Янка поначалу немного конфузилась, но Майковская держалась так непринужденно, что Янка, глядя на нее, повеселела и уже не обращала внимания ни на официантов, ни на посетителей, которые с усмешкой посматривали в их сторону.
Меценат ухаживал лишь за Янкой, не оставляя ее без внимания ни на минуту, засыпал комплиментами. Это очень забавляло Майковскую. Янка сначала хотела рассердиться, но Меценат со своими ухаживаниями выглядел так комично, что она тоже развеселилась и искренне смеялась над ним вместе с Мелей.
Завтрак был превосходный, с отборными винами, за окном весело сияло солнце, и Янка почувствовала, как ее пронизывает какое-то волнующее тепло; было так хорошо сидеть, ни о чем не заботясь, ни о чем не думая, и развлекаться. И все же Янка вспомнила про репетицию.
— Пусть подождут! Неужели я стану под них подлаживаться? — Майковская часто бывала деспотичной и капризной и тогда не церемонилась с театром, требовала, чтобы ставили такие пьесы, где бы она могла проявить свой талант. Цабинский вынужден был уступать, он очень ценил ее и Топольского и боялся, как бы они посреди сезона не оставили труппу.
Был уже четвертый час, когда Янка и Майковская вернулись в театр. Репетиция вечернего спектакля шла полным ходом.
Цабинский попытался было выразить неудовольствие, но Майковская посмотрела на него таким уничтожающим взглядом, что директор только поморщился и убрался восвояси.
Мать прибежала к Меле с каким-то письмом. Майковская прочитала, набросала несколько слов в ответ и отдала старухе.
— Отнеси, мать, только сейчас же.
— Меля, а если его не будет? — спросила мать.
— Нужно подождать и отдать самому. Вот тебе на это…
И, щелкнув по горлу жестом заправской пьянчужки, сунула матери монету. Зеленоватые глаза старухи сверкнули благодарностью, она поцеловала дочери руку и убежала.
Янка пошла искать Глоговского, но того уже не было; тогда она отправилась в зал и села рядом с Меценатом. Она вдруг вспомнила его давнишнее гадание по руке.
— Меценат… вы мне кое-что обещали… — начала она, усаживаясь рядом.
— Я? Я? Ей-богу, что-то не припомню. Разве что…
— Вы мне гадали по руке, обещали сказать, что меня ждет.
— Помню, но нужно взглянуть еще раз…
— Только не здесь. Идемте лучше в уборную, там по крайней мере на нас не обратят внимания.
Они поднялись в уборную хористок.
Меценат довольно долго изучал обе ее ладони и наконец как-то нерешительно произнес:
— Даю честное слово, впервые вижу такие странные линии… Право, не знаю даже…
— Я прошу сказать мне абсолютно все, ничего не скрывая. Может быть, это смешно, но, должна вам признаться, я верю в гадание, верю в сны и предчувствия. Вас это удивляет, но я действительно верю.
— Не могу, я сам не убежден, правда ли это.
— Все равно, правда или нет, но, Меценат, дорогой, вы непременно должны сказать. Торжественно обещаю вам, каким бы ни было предсказание, я не приму его близко к сердцу, — ласково просила Янка, снедаемая любопытством и необъяснимым страхом.
— Ждет вас какая-то болезнь, может быть, что-то будет с головой. — Я не знаю, не верю этому, даю честное слово. Говорю, что вижу, но… но…
— А театр?
— Вы станете известной. Станете очень известной! — поспешил он утешить ее и отвел взгляд в сторону.
— Неправда, этого вы там не видели! — сказала Янка. Она не могла не заметить, что глаза его лгут.
— Слово! Честное слово, все это есть! Вы достигнете славы, но на пути к ней будет много страданий и слез. Не доверяйтесь мечтам.
— Пусть хоть сквозь пекло, лишь бы дойти! — сказала девушка с силой, и глаза ее заблестели.
— Позвольте мне служить вам советом, дружеской помощью. Если у человека есть сердце, он должен поддерживать ближнего.
И Меценат с благоговением поцеловал девушке руку.
— Благодарю, я пойду одна; если буду несчастлива, так тоже одна. Очень вам благодарна, но я никогда не снесла бы людской жалости, а вы хотите меня пожалеть…
Снизу донеслись голоса, звуки музыки и нарушили тишину.
Меценат сжал Янке руку и, уходя, сказал:
— Не верьте гаданию, но воды все же остерегайтесь!
Еще минуту Янка сидела одна, томимая неясными предчувствиями, испытывая страх и необъяснимую горечь.
Затем она сошла вниз и отправилась домой. Дома Янка пообедала, даже пыталась читать, но предсказания не выходили из головы.
«Интересно, что со мной будет?… — думала девушка, беспокойно шагая по комнате. «Станете очень известной!.. Не доверяйтесь мечтам!» — повторяла она, но тут же добавляла: — Глупости! Просто разволновалась, никуда это не годится!»
И все же она не могла так просто разделаться с нелепыми предчувствиями, которые мешали ей успокоиться.
«Буду известной!»
Янка улыбалась, медленно, с наслаждением повторяя эти слова.
«Не доверяйтесь мечтам!»
Она еще долго сидела, предаваясь воспоминаниям, подробно восстанавливала в памяти все события своей жизни с того самого дня, как она впервые появилась в театре.
«Что произошло за это время?» — спрашивала она себя, обрывая увядшие цветы Гжесикевича. И сама себе отвечала:
«Я в театре!»
Снова и снова рисовался в ее голове тот мир, в котором она сейчас жила, но теперь он казался ей странным, очень странным по сравнению с ее прежним миром.
На тот и на другой смотрела она как бы с высоты и испытывала такое чувство, будто стоит на распутье, и каждый из этих миров движется по-особому, имеет свои центры притяжения.
Долго еще Янка думала о будущем, но не решалась задумываться о нем слишком серьезно: стоило начать анализировать происходящее, как тут же возникала пугающая темнота и мысли начинали путаться.
Она занялась шитьем, и постепенно думы ее приняли другое направление. Янка почти успокоилась и хотя время от времени мысленно возвращалась к предсказаниям старика, они уже не производили на нее прежнего впечатления.