178878.fb2
УРЛАЙТ: Чем сегодняшние человеческие отношения отличаются от тех — 1982-85 гг.?
НИНА: Происходит естественный процесс. Дружески-братские отношения, к сожалению, вырождаются. Многие уходят из мира дружеских контактов в мир деловых. Человек становится очень крутой, занят с фээргэшниками и т. п., в дом уже просто как друг, повидаться — нос не кажет. Конечно, время беззаботных митингов прошло, дважды пережить одно и то же невозможно.
УРЛАЙТ: В общем, декаданс тебе ближе, чем ренессанс.
НИНА: Да, конечно. Декаданс — не как упадок, а как предсмертный вопль, крик — перед упадком. Излом, надлом, но не вычурность. Тут тонкая очень грань — как «инь-янь» — на ней необходимо удержаться. Смысл моего творчества — эту грань «инь-янь», отделяющую взлет от падения, всегда чувствовать и не переходить.
Модерн как стиль /для наглядности возьмем архитектурный/, в противоположность основному принципу классицизма /"снаружи-внутрь"/, основывается на принципе «изнутри-наружу». Т. е. если классицизм идет от внешних форм здания, его соответствия окружающей застройке и, желательно, идее укрепления через величие и регулярность форм, колоннад и т. п. атмосферы кондового пиетета перед государством, то модерн — совсем наоборот. Модерн идет от внутренних помещений, причудливо отражающих вкус жаждущего в них жить сбрендившего индивида — и уже отсюда рождаются внешние формы здания — наподобие раковин, нарастающих на подводный грот. Расхожий пример тому — пресловутый экс-особняк миллионера Рябушинского /того самого, о котором бурно тосковали антигерои советской пьесы "Клоп"/, ныне — дом-музей Горького. Примечательно, что совковый классик очень боялся своего иррационального жилища и даже приказал слугам стесать огромную и зловещую мраморную ночную бабочку с камина изгнанника-толстосума. Так Маяковский и Горький, уж кому как Бог дал, боролись с модерном, подрывавшим устои молодого советского государства.
Контркультурная личность, в противоположность «классицистической» и просто совковой, точно так же строится по принципу «изнутри-наружу». Тем самым она согласуется в своих действиях не с устоявшимися законами государства/общества, а с сугубо внутренними импульсами /Моррисон, Джоплин, дофирсовский Егор Летов, самиздат, а также нинины друзья-рокеры в свой догорбачевский,[5] беззаботный период бытования/. Отсюда, наверное, и влечение модерн-Нины к миру тогдашнего рок-андерграунда — хотя эстетский модерн и морщится при виде наиболее низменных проявлений рокерского трахательно-блевотного демократизма.
На эту тему вспомним одну трогательную, говорят, правдивую историю.
В светлой памяти конце 60-х профессор Теодор Адорно, сложнейший философ Франкфуртской школы /протоптавшей дорожку от экзистенциализма к контркультуре/ как-то читал лекцию о вреде тоталитаризма в одном американском женском колледже. Кульминацией лекции стал неожиданный для Адорно ритуальный контркультурный акт: сотня юных дев одновременно сорвала лифчики, утопив глаза потрясенного дальними плодами своих идей престарелого философа в океане бледно-розовых бюстов. Немедленный сердечный приступ унес ученого старикана в могилу.
Не один, не один шаг от изощренного модерна до рок-экстремизма. Но внутренняя основа у них, видит Бог, одна — и да не сгниют в ней драматические корни Нины — художницы высокого эроса.
С. Гурьев
Горбачев-то и увел их, аки крысолов, из контркультурных притонов — только не дудкой, а вкусным запахом нью-совок-классицизма — бесцензурья, загранпоездок, денег и просто уважаемого положения в обществе.