Одно из самых пагубных человеческих влечений - стремление к "большему" и к "другому". Мало того, что он считает для себя невозможным довольствоваться малым, он еще, имея многое, желает большего. Живя на севере - его тянет на юг; находясь в живописной местности - ему хочется посетить еще более прекрасную; имея поместье в одной стране - его тянет в другие и т. д. Если же, в виде исключения, находится человек, довольствующийся тем, что он имеет, то его немедленно объявляют философом.
344
Когда я посетил в Лейпциге типографию Рёдера для печатания нот и увидал, как затруднительно изготовление музыкального сочинения, то я даже решил писать меньше. Но это решение отождествилось у меня с жалостью к матери при рождении ею ребенка - надолго его не хватило.
345
Новейшее время знаменуется стремлением придать всему прежнему другой характер. Так, например, из оперы сделать драму, из фортепиано сделать инструмент с продолжительным звуком, из песни - декламацию, из картины импрессию, из войны - искусство истребления, из женщины - мужчину и т. д. Едва ли все это к лучшему! Быть может, для будущих поколений... Для нас едва ли!
346
Интересно проследить, насколько некоторые нации ассимилируются с другими, и насколько те или другие слепо подпадают под влияние иных. Если, например, итальянец женится на англичанке, то его домашний обиход и род жизни устраивается на английский манер: дети его воспитываются по-английски и с годами делаются больше англичанами, чем итальянцами. То же можно констатировать и в польских смешанных браках: если поляк женится на немке или русской, то эти последние будут стремиться всеми силами подчиниться его национальности. Дети их едва научатся материнскому языку и со временем будут стремиться быть более поляками, нежели их отец. То же самое будет и при еврейских смешанных браках. Но тут еврейский тип передается физически. Наиболее заметна эта ассимиляция в Швейцарии и на Рейне по отношению к путешествующим англичанам и американцам, тогда как путешественники других национальностей не оставляют никакого влияния в этих двух странах.
347
Отношение мужчины к женщине похоже на отношение к цветку: он им любуется, обоняет его, срывает, носит и... берет другой. Жена же для мужчины напоминает собою вечноцветущий эдельвейс.
348
Из крестьян разных народностей, встречавшихся мне, русский мужик (великорос) кажется самым интересным. Помимо того, что он ленив, как животное, горчайший пьяница, хитер до обмана, набожен до ребячества, монархичен до рабства, природа так удивительно его приспособила, что он ко всему пригоден: с топором своим (неразлучным его спутником) может почти заменить машину; со своим здравым смыслом может найтись во всяком положении и со своей первобытной силой может победить все и всех. Он был уже слугой, хозяином, поэтом, ученым, изобретателем, священником, сектантом, солдатом, генералом, музыкантом, инженером и т. д. Странствование с места на место в своем отечестве ему весьма присуще, но эмиграция - немыслима (за исключением паломничества в Иepycaлим ко Гробу Господню). Но он имеет в характере особенность, которая его часто губит и во многом ему вредит: он или покорен до унижения ("что я?", "да могy ли я?", "да смею ли я?") или уже сам черт ему не брат ("не подвертывайся: все мoгy, что захочу!"). Удивительный народ эти pyccкие!
349
В прежние времена путешественник, приближавшийся к городу, узнавал величину и значение этого города по церковным башням, а теперь - по фабричным трубам. Прежде возбуждали его удивление и уважение дворец правителя, ратуша, а теперь - центральная железнодорожная станция. Прежде он стремился приобрести право входа в семейства, теперь - в клубы и собрания. Прежде случай испытать эстетическое наслаждение был для него событием, а теперь это его тяготит, потому что он имеет это ежедневно и разнообразно. И тем не менее настоящее, в сