— Не ври!
— Это возмутительно!
— Нет, это подло!
— Ради бога! Что случилось? Господи, зачем я сюда пришел?! — стонал Цабинский.
— Я вам расскажу…
— Нет, я должна рассказать, потому что ты лжешь!
— Родненькие мои! Ей-богу, не выдержу и сбегу!
— А было так: я получила букет, ну ясно, преподнесли мне, а эта… стояла ближе, взяла и перехватила… и вместо того, чтобы отдать мне, раскланялась, бессовестная, с публикой и присвоила букет себе! — захлебывалась Качковская, чуть не плача от злости.
— Рассказывай, милая! Так тебе и поверят! Тебе только трубочисты дарят букеты! Директор, голубчик, мне преподнесли цветы после куплета, я взяла, а эта прицепилась, говорит, букет ее… Ну, прямо смех и стыд! Она думает, за такой хриплый вой ее осыплют цветами!
— Тебе цветы?! Да ты ни одной ноты не можешь взять по-людски… Пищишь, как шансонетка!
— Трубишь, как слон, когда с него шкуру сдирают, и еще воображаешь из себя бог весть что!
— Молчи! Я актриса с именем, а тут какая-то замухрышка, кочерыжка капустная, мелкая хористка смеет меня оскорблять.
— Такой замухрышке больше цены, ее держат не из вежливости, не за прошлые заслуги, не ради вставных зубов, не из уважения к старости! Уж лучше бы ты внучат развлекала своим пением, чем играть на сцене.
— Директор, прикажите замолчать этой базарной бабе, иначе я сию минуту уйду из театра.
— Если эта ведьма не замолчит, клянусь Вавжеком, не кончу спектакля… К черту все!.. Мне противно играть с такими…
И она заплакала.
— Мими, ресницы потекут! — заметила одна из актрис.
Мими тут же перестала плакать.
— Чем же я могу вам помочь, чем? — спрашивал Цабинский, получив наконец возможность говорить.
— Пусть сейчас же отдаст мне букет и извинится! — потребовала Качковская.
— Могу еще кое-что добавить… кулаком…
— Спросите, пан директор, у хора: все видели, кому преподнесли букет.
— Хор из четвертого акта! — крикнул Цабинский за кулисы.
Вошли актеры, некоторые из них уже успели наполовину раздеться. Вместе с ними вошла Янка.
— Устроить Соломонов суд!
В уборную набилось много народу; насмешки, как фейерверк, сыпались на голову ненавистной Качковской.
— Кто видел, кому дарили букет? — спросил Цабинский.
— Мы не заметили, — последовал единогласный ответ. Никто не желал восстанавливать против себя ни ту ни другую сторону, только Янка, презиравшая ложь и несправедливость, сказала:
— Панне Зажецкой. Я стояла рядом и все видела.
— А этой выскочке что здесь надо?! Явилась с улицы, да еще голос подает… какая-то там! — задыхаясь от злости, бросила Качковская.
Янка подступила к ней и голосом хриплым от гнева сказала:
— Вы не имеете права оскорблять меня! За меня некому заступиться, но я сама постою за себя и не допущу этого! Слышите! Я найду, что ответить. Еще никто меня не оскорблял и не будет!
Голос Янки дошел почти до крика, необузданная натура брала верх. Все вдруг смолкли — столько достоинства и силы звучало в Янкиных словах. Бросив на обидчицу уничтожающий взгляд, Янка повернулась и вышла.
У Качковской от злости перехватило дыхание, зато актеры давились со смеху, особенно была довольна Мими.
Цабинский убежал и, наскоро переодевшись, помчался в кассу.
— Ого, хороша штучка эта новенькая! — заметил кто-то.
— Качковская теперь ей не простит…
— А что она сделает? Новенькую дирекция опекает…
Мими после окончания спектакля побежала к хористкам, разыскала Янку, которая все еще не могла прийти в себя от возмущения, бросилась ей на шею, расцеловала, засыпала словами благодарности:
— Какая вы добрая… Как я вас люблю!
— Я была обязана так поступить.
— Не побоялись, как другие, нажить врага!
— Это меня никогда не пугало. Сила человека измеряется количеством его врагов, — с достоинством заметила Янка, продолжая неторопливо переодеваться.
— Поедемте с нами в Беляны, хорошо?
— Когда? Я ведь еще никого не знаю.
— Собираемся на днях… Поедут Вавжек, Майковская с Топольским и один литератор — у нас его пьесу собираются ставить, очень интересный человек, и вы с нами. Соглашайтесь. Повеселимся на славу, будьте уверены.
Мими еще долго упрашивала Янку. На уговоры и поцелуи Янка отвечала довольно холодно, но поехать в Беляны наконец согласилась.
— Знаете, завтра будет такой кутеж! Именины Цабинской. А теперь собирайтесь, выйдем вместе.
Они дождались Вавжецкого и все вместе отправились в кондитерскую пить чай, прихватив еще и Топольского, который тут же за столиком сочинил уведомление: все должны были собраться на репетицию ровно к десяти, без опозданий.