в голове, аки кобель в период гона… Я его сюда за что отправил? — словно оправдываясь, развел руками Долгомышкин. — Чтобы за ум взялся, ибо кутила и мот. Думал, месяц-два посидит в Сосновке, по жизни светской поскучает, выводы сделает. А он? Того и гляди на девке крестьянской женится! В общем так… — князь вытащил из-за пазухи увесистый кошель и грохнул его на стол. — Коли он девку вашу порушил, примите как откуп. Но буду требовать, чтоб более она к нему не приближалась! Иначе по селу ославлю, а его в Сибирь отправлю, там дел сейчас хватает! Все одно — разлучу!
— Дык… — заикнулся дед Данила, но князь его перебил:
— Я потому один пришел, — сказал, понизив голос. — В селе пока еще не знают. Так в ваших интересах девку вашу соблюсти, да сора из избы не выносить.
Князь выпил еще водки и грузно поднялся со скамьи.
— Архип! — прокричал в приоткрытые двери.
Кучер, пыхтя и тужась от напряжения, втащил на порог объемный кованый сундук. Потом, суетясь, подал барину шубу.
— За сим визит свой завершаю, да на благоразумие ваше надеюсь, — он грозно посмотрел на деда и скрылся в дверях.
Дед Данила молча подошел к окну, проводил князя взглядом до калитки, посмотрел, как тот взобрался в сани, а могучий жеребец сорвался с места, и вернулся обратно за стол. В гробовой тишине выпил налитую рюмку, закусил грибочком. Потом взвесил в руке кошель.
— Дык чего ж ты молчишь-то, ирод? — рявкнула бабка так, что дед от неожиданности подскочил и выронил княжьи дары. — Ить позорище какое, прости господи, не ровен час, народ прознает, да все ворота дегтем вымажет! Ох, горе-горюшко, беда-а-а! — заголосила она. — Ох, Глашка бедная, так замуж и не выйдет, дык еще и опозорила зараза ента городская. А ну иди сюды!
Она всплеснула полотенцем и бросилась за печку.
— Ить как ума хватило, а? — накинулась она на Снеженику. — Это, можа, у вас там с мужиками до свадьбы жить энто норма, дык здесь разве можно?! Это что ж ей делать, головушке бедовой, как вернется, а? Хоть прямиком да в прорубь с головой!
Снеженика вжалась в стену. После слов князя она и сама обалдела. Во-первых, прошло-то всего ничего, а с учетом того, что Долгомышкина с тех пор она в глаза не видала, все услышанное казалось полным бредом или «новостями от бабки Матрены».
— Ах ты ж блудница греховная! — бабка Анисья от души хлестанула полотенцем. Снеженика, вытаращив глаза, едва успела увернуться. Девки подняли визг. — Какой же бес тебя попутал с энтим франтом закрутить? Н-на, получай!
Снеженика поднырнула под руку разъяренной бабки и пулей вылетела в горницу.
— А ты что сидишь, пенек облезлый? — накинулась та на деда, который спокойно наливал себе вторую. — Таки ославила Глашку-то нашу! А ежели теперя понесет? — ахнула она от новой догадки.
Дед удивленно вскинул брови и довольно хе-хекнул.
— Ить и дура ж ты, Анисья, индо удивляюсь, почто я тебя замуж взял? — он опрокинул рюмаху, занюхал рукавом.
Это окончательно вывело бабку из себя. Воспользовавшись тем, что она переключилась на другой объект, Снеженика подхватила с лавки платок и шубейку и выскочила в сени. Запрыгнула в валенки и испуганной лисицей сорвалась со двора.
Проваливаясь в сугробы и на ходу завязывая платок, добежала до избы Федоськи. Той дома не оказалось. Ее многочисленные домочадцы, пожимая плечами, сообщили, что дома последнее время она бывает редко. С подругами гуляет.
Ах, с подругами, значит! Знаем мы этих подруг! Теперь бы узнать, где именно гуляет! Она растерянно оглянулась…
— Со мной пойдем, я знаю! — вдруг дернула ее за рукав Ульянка. Вот ведь мелочь вездесущая! И когда только успела догнать?
— Откуда знаешь? — голос срывался от быстрого бега и возмущения. — Как вы вообще умудряетесь все вокруг видеть и знать?
— На гумне они, — игнорируя ее вопросы, прошептала Ульянка. — На старом, заброшенном барском. Я там кота ловила, да увидала случайно…
— Кхм… — Снеженика нервно поправила платок, стараясь не думать о том, что именно увидела Ульянка. — Никому не говорила?
— Нет.
— Молодец. И дальше молчи. Со мной не ходи. Где это?
***
Старое барское гумно располагалось на окраине деревни и представляло собой большой заброшенный деревянный сарай, по периметру густо поросший бурьяном. К двери вела узенькая, хорошо утоптанная тропка, и Снеженика понятливо вздохнула.
Тяжелая дверь, тихо скрипнув, сразу поддалась. В нос ударил запах перепрелого сена, зерна и мышей. Когда-то здесь кипела работа, о чем свидетельствовали сохранившиеся довольно крупные скирды соломы, развешенные на деревянных стенах инструменты и молотилки. Теперь под истлевшими половицами шуршали мыши, да тихо переругивались под балками крыши воробьи.
— Федоська! Ау! Ты тут? — осторожно вопросила Снеженика. В ответ — тишина. — Выходи, знаю, что тут вы! — она повысила голос. — И вы, Василий Юрич, тоже вылезайте! Батюшка ваш к нам сейчас приезжал, неприятности у вас!
В дальнем углу зашевелилась скирда.
— Глашка? — Федоська, поправляя одежду и отряхиваясь, спрыгнула на пол. А глазища-то сияют — как два медных подноса, ослепнуть можно. Снеженика невольно улыбнулась.
Сконфуженный князь спрыгнул следом.
— Зачем приезжал? — недовольно спросил он, хмуря брови.
— Откуп заплатить! Доложили ему о «наших» с вами похождениях…
Пока Снеженика подробно описывала визит Долгомышкина-старшего, князь прямо на глазах опадал с лица, а Федоська майским клещуком все сильнее вцеплялась в его руку:
— Вася, это что же?! — глаза ее наполнились слезами, щеки побледнели. Хосподи, что же делать теперь?
«Ничего себе, — удивилась Снеженика, — а ведь не притворяется девка, неужто с первого взгляда такая любовь?» Даже жалко ее стало.
Князь устало потер глаза.
— Черт! — воскликнул отчаянно, пиная какую-то железяку. — Поймаю этих соглядатаев — в конюшне запорю!
— Вася! Не поминай нечистого! — испуганно прижалась к нему Федоська. Глашу она уже нисколько не смущалась. Уткнулась князю в грудь и обильно поливала ее слезами. Но это еще пол беды. Молодой князь, как зеленый юнец, моргал глазами и выглядел при этом так растерянно, что того и гляди разревется сам. Он дрожащей рукой поглаживал руку Федоськи, шепча ей какие-то невнятные утешения.
Снеженике, как ярой любительнице романов про любовную любовь, эта сцена казалась душераздирающей. Уж сколько раз заботливый Вадим отпаивал ее валерьянкой, когда в тысяча пятисотый раз тонул в Атлантике Джек, а Молли трогательно прощалась с Сэмом. Наивно и грозно сокрушался, грозясь выкинуть телевизор, когда она, размазывая сопли по подушке, взахлеб рыдала над очередным дурацким сериалом. И вот сейчас при виде этой картины глаза защипало, а в горле застрял ком. Такая драма разыгрывается, да не на экране, а прямо перед ней!
Князь досадливо мотнул головой, стряхнул с себя Федоську и слегка ослабил воротник.
— Пойду воздухом подышу, подумать мне надо, подожди, душа моя…
Ведь знал же, не дурак — все понимал: не ровня они, и отец никогда не позволит… Но нет, не устоял… А как устоять, коли кровь молодая и горячая, а девка такая красивая, что поди еще такую поищи!
Князь пнул ногою дверь и тут же охнул, получив кулаком под дых. Чья-то рука сгребла его за шиворот и ткнула носом в сугроб.
— Зря, ох зря не дал тебе утопнуть, — сквозь зубы процедил Димитрий, макая князя в снег еще раз. — Ну ничего, тут до реки недалече, сейчас все поправлю.
Нельзя сказать, что без этого финального аккорда душевный раздрай князя выглядел неполным, зато теперь появилась реальная возможность выплеснуть весь негатив.
Князь, кажется, даже обрадовался такому повороту, особо и не разбираясь, а кто, собственно, перед ним. Он грубо выругался и резко дернулся из цепких рук, пытаясь зацепить противника. Но Димитрий был настороже. Он приподнял князя за грудки и что есть силы шмякнул спиной о стену сарая. Трухлявое строение дрогнуло, с пологой крыши медленно пополз толстый пласт снега и лавиной обрушился на драчунов, скрывая их с головой.
Князь выбрался первым, попытался раскидать руками снег, не уследил, и словил кулаком в нос. Схватился руками за аристократичное имущество и, рыча, накинулся на вынырнувшего из сугроба Димитрия. Тот не учел, что князь хоть и габаритами не вышел, но имеет неплохую воинскую подготовку, и опомниться не успел, как уже лежал пластом в сугробе с красивым, цвета заката, фонарем под глазом.
Девки, привлеченные шумом, уже давно ломились в дверь, заваленную снегом.
— Убью гада! — взревел Димитрий, наступая. — И пусть на каторгу пойду, но сначала тебя, подлюку, придушу!
— Давай! — вскинулся тот, и они, рыча, покатились в снег.
Первым опомнился князь, когда понял, что в рукопашной схватке такого бугая не одолеть.
— С ума сошел? — захрипел он, когда Димитрий, вне себя от ярости, вжал его шею локтем в сугроб. — Чего я тебе такого сделал?
— Что сделал? — передразнил его Димитрий. — А девок чужих по сараям портить, это нормально по-твоему?
— Что значит — чужих? — удивился князь.
— То и значит! Я ее сватать хотел! — князь попытался извернуться, но Димитрий не отпустил. Подскочил на ноги, дернув его за собой. — А ты… Ты же поиграешь и бросишь!
— Не брошу! — тут же заорал тот. — Думаешь, тебе одному она люба? Я не виноват, что выбрала меня!
— Она тебя не выбирала! Это ты ей выбора не оставил! Сватов заслал, а кто же сможет князю отказать?
— Чего? — князь как-то сразу поостыл и на мгновенье замер. — Каких сватов?
— Батюшки! — ахнула Федоська, вываливаясь, наконец, из двери сарая. — Да что ж ты, ирод, творишь? — она с кулаками набросилась на Димитрия. — Отпусти сейчас же!
— Дима, мать твою… — закатив глаза, застонала Снеженика. — Ты-то как тут оказался?
Они с Федоськой повисли на нем в четыре руки, пытаясь оторвать от князя.
Под напором девок Димитрий растерялся и разжал пальцы. Князь медленно осел в сугроб, к нему подскочила плачущая Федоська.
— Вася! Родненький мой, как же так? — причитала она, вытирая с его лица кровь платком.
Димитрий вытаращил на них свой уцелевший глаз:
— Так ты… Не с ней?
— С ней! — князь головой указал на Федоську. — А ты чего подумал?
— А я подумал — с Глафирой…
— Вот и папаша его так подумал, — охотно встряла Снеженика. — И заявился угрожать. — Она оттащила Димитрия от князя на безопасное расстояние и на всякий случай удерживала за рукав. — Разлучить их хочет, — добавила жалобным шепотом.
Князь поморщился и попытался подняться. Димитрий примирительно протянул ему руку.
— Прости, Василий Юрьевич. Попутал… — неуверенно пробормотал он.
Тот только рукой махнул, присел на корточки и, захватив в ладонь снега, прижал к разбитому лицу.
— Так что ж вы по сараям жметесь, сватал бы! — быстро нашел выход Димитрий.
— Ха! Сватал… — передразнил князь. — Он мне благословения не даст, наследства лишит, а не подчинюсь — в Сибирь отправит. На службу иль в губернский съезд… — обреченно выдохнул он.
Федоська снова заревела, а Димитрий задумчиво почесал затылок. Снеженика уткнулась носом ему в плечо, не в силах сдержать очередной порыв сентиментальности.
— Уедем! Сбежим! — горячился князь. — И плевать мне на все…
— Дурная затея, княже…
Федоська взвыла пожарной сиреной, Снеженика, бросив Димитрия, бухнулась в сугроб рядом с ней, обняла, и обе завыли дуэтом.
Мужчины вымученно переглянулись. Князь поднялся, вытер руку о штаны и протянул ее Димитрию.
— И ты меня прости. Я, видишь, даже и не поблагодарил вас за спасение…
Димитрий пожал ее, сочувственно глядя на князя.
— Пойдемте-ка ко мне, — неожиданно предложил он. — Обсушимся, обогреемся, да вместе покумекаем, как дальше быть…