Вломились моджахеды и в квартиру Назаровых, где Марьяна пыталась напоить из пипетки едва дышавшую, но еще живую Найду. Хромова сделала псине перевязку (недаром же собиралась поступать в медицинский) и сейчас уговаривала перепуганную Сашку сбегать в аптеку за пенициллином.
– С нами пойдете! – сказал девушкам один из боевиков.
– Мы не можем! – возразила Марьяна. – Вы же видите, у нас больная собака!
В ответ раздался издевательский смех.
Второй боевик заметил лежавший на столе мобильник Марьяны, схватил его и сунул в карман. Он выполнял волю командира, приказавшего забирать у населения все мобильники, и протесты Марьяны ни к чему не привели. Потом боевики вытолкали сестер на улицу, где девушки присоединились к небольшой колонне, в которой уже стояли Алик
Куренной, Чебурашка, Андрей Тюменев, Людка Швецова и еще десятка два человек, на беду оказавшихся дома.
Боевики наведались и в дом Касымовых, где за поздним завтраком сидели ничего не подозревавшие о происшедшем хозяин – Равиль
Касымов, главврач местной больницы, его жена и четверо детей малмала меньше, старшим из которых был шестнадцатилетний Ринат.
Когда боевики поняли, что попали в татарскую семью да еще углядели на книжной полке Коран в золоченой обложке, пыла у них поубавилось.
– Мусульманин? – спросил один из боевиков у главы семьи.
– Да, – ответил тот.
Касымовы никогда не скрывали этого, и никто в городке не смотрел на них косо. Тут вообще был самый настоящий интернационал, и никому в голову не приходило вспоминать, что, например, Куренные самые настоящие хохлы, Тюменевы – русские, Швецовы – из кубанских казаков, а Чвановы – цыганских кровей. Доносившиеся до Краснокумска слухи, что где-то в больших городах случаются кровавые разборки – там таджика зарежут, там армянина до смерти изобьют – казались какой-то первобытной дикостью. А бритоголовых подонков, которыми в
Краснокумске и не пахло, здесь считали самыми настоящими психами, непонятно почему разгуливающими на свободе.
Непьющая татарская семья Касымовых, жившая по своим строгим, хотя и непонятным правилам, считалась в городе примерной. Шамиль Касымов был уважаемым человеком. Скольких больных поднял на ноги! А с приветливой супругой его, Фатьмой, всегда можно было перекинуться добрым словом да взять у нее рецепт настоящего бешбармака.
Боевики стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
– Вы кто такие? – спросил Касымов-старший. – И вообще что происходит?
– Ничего, – прозвучало в ответ. – Аллах акбар!..
И непонятные люди с автоматами убрались, оставив семейство Касымовых в недоумении и тревоге.
Как только за ними захлопнулась дверь, Касымов-старший бросился к телефону. Но в трубке стояла зловещая тишина, и стало понятно, что случилось нечто страшное.
Участковый Шульгин с чердака трехэтажного дома наблюдал за двигавшейся по улице небольшой колонной молодежи, вооруженной лопатами. По бокам шли несколько бородатых конвоиров.
Шульгин только что успел переодеться. Ему удалось стащить рубашку и штаны, которые сушились на веревке во дворе дома. Участковому пришлось пойти на это маленькое преступление. В милицейской форме он был бы слишком заметной мишенью для врага.
Вступать в бой с превосходящими силами противника не имело никакого смысла. Шульгина ждала бы неминуемая смерть. Может быть, красивая, но глупая. Совершенно бесполезная. А вот вырваться из города к своим, чтобы сообщить о том, что здесь происходит, следовало попробовать немедленно, не дожидаясь ночи, хотя темнота стала бы
Шульгину надежной помощницей. Сейчас время работало на захватчиков, позволяя им укрепить оборону.
Шульгин сразу догадался, куда и зачем ведут ребят с лопатами.
Спрятав в углу свою милицейскую форму, участковый сунул пистолет за пазуху и начал спускаться с чердака.
Во дворе произошла легкая заминка. Там Шульгин неожиданно нос к носу столкнулся с крутобедрой теткой, в растерянности стоявшей возле веревки, на которой сушилось выстиранное белье. Шульгин сделал шаг назад, но было уже поздно. Тетка увидела его.
– Ой! – радостно воскликнула она. – Вот ты-то мне и нужен! Ты же из милиции, да? Я хочу заяву сделать. Брюки мужнины у меня украли. И рубашку. Вот тут висели…
Внезапно тетка осеклась, узнав на Шульгине пропавшие вещи.
– Тихо, тихо! – сказал участковый, прикладывая палец к губам. -
Временная конфискация. Верну в полной сохранности, не сомневайтесь.
С этими словами он быстрым шагом пересек двор и исчез за углом.
Тетка с изумленно открытым ртом проводила его взглядом.
Жирный чернозем легко поддавался лопатам. И все-таки вырыть окопы полного профиля было не так-то просто. Особенно без сноровки. У девчонок через полчаса работы на ладонях вздулись пузыри. У пацанов тоже руки горели огнем. Но боевики торопились и ни разу не дали передышки. Наоборот, подгоняли грозными окриками.
Особенно лютовал один из них, по имени Мовлади. В этом молодом парне с круглым рябым лицом без труда угадывался русский.
Бывший контрактник Сергей Варгузов был родом из подмосковного
Ступина. В первом же бою с моджахедами его взяли в плен и наверняка поставили бы к стенке, если бы он по трусости не выразил горячего желания принять мусульманство. Вслед за Ильясом Варгузов громко повторил главное исламское свидетельство-шахаду: “Я знаю, верю всем сердцем и подтверждаю на словах, что Мухаммед – последний Посланник
Аллаха”, – обрил голову и стал мусульманином. После этого Ильяс привел его к командиру.
Али-хан презирал изменников, справедливо считая, что предавший единожды может предать и во второй раз. Однако в Коране было сказано: “…если враг твой прекратит борьбу – Всемилостив наш Бог и
Всепрощающ”. Спорить с этим было все равно что равнять себя с Богом, а это – великий грех.
Так Сергей Варгузов, получивший новое имя – Мовлади, стал членом отряда боевиков. Стараясь выслужиться, он изо всех сил пытался быть правоверней любого мусульманина. Но это выражалось лишь в особой жесткости, которой он превзошел даже свирепого Ильяса. Одно только огорчало Сергея-Мовлади. Как он ни старался, у него решительно не росла борода, от чего среди моджахедов он выглядел белой вороной…
Подгоняя грязной матерщиной тех, кто ковырял землю лопатами,
Сергей-Мовлади заметил, что Людка Швецова откровенно сачкует, захватывая всякий раз не больше чайной ложки земли.
– Ты, шалава! – закричал он. – А ну, кончай халтуру! Копай как положено!
Людка распрямилась и обожгла надсмотрщика ненавидящим взглядом.
– Ты мне тут глазками не сверкай! – взбеленился Сергей-Мовлади. -
Выколю!
– Да пошел ты! – отмахнулась Людка.
И тут Сергей-Мовлади заметил крохотный золотой крестик, висевший у нее на шее.
– А ну-ка, сними! – потребовал он, указывая на крестик.