[…] Мы даже можем предположить, что законы механики суть некие рефлексы былых инстинктивных процессов мировой мысли, действующих теперь в энергиях, включенных в вещество, подобно тому как рефлексы действуют в нервной системе и мозгу человека”. Яков Голосовкер
“В „Сказаниях о титанах“ открывается чужое зрение в мир странный, беспощадный, яркий и неверный, как мираж”. Он же
“Сила воображения может пробудиться внезапно, точно от искры в сухостое…” Продолжение фразы и последующий абзац были вымараны; я подумала о Мировиче и детях из клиники. Его рассказы, сказки, книги, смешавшиеся в книгу, разбудили детей, полыхнула искра в сухостое, и они, неофиты, незнайки, оказались в самом центре мифа, который и был культура и частью которого они теперь стали. Воображение каждого нашего “колдовского ребенка” и всех их вместе, должно быть, и материализовалось в образы посещений.
“Детская магия, — написал он на следующем листке, словно услышав мысли мои, – жила в сознании Гумилева всю жизнь. Мне кажется, его последняя поездка на Украину несла в себе и скрытую цель; он загадал, что на одной из станции увидит на перроне Ольгу Высотскую с сыном — и сойдет с поезда. Но ему не удалось увидеть их в окно, а о том, что он увидел, сказал он с горечью: „Украина сожжена“. И потом, когда узнал он, что в Ростове поставили его пьесу, он надеялся, идя в театр, что одну из ролей будет играть она. Не сбылось и это”.
— Какие странные имена у посетителей наших больных, — сказал Мирович.
— Уток и Тимтирим? — спросил Орлов.
— Нет, к этим уж я притерпелся. Шоро и Назарик.
У Шоро один раз спросили:
— Может быть, Назарик — пигмей?
— Мы с ним пигмеи по очереди, — отвечал Шоро.
Они и вправду масштабировались на разные лады, с ростом и величиной полная неразбериха, семь пятниц на неделе; в канун ноябрьской воробьиной ночи Назарик появился, сидя у Шоро на плече, и был он в тот момент то ли не больше крупного петуха, то ли не меньше маленькой обезьянки.
— Я играю в свой тотем, —важно пояснил он.
— Если ты чуть-чуть индеец, почему твое имя Назарик?
— Это мое подменное имя номер два.
— У тебя несколько подменных имен?! — воскликнул зачарованный Жанбырбай.
— Нет, подменное одно, но есть еще тайное номер три, запасное номер четыре и псевдоним номер пять.
— Зачем тебе их столько? — спросил Мальчик.
— Все это не нашего ума дело, — промолвил Шоро и унес Назарика.
На вопрос, кто из них главнее, Шоро отвечал:
– Кто в данный момент меньше, тот временный главнюк.
— Ну, не всегда, — возразил Назарик.
Во время ежевечерней игры “Что ты любишь?”, когда пришла его очередь, Шоро впервые заулыбался:
— Я люблю домик для птиц!
— Скворечник?
— Нет, для скворца домик избушечка, дуплянка из полешка, а я люблю цыганский домик для птиц, настоящее вардо.