— А откуда вы знаете, что обезьяна — вы?
— Сердце мне это говорит! Идем, идем к судье! Не пойдешь, так тебя шериф в кандалах поведет!
— Что ж, пойдемте, — согласился Ганс, уверенный, что на этот раз победа за ним.
Они закрыли лавки и отправились к судье, перебраниваясь всю дорогу. И только у самых дверей мистера Дансонвилля оба спохватились, что не настолько знают английский язык, чтобы изложить судье все дело.
Как тут быть? Вспомнили, что шериф, польский еврей, говорит и по-английски и по-немецки. Пошли дальше, к шерифу.
Но шериф собрался куда-то ехать и уже сидел в телеге.
— Ступайте вы к черту! — сердито прикрикнул он на них. — Взбудоражили весь город! Годами носите одну пару башмаков! Некогда мне с вами возиться. Я еду за дровами. Прощайте!
И уехал.
Ганс упер руки в бока и сказал спокойно:
— Ну, мисс, придется вам потерпеть до завтра.
— Ждать? Ни за что, легче умереть! Только если вы снимете обезьяну…
— Обезьяны не сниму.
— Тогда тебя вздернут! Будешь болтаться на дереве, немец, ой, будешь! Обойдется дело и без шерифа! Судья тоже знает всю историю.
— Ну, так идем к нему без шерифа!
Однако мисс Нейман ошибалась: судья один во всем городе ровно ничего не знал об их ссорах. Безобидный старичок приготовлял свои снадобья и воображал, что спасает мир.
Он принял их, как принимал каждого, — учтиво и ласково.
— Покажите языки, дети мои!.. Сейчас я вам пропишу лекарство.
Оба замахали руками, пытаясь таким образом объяснить ему, что пришли не за лекарством. Мисс Нейман твердила:
— Мы не за этим! Не за этим!..
— Так чего же вам нужно?
Ганс и мисс Нейман заговорили разом, перебивая друг друга. Ганс слово, она — десять. Наконец, немку осенила удачная мысль: она указала себе на грудь в знак того, что Ганс пронзил ей сердце семью мечами.
— Ага, теперь понимаю! Понимаю! — обрадовался доктор.
Он раскрыл большую книгу и начал что-то в нее записывать. Спросил у Ганса, сколько ему лет. Оказалось — тридцать шесть. Спросил у мисс Нейман, но она не помнила точно, сказала, что, кажется, около двадцати пяти.
— All right![7] А как зовут? Ганс, Лора. All right! Чем занимаетесь? Торговлей! All right! — доктор задал еще какие-то вопросы. Они их не поняли, но на всякий случай ответили: «Yes»[8]. Доктор кивнул головой: вот и все.
Кончив писать, он встал и вдруг, к великому удивлению Лоры, обнял ее и поцеловал.
Она решила, что это доброе предзнаменование, и пошла домой, полная самых радужных надежд.
Дорогой она пригрозила Гансу:
— Я вам покажу! Вы у меня запляшете!
— Запляшет кое-кто другой, — спокойно отпарировал тот.
На другое утро к их лавкам подошел шериф. Оба — и Ганс и мисс Нейман стояли в дверях. Он пыхтел трубкой, она напевала:
— Дачмэн, дачмэн, да-ачмэн!
— Думаете идти к судье? — спросил шериф.
— Мы уже ходили.
— Ну и что?
— Шериф, голубчик! Дорогой мой мистер Дэвис! — взмолилась мисс Нейман. — Пойдите узнайте, что он постановил. А я в долгу не останусь… Мне как раз нужны новые ботинки. Замолвите там за меня словечко судье! Вы сами видите я одинокая, беззащитная девушка…
Шериф ушел. Он вернулся через четверть часа, и почему-то за ним шла целая толпа.
— Ну, что? Как? — спросили в один голос оба противника.
— Все в полном порядке, — отвечал шериф.
— Что же судья сделал?
— А что он мог сделать плохого? Он вас поженил.
— По-же-нил?!
— Ну да. Что же тут странного? Все люди рано или поздно женятся.
Если бы в них ударила молния, и тогда Ганс и его соседка не были бы так потрясены. Ганс выпучил глаза, разинул рот и, как полоумный, уставился на мисс Нейман, а она, не менее ошеломленная, — на него. Оба в первую минуту словно окаменели, потом подняли крик:
— Его жена? Я?!
— Мне быть ее мужем?!
— Караул! Люди добрые! Ни за что! Сию минуту иду разводиться! Не хочу!
— Нет, это я не хочу!
— Лучше смерть, господи!.. Развод, сейчас же развод! Что же это такое творится?!
— Кричать-то зачем, мои дорогие? — спокойно сказал шериф. — Крик тут не поможет. Судья женить женит, но разводить он не может. Вы же не миллионеры из Сан-Франциско, чтобы затевать разводы. Разве вы не знаете, во что это обходится? Ай-ай-ай! Зачем кричать? У меня на складе есть чудные детские башмачки, я вам их дешево продам. До свиданья!