Еще несколько минут она тупо просидела на полу, хлопая глазами, пока бабка Анисья разбиралась со своими домочадцами. Две девчушки с печки после долгих уговоров, споров и угроз были вытолканы бабкой за дверь: одна — с лопатой, вторая — с ведром. Кот, на всякий случай, отправлен туда же, а вот дед удаляться из избы напрочь отказался, мотивируя тем, что «куды ж такая театра, да без меня».
Бабка поругалась, поворчала, погрозила рушником, но смирилась и, наконец, обтерев руки о передник, уселась на топчан рядом с незваной гостьей.
— Ну рассказывай, кто есть такая, да как звать? — с недоверием оглядывая ее, начала она. — Отца Игната, можа, провела, токмо меня не проведешь. Я с такой оказией уже встречалась. Так что говори смело, да на деда не смотри, ему все одно в селе никто не поверит: дурной, аки Петрушка на ярмарке.
Снеженика растерялась. Сейчас, когда сковавший тело ужас начал потихоньку отпускать, навалилась дикая усталость. Ей казалось, что все это сон и хотелось только одного — побыстрее проснуться в своей кровати, под теплым боком вдруг ставшего до боли в сердце любимым и родным Вадьки, а все вот это, начиная с зеркала и заканчивая попом, собрать в мусорный пакет и выбросить подальше на задворки сознания.
Она потерла кулаками глаза и, осознав, что ее мечтам не быть реальностью, громко всхлипнула.
— Я… это… ыыыыы, — наконец не выдержала она и, громко разревевшись, решила, что пора сдаваться. — Снеженика…
— Снеже…тьфу! Енто чего, коровья кличка? — поморщился дед, усаживаясь на лавку.
— Нет! — возмутилась Снеженика, хлюпнув носом. — Человеческая!
— Ясно, ну а звать-то как? — сочувственно, как к умственно-отсталой, обратилась бабуся.
Снеженика разревелась пуще прежнего. Теперь уже из жалости к себе. Мало того, забросило на какую-то Кудыкину гору, чуть кнута от попа не отхватила, так теперь еще и оскорбляют в самых светлых чувствах. И кто? Бабка какая-то доисторическая… Её — представителя современной развитой цивилизации!
— Света. Светлана, — утерев опухший нос рукавом, выдала она.
— Красивое имя, редкое, — неожиданно одобрила бабуся, и Снеженика, преполненная чувством собственного достоинства, гордо взглянула на деда. — Светлая, значит, енто хорошо, а почто беса вызывать решилась?
— Никого я не вызывала! — снова скривила лицо она. — Я просто погадать хотела, на суженого! Он у меня есть, но я подумала, а вдруг это не он… И тут Ксюша говорит, давай проверим… А там мужик… Странный. Он мне не понравился, я и ушла спать. А зеркало закрыть забыла… ыыыыы…
— Вот тараторит как сорока, — поморщилась бабка и вопросительно посмотрела на деда. — А что, Данила, повторяется история?
— Дурь ваша бабья повторяется, хучь скрозь столетия, хучь скрозь века! — сурово выругался тот. — Что у курицы мозгов, и то поболее! Та хоть знает, что петух — он вот тут, в курятнике, а не в зеркале его разглядывать побежит!
Дед Данила многозначительно и с вызовом постучал себя пальцем по лбу.
— Ишь, смотри-ка, распетушился, каплун матёрый! — тут же взбеленилась бабка. — А можа, я тоже в свое время думала, что королевич заморский ко мне посватает, а не скоморох с базара!
— Тьфу на тебя, Анисья, вот надобно было б не брать тебя тогда, пущай бы по селу как ведьму ославили! Глядишь, одной ведьмой и меньше бы стало! Говорил же, выкинь енто зеркало бесовское! Дурное оно! Как знал: оставишь — все одно какая дурная башка вляпается!
— Нельзя! — строго погрозила пальцем бабка. — Не бесовское оно, а заговоренное!
— Зачем отца Игната позвала, коли знала, в чем дело? — не унимался дед.
