— Стало быть, померла? — скрипучий старческий голосок прорезал непроглядную темень бессознания, и сквозь едва приоткрытые веки Снеженика увидела свет.
— Да чур на тебя, пенек старый! Иди вон на печку, окаянный, беду еще накличешь! Дык, как вы говорите, батюшка? Мешок муки и козу?
— Дело зело нечисто, тут надыть во здравие славить, да обрядом беса гнать, а это сложно, — густым громовым басом проговорил кто-то рядом и затянул нараспев, налегая на букву «о»: — Помолимся во здравие рабы божьей Глафиры, за душу ея грешная… И бутыль медовухи накинь, тады быстрее пойдет.
Снеженика испуганно зажмурилась, а бабка, потоптавшись неуверенно, возмутилась:
— Чавой-то у тебя, отец Игнат, расценки какие-то запредельные, не по-людски это!
— А будить меня до свету по-людски? — гаркнул тот. — Девка твоя, сама говоришь, одержимая! Можа, и вовсе не она уже, а сам бес во плоти! Подумай, старая, чаво будет, коли люд мирской узнает? Каменьями забьют, да в омут! — пробасил поп, и у Снеженики совсем отпала охота «просыпаться».
— А можа и не одержимая, чай я сама слыхала, как она святую Ксению-заступницу призывала! Стало быть, не оставила ее святая! — не унималась бабуся.
— Экая ты жадная, Анисья, — досадливо пробасил отец Игнат. — Одна у вас девка, да на выданье, ославится по селу — какой идиот ея посватает? А тебе козу жалко… Гони сама тадысь беса, а я погляжу!
— Дык чего его гнать? В мешок — да в прорубь, — снова вставил свои пять копеек дед, но бабка цыкнула на него и обернулась к попу.
— О-хо-хо… ну что ж, согласная я, — еще какое-то время посомневавшись, смирилась она. — Но только без медовухи!
— И то ладно, — довольно хлопнул в ладони поп и вдруг как гаркнет прямо в ухо Снеженике: — Вставай, дщерь людская, да очи свои до свету яви!
Та, хоть и не хотела выдавать, что проснулась, подскочила и осоловело огляделась. Небольшая избенка, да печка беленая. Сама она сидит на небольшом топчане, возле которого задумчиво топчется все та же бабка, да размахивает руками здоровенный мужик с окладистой бородой и в рясе. На лавке возле печки притулился плюгавый старичок с ехидными глазками и козлиной бородкой. Уперевшись сморщенными ладонями в кривой бадик, он с интересом взирал на происходящее, а с печки с не меньшим любопытством смотрела еще пара глаз.
Обстановка вся из себя по-деревенски простая: одежда, прялка у стены, да и весь нехитрый скарб. Куда ее забросило? Понятно, что в село, но больно тут все по-киношному как-то. Снеженика похолодела, чувствуя, как сворачивается в животе тугой комок страха, с трудом сглотнула и вытаращила испуганные глаза на попа. Актер или настоящий? Похоже, что второе…
— М-ма-мааа… — шепотом протянула она, потому что голос предательски пропал.
— Как есть помрет, — резюмировал дедок, — уже и матерь призывает, а та уж восемь лет, как померла…
— Да чтоб ты, старый, околел! — тут же взъелась на него бабка, замахиваясь полотенцем. — Мало нам горюшка, Глашка ополоумела? Ты еще!
Она от души отходила его пару раз рушником, но дед, видимо, уже привыкший, только крякнул и усмехнулся в седые усы.
— Видали? — оживился поп, обличающе тыча пальцем в Снеженику. — Крестом святым себя не осенила. Точно вам говорю — бес енто! Тут гнать долго придется, да соседей позвать надобно, мужиков посильнее, чтоб держали.
— Куды тебе соседей? — тут же зашипела на него бабка. — Сам говорил — народ прознает, сплетни пойдут. А оно мне надо? Сами справимся. Ты, батюшка, говори, что делать надобно, а я подсоблю, — с готовностью засучила рукава бабка и, поймав вопросительный взгляд попа, добавила: — И два литра на обогрев души. Но это опосля!
— Добро! — пробасил отец Игнат и довольно хмыкнул.
Снеженика замерла на топчане, боясь даже дышать. Нет, книги про попаданок она не раз читала, вот только никак не ожидала нежданно-негаданно вдруг оказаться на их месте.
«Вот же нефартовая, — думала она, пока поп, приказав бабке принести ведро воды, творил над ним какие-то молитвы, осеняя крестом. — Ведь везет же некоторым, во дворцы к властным властелинам попадают, или к кому там еще… в постели к мускулистым драконам, на худой конец, к эльфийским принцам каким-нибудь, а она? Что это? Древняя Русь или чудом затерянный с советских времен в глухих лесах колхоз?»
Особо размышлять было некогда, ибо отец Игнат, не теряя времени, уже затеял процедуру изгнания. Он достал из-за пазухи кропило и, щедро обмакнув его в ведро с водой, что есть силы брызнул в лицо Снеженике.
— Отведай водицы святой, нечистый. Изыди! — гаркнул он громовым басом так, что стены задрожали, а зубы Снеженики самопроизвольно клацнули.
Она захлебнулась водой, хватанула ртом воздуха и закашлялась. Но отец Игнат дело свое знал, и тут же отпустил ей новую порцию ледяного душа, да еще от души добавил мокрым веником по щекам.
Распахнув глаза, Снеженика повалилась с топчана и — откуда только голос взялся? — что есть силы заорала. С печки раздались испуганные вопли и плач, и бабка поспешила задернуть занавеску:
— А ну, — шикнула она на двух бледных, как полотно, девчонок. — Неча тут смотреть, не дитячье енто дело, сидите тихо!
— Видали? — торжествовал поп, продолжая низвергать холодные потоки на впавшую в оцепенение от страха Снеженику, — не нравится бесу водица-то святая! Сейчас мы его, паскудника, оттуда ладаном выкурим! А не выкурим, так плетьми выгоним! Анисья, неси кнут! — снова гаркнул он и монотонно и густо затянул молитву.
Как ни странно, холодная вода привела Снеженику в чувство. Что? Кнут? А ведь он серьезно! Перед глазами запестрили мельком виденные картинки из интернета. Что они там еще с одержимыми делали? На костре, кажется, сжигали? Или это не на Руси? Мамочки, да неважно же!
— Изыди! — снова заорал поп, водя вокруг ее головы чадящим кадилом. — Анисья, кнут в ведре с водицею святою замочи!
Снеженика зажмурилась, а сердце, кажется, упало на пол и закатилось под топчан. В воздухе просвистела упругая петля и щелкнула кончиком о деревянную половицу.
— Сдаюсь! — вдруг неожиданно сама для себя заорала Снеженика, прикрывая руками голову. — Я это, я, батюшка поп, а никакой не нечистый!
Прозрение пришло неожиданно. Сейчас главное избавиться от этого борца с нечистью, а уж все остальное — потом. Сердце колотилось как бешеное, тело бросило в жар, она опустила руки и смиренно взглянула в суровое лицо отца Игната.
— А ну-ка? — батюшка, собрав кустистые брови на переносице, строго заглянул ей в глаза. — Как звать тебя, дщерь горемычная?
— Глаша… Глафира! — обмирая от страха, ответила она.
— Добре, — согласился поп, вполне довольный собой. — А енто кто? — он резво ткнул рукояткой кнута в бабку.
— Бабушка… Анисья… — с трудом, но припомнила необычное имя Снеженика.
Но отец Игнат не унимался, продолжая экзамен.
— А ну поведай мне, как деда тваво звать? — громовым голосом наседал он.
А вот тут проблемка. Деда-то никто по имени при ней не называл. Снеженика вытаращила на него глаза, судорожно соображая, что ответить, и понимая, что вот-вот заревет, все испортит, и не миновать ей кнута.
— Протопопий Микеньтьевич, — неожиданно пришел на помощь дед, довольно хрюкнув. Похоже, он тут единственный, кому этот цирк по душе пришелся, — ты есчо про кота спросить не забудь!
— Дык козел ты бородатый, а не Микентьевич! — снова всплеснула руками бабка. — На погост скоро, а он все веселится аки дите малое, прости хосподи!
— А чаво ж не веселиться, коли весело! — снова крякнул дед и добавил уже строже: — Чаво пристали к девке? Нормальная она! Приснилось чей-то, а ты как курица ошпаренная — сразу за батюшкой! Почто девку по селу славишь? — он строго постучал бадиком по полу, и бабка, было открывшая рот, чтобы возразить, неожиданно покорно примолкла. — А ты, отец Игнат, ступай! — продолжил дед. — Спасибо, что не отказал, муку и козу я тебе сегодня на телеге доставлю. Ступай, да не болтай лишнего. Анисья, отсыпь литра три за работу, не скупись, чай старался человек.
Отец Игнат, не особо обращая внимание на деда, оглядел дело рук своих и довольно крякнул. Удовлетворенно потер ладони и свысока взглянул на бабку, всем своим видом говоря, мол, видали? Мастерство не пропьешь.
— Епитимью на тебя налагаю, чтоб не повадно было беса тешить! — погрозил он пальцем Снеженике. — «Отче наш» десять раз на дню читать и земные поклоны о сорок штук бить, да от причастия святого до Крещения тебя отлучаю!
— Благослови тебя матерь, царица нябесная, что в беде не оставил, да от супостата нечистого избавил, — размашисто крестясь, поклонилась попу бабка Анисья. — А пойдем-ка, батюшка, провожу тебя, да для успокоения душевного лекарствия добавлю.
Снеженике понадобилось несколько минут, чтобы перевести дух. Она уселась на полу, вытирая мокрое лицо уголком красного цветастого платка, что болтался у нее на шее.
Дедок кряхтя поднялся и, опираясь на бадик и подволакивая ногу, подошел к окну. Проводил глазами до калитки донельзя довольного батюшку, который обнимая одной рукой трехлитровую бутыль мутного самогона что-то самозабвенно втолковывал семенящей рядышком бабуле, и обернулся с Снеженике. Усмехнулся в усы, причесав пятерней небогатую бороденку:
— Дед Данила меня кличут, будем знакомы!