Для погребения. И умирающей
Столь скоро. Нелепость времени,
Вносящего в вечность ничто.
Желание преодолеть
Ограничение времени. И
Тщетность...
Основная тема его поэзии - не смерть, но скорбь. Тоска о человечности, которая не утеряна, но которой еще не было. Он и к религии обращается как к прибежищу - последней надежде.
Уже в Геронтионе изображено типичное состояние сознания, нечто аморфное, неопределенное, окарикатуренное
443
обрывками идей, неразрешимыми мысленными противоречиями: всё это - для передачи духовной судьбы поколения Геронтиона.
Наша доблесть
Порождает мерзость и грех. Наши бесстыдные
преступления
Вынуждают нас к добродетели.
Это слезы стекают с проклятого иудина дерева.
Великое ничтожество природы, суини эректус, творит свою тщетную историю, где всё - ложь и обман. "Вдумайся" Геронтиона - ни к кому не обращенная ирония, риторика самоанализа, который тоже бесплоден. "Мы" иллюзорно: оснований для общности нет. В истории все - "они". ("Мысли сухого мозга" - таков безличный итог жизни Геронтиона, безличного "старикашки", перед лицом смерти").
Мысли сухого мозга во время засухи.
Плюс разброд восприятия: высокая метафизика и скотство, любовь и смерть, шепотки бессмертия.
Временами он стилизуется под пророка, вещающего о судном дне:
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Вот как кончится мир
Не взрыв, но всхлип
Так умрет воздух
Так умрет земля
Так умрут вода и огонь,
но гораздо чаще и, чем дальше - тем больше, он размышляет не о грядущем, а о вечном, неизменном, непреодолимом.
Не взрыв, а всхлип... Стоп, здесь что-то веберновское... вебер-новский крик, стон... Экспрессия великой поэзии - как парафраза к экспрессионизму великой музыки.
Интерпретация Полых людей как неверия в человека, как ощущения его пустоты, бессмысленности жизни, поэтизации смерти - вот уж абсурд! Неверие в человека - это когда: "Велик наш край - он просто рай".
Поэма - предупреждение. Поэтический Римский клуб. Не навязчивая идея гибели мира, не распад человеческой личности,
444
а вопль отчаяния, попытка обратить внимание на бодро идущих к своему концу, то есть прежде всего - на нас...
Мы полые люди,
Мы чучела, а не люди
Склоняемся вместе
Труха в голове,
Бормочем вместе
Тихо и сухо,
Без чувства и сути,
Как ветер в сухой траве
Или крысы в груде
Стекла и жести
Нечто без формы, тени без цвета
Мышцы без силы, жест без движенья...
Каждое слово - о нас, каждая буква...
Пятичастная сюита - так критики называют эту поэму - явилась как бы завершающим аккордом к симфонии Бесплодной земли, в котором сконцентрированы все ее мотивы и все поэтические находки.
В "Полых людях" мотив прижизненной смерти реализуется до конца. Знакомые образы бесплодной земли: череп, кости, крысы, сухая трава, осколки стекла, битый камень, пустынные долины - вновь возникают в сюите. Знакомое смешение стилей, уровней: в "Бесплодной земле" джазовые ритмы сплетаются с оперными партиями и хорами, здесь преобладает соединение nursery rhymes* со словами католической литургии. Короткие рифмованные строки задают нервный ритм, в то время как отсутствие строфических вариаций, преобладающая равносложность, равноударность строк в сочетании с множеством повторов, параллельных зачинов, придаточных, приложений придают сюите монотонность, не свойственную "Бесплодной земле". Монотонность эта подчеркивает мертвенность, автоматизм существования "полых людей". Лишенные человеческих свойств, "люди-чучела" встречают свой конец и конец мира не воплем ужаса, а хныканьем (whimper).
Для него путь любви пролегает через самоосуждение (Данте!); полым людям это непостижимо: всё, на что они способны, - это совершать свой неизменный ритуал бессмысленно-холопского существования.
* Побасенки (англ.).