— Откель я знала? Да мало ли, какая гадость в ее личину обрядилась? А так хоть знать буду — не нечистый енто, а девка бестолковая…
— Энто ты у нас бестолковая! Что ума, что суеты, как у курицы нетоптанной! Вот куда теперя Глашку закинуло?
Снеженика едва успевала переводить удивленные глаза с одного спорщика на другого и не могла поверить в то, что видит. Складывалось впечатление, что если для них подобное перевоплощение и не обычное дело, то как минимум, вполне знакомое.
— А Глаша в Москве теперь. В квартире у Ксюши, получается… — пробормотала она и замолчала, наблюдая, как вытягиваются в удивлении лица стариков.
— У самого царя-батюшки что ли? — ахнула бабка. — Дык ты, девка, кровей царских али как?
— Царя-я-я..? — удивленно промычала Снеженика. Историю в школе она не любила. Ну зачем это все — ворошить прошлое, если оно уже прошло? Даты эти всякие, цари… Поэтому теперь пришлось поднапрячь память, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться во временном отрезке, в который попала. Так-так, кого мы помним из царей? Разве что Ивана Грозного… До него вроде царь Горох был, а после — Берендей. Или наоборот? Ну это неважно.
— Это Иван Грозный что ли? — поморщив лоб, наконец, блеснула познаниями она.
— Хех, — усмехнулся дед. — Каких там царских? Холопка и есть холопка.
Снеженика задохнулась от возмущения.
— А вы, Протопопий Микентьевич, или как вас там… Зря думаете, что я глупая. У нас в двадцать первом веке и технологии, и телефоны, и самолеты есть! А царей нету. И холопов тоже.
— Двадцать первом? — хмыкнула бабуся, глянула на деда и перекрестилась. — Подалее меня ушла… Вот что, девка, поднимайся с полу, да завтрак готовить иди. И мой тебе совет: болтай поменее, да работай поболее. Девчатам ничего не говори, мол, ударилась головой о притолоку у Федосьи вчерась, вот мозги и покривились. По всем вопросам к нам с дедом обращайся, справимся, бог даст…
Снеженика напугалась:
— Бабусь, это что же происходит? Я такая тут и останусь? — она снова скривилась, готовая вот-вот разрыдаться. — Я домой хочу, меня жених ждет! Я на маникюр на завтра записана! — и Снеженика снова взвыла.
— Ишь ты, хранцуз чтоль? Ниче, подождет, не развалится…
— Какой француз? Я не хочу коров доить, я их боюсь!
— Значит, научишься, — уверенно прихлопнула бабка, поднимаясь с топчана, но поймав полный ужаса и недоумения взгляд Снеженики, добавила полушепотом: — То бесы играют в свои игрища, да вот токмо Святки — не время их силы. Сейчас силы другие правят, а значит, и игрища их контролируют. Раз уж ты тут, значит, поучить вас с Глашкой решили. Как и меня, грешную, однажды. Прими, девка, урок ентот, а как усвоишь — вернут они как было, уж мне-то верь.
— А жених? — ужаснулась Снеженика, вспомнив про Вадьку. — Да он эту вашу Глашу… она же… Он же меня бросит! Ааааа!
— Хех! Коли по судьбе тебе — не бросит! — улыбнулся дед Данила. — Судьба, что петля, затянет, да не выпутаешься! Я вот не выпутался…
— Ах ты ж, старый… — начала было бабка Анисья, но ее прервал истошный визг со двора.
В сенях раздался топот ног, потом грохот ведер и вопли. Дверь отворилась, хлопнув о стену так, что с нее посыпалась побелка, в избу ворвался поток морозного воздуха, потом испуганный с вздыбленной шерстью и глазами в полморды кот, и наконец, девчата, толкаясь и вопя, посыпались через порог.
— Бабусь, там Клёкот Петрович взбесился! Рычит и даже на кур кидается! Ульянку за коленку укусил! — задыхаясь и хватая ртом воздух, как от быстрого бега, доложила одна. — А ты, дедусь, отца Игната возвертай! Как есть бес в его вселился, гнать надо!
Еще несколько минут она тупо просидела на полу, хлопая глазами, пока бабка Анисья разбиралась со своими домочадцами. Две девчушки с печки после долгих уговоров, споров и угроз были вытолканы бабкой за дверь: одна — с лопатой, вторая — с ведром. Кот, на всякий случай, отправлен туда же, а вот дед удаляться из избы напрочь отказался, мотивируя тем, что «куды ж такая театра, да без меня».
Бабка поругалась, поворчала, погрозила рушником, но смирилась и, наконец, обтерев руки о передник, уселась на топчан рядом с незваной гостьей.
— Ну рассказывай, кто есть такая, да как звать? — с недоверием оглядывая ее, начала она. — Отца Игната, можа, провела, токмо меня не проведешь. Я с такой оказией уже встречалась. Так что говори смело, да на деда не смотри, ему все одно в селе никто не поверит: дурной, аки Петрушка на ярмарке.
Снеженика растерялась. Сейчас, когда сковавший тело ужас начал потихоньку отпускать, навалилась дикая усталость. Ей казалось, что все это сон и хотелось только одного — побыстрее проснуться в своей кровати, под теплым боком вдруг ставшего до боли в сердце любимым и родным Вадьки, а все вот это, начиная с зеркала и заканчивая попом, собрать в мусорный пакет и выбросить подальше на задворки сознания.
Она потерла кулаками глаза и, осознав, что ее мечтам не быть реальностью, громко всхлипнула.
— Я… это… ыыыыы, — наконец не выдержала она и, громко разревевшись, решила, что пора сдаваться. — Снеженика…
— Снеже…тьфу! Енто чего, коровья кличка? — поморщился дед, усаживаясь на лавку.
— Нет! — возмутилась Снеженика, хлюпнув носом. — Человеческая!
— Ясно, ну а звать-то как? — сочувственно, как к умственно-отсталой, обратилась бабуся.
Снеженика разревелась пуще прежнего. Теперь уже из жалости к себе. Мало того, забросило на какую-то Кудыкину гору, чуть кнута от попа не отхватила, так теперь еще и оскорбляют в самых светлых чувствах. И кто? Бабка какая-то доисторическая… Её — представителя современной развитой цивилизации!
— Света. Светлана, — утерев опухший нос рукавом, выдала она.
— Красивое имя, редкое, — неожиданно одобрила бабуся, и Снеженика, преполненная чувством собственного достоинства, гордо взглянула на деда. — Светлая, значит, енто хорошо, а почто беса вызывать решилась?
— Никого я не вызывала! — снова скривила лицо она. — Я просто погадать хотела, на суженого! Он у меня есть, но я подумала, а вдруг это не он… И тут Ксюша говорит, давай проверим… А там мужик… Странный. Он мне не понравился, я и ушла спать. А зеркало закрыть забыла… ыыыыы…
— Вот тараторит как сорока, — поморщилась бабка и вопросительно посмотрела на деда. — А что, Данила, повторяется история?
— Дурь ваша бабья повторяется, хучь скрозь столетия, хучь скрозь века! — сурово выругался тот. — Что у курицы мозгов, и то поболее! Та хоть знает, что петух — он вот тут, в курятнике, а не в зеркале его разглядывать побежит!
Дед Данила многозначительно и с вызовом постучал себя пальцем по лбу.
— Ишь, смотри-ка, распетушился, каплун матёрый! — тут же взбеленилась бабка. — А можа, я тоже в свое время думала, что королевич заморский ко мне посватает, а не скоморох с базара!
— Тьфу на тебя, Анисья, вот надобно было б не брать тебя тогда, пущай бы по селу как ведьму ославили! Глядишь, одной ведьмой и меньше бы стало! Говорил же, выкинь енто зеркало бесовское! Дурное оно! Как знал: оставишь — все одно какая дурная башка вляпается!
— Нельзя! — строго погрозила пальцем бабка. — Не бесовское оно, а заговоренное!
— Зачем отца Игната позвала, коли знала, в чем дело? — не унимался дед.
— Откель я знала? Да мало ли, какая гадость в ее личину обрядилась? А так хоть знать буду — не нечистый енто, а девка бестолковая…
— Энто ты у нас бестолковая! Что ума, что суеты, как у курицы нетоптанной! Вот куда теперя Глашку закинуло?
Снеженика едва успевала переводить удивленные глаза с одного спорщика на другого и не могла поверить в то, что видит. Складывалось впечатление, что если для них подобное перевоплощение и не обычное дело, то как минимум, вполне знакомое.
— А Глаша в Москве теперь. В квартире у Ксюши, получается… — пробормотала она и замолчала, наблюдая, как вытягиваются в удивлении лица стариков.
— У самого царя-батюшки что ли? — ахнула бабка. — Дык ты, девка, кровей царских али как?
— Царя-я-я..? — удивленно промычала Снеженика. Историю в школе она не любила. Ну зачем это все — ворошить прошлое, если оно уже прошло? Даты эти всякие, цари… Поэтому теперь пришлось поднапрячь память, чтобы хотя бы попытаться сориентироваться во временном отрезке, в который попала. Так-так, кого мы помним из царей? Разве что Ивана Грозного… До него вроде царь Горох был, а после — Берендей. Или наоборот? Ну это неважно.
— Это Иван Грозный что ли? — поморщив лоб, наконец, блеснула познаниями она.
— Хех, — усмехнулся дед. — Каких там царских? Холопка и есть холопка.
Снеженика задохнулась от возмущения.
— А вы, Протопопий Микентьевич, или как вас там… Зря думаете, что я глупая. У нас в двадцать первом веке и технологии, и телефоны, и самолеты есть! А царей нету. И холопов тоже.
— Двадцать первом? — хмыкнула бабуся, глянула на деда и перекрестилась. — Подалее меня ушла… Вот что, девка, поднимайся с полу, да завтрак готовить иди. И мой тебе совет: болтай поменее, да работай поболее. Девчатам ничего не говори, мол, ударилась головой о притолоку у Федосьи вчерась, вот мозги и покривились. По всем вопросам к нам с дедом обращайся, справимся, бог даст…
Снеженика напугалась:
— Бабусь, это что же происходит? Я такая тут и останусь? — она снова скривилась, готовая вот-вот разрыдаться. — Я домой хочу, меня жених ждет! Я на маникюр на завтра записана! — и Снеженика снова взвыла.
— Ишь ты, хранцуз чтоль? Ниче, подождет, не развалится…
— Какой француз? Я не хочу коров доить, я их боюсь!
— Значит, научишься, — уверенно прихлопнула бабка, поднимаясь с топчана, но поймав полный ужаса и недоумения взгляд Снеженики, добавила полушепотом: — То бесы играют в свои игрища, да вот токмо Святки — не время их силы. Сейчас силы другие правят, а значит, и игрища их контролируют. Раз уж ты тут, значит, поучить вас с Глашкой решили. Как и меня, грешную, однажды. Прими, девка, урок ентот, а как усвоишь — вернут они как было, уж мне-то верь.
— А жених? — ужаснулась Снеженика, вспомнив про Вадьку. — Да он эту вашу Глашу… она же… Он же меня бросит! Ааааа!
— Хех! Коли по судьбе тебе — не бросит! — улыбнулся дед Данила. — Судьба, что петля, затянет, да не выпутаешься! Я вот не выпутался…
— Ах ты ж, старый… — начала было бабка Анисья, но ее прервал истошный визг со двора.
В сенях раздался топот ног, потом грохот ведер и вопли. Дверь отворилась, хлопнув о стену так, что с нее посыпалась побелка, в избу ворвался поток морозного воздуха, потом испуганный с вздыбленной шерстью и глазами в полморды кот, и наконец, девчата, толкаясь и вопя, посыпались через порог.
— Бабусь, там Клёкот Петрович взбесился! Рычит и даже на кур кидается! Ульянку за коленку укусил! — задыхаясь и хватая ртом воздух, как от быстрого бега, доложила одна. — А ты, дедусь, отца Игната возвертай! Как есть бес в его вселился, гнать надо!