Вне себя от ярости она набрасывалась на Топольского.
Ее красивое лицо пылало бешенством, классические черты исказились от гнева, из горла вырывалось сдавленное шипение. Началась истерика: Меля схватила Топольского за руку, щипала, трясла его, не соображая, что делает.
Топольский, выведенный из терпения, ударил ее и с силой оттолкнул от себя.
Майковская с воплями, не похожими даже на человеческий голос, смеясь и плача, трагически заламывая руки, упала перед ним на колени.
— Морис! Любовь моя, прости! Солнце мое! Ха-ха-ха! Собака, мерзавец! Ты, ты… Дорогой мой, прости меня!
Она прижалась к его ногам, целовала ему руки. Топольский стоял мрачный; ему было жаль ее и стыдно за свою несдержанность; он только жевал папиросу и тихо просил:
— Встань… Не разыгрывай комедии. Постыдилась бы! Сейчас все сюда сбегутся.
Прибежала мать Майковской, старуха, очень похожая на ведьму, и принялась поднимать дочь с полу:
— Меля! Доченька!
— Заберите вашу истеричку и пусть не устраивает здесь скандалов, — посоветовал ей Топольский и вышел на улицу.
— Доченька! Вот видишь… Говорила я, просила — не бери его. Такой разбойник! Не ценит он тебя, погубит, тот совсем другое дело… Ну, хватит, Меля! Встань, доченька, встань!
— Ах, мать, отвяжись! — прикрикнула на нее Майковская.
Оттолкнув старуху, она вскочила, вытерла лицо и принялась бегать взад и вперед по сцене.
Это ее окончательно успокоило, злости как не бывало. Майковская заулыбалась, запела, а потом совсем спокойным голосом обратилась к Янке:
— Не хотите пойти со мной в город?
— Хорошо, как раз и дождь перестал… — согласилась Янка. А сама все смотрела, смотрела на нее.
— Ну что! Видели, каков фрукт?
— Видела и все не могу успокоиться от возмущения.
— Глупости!
— Здесь, в театре, столько странного, теперь я хоть и с трудом, но многое уже поняла и объяснила себе, как могла, а вот такой сцены не пойму. Как вы можете терпеть?
— Я слишком его люблю, чтобы принимать всерьез такие мелочи.
Янка невесело рассмеялась.
— Только в оперетте да за кулисами можно увидеть что-либо подобное.
— О, я еще отомщу!
— Отомстите? Очень интересно. Я бы никогда, никогда не простила.
— Я выйду за него. Он женится на мне.
— Это будет местью? — изумилась Янка.
— Лучше не придумаешь. Уж я ему тогда устрою жизнь. Знаете, зайдемте сначала в кондитерскую, нужно купить шоколаду.
— Но у вас же не было на ужин! — невольно вырвалось у Янки.
— Ха-ха, ну какая вы наивная! Видели того, что присылает мне букеты? И думаете, я сижу без гроша? Ха-ха! Где вы только выросли? Просто бесподобно.
И Майковская снова захохотала, да так громко, что прохожие на улице стали оглядываться. Неожиданно она переменила разговор и с интересом спросила:
— У вас есть кто-нибудь?
— Есть… Искусство, — серьезно ответила Янка, даже не обидевшись: она уже знала, что в театре такие вопросы весьма обычны.
— Вы или очень честолюбивы, или себе на уме. Не думала я, что вы такая, — сказала Майковская и стала слушать Янку внимательней.
— Честолюбива — может быть! У меня одна цель в театре — искусство!
— Бросьте меня дурачить! Ха-ха! Искусство — цель жизни! Модный мотив из старого фарса.
— Для кого как…
Майковская замолчала и погрузилась в свои невеселые думы. Звезда провинциального театра угадывала в Янке соперницу, к тому же умную, а значит, опасную.
— О, дорогие мои, едва догнал вас! — окликнул их кто-то сзади.
— Меценат! Вы не на службе? — ядовито заметила Майковская, намекая на его постоянное внимание к директорше.
— Хочу сменить повелительницу… И вот как раз ищу вакантное место.
— У меня вам придется туго.
— О, это мне не подходит! Я уже слишком стар… Но есть женщины, более снисходительные к моим годам. — И он галантно поклонился Янке.
— Вы, Меценат, с нами?
— Да, с вашего разрешения, я провожу вас.
— Будем очень рады.
— Предлагаю закусить в «Версале».
— Я должна вернуться, — возразила Янка, — ведь еще не кончили читать пьесу.
— Кончат и без вас. Идемте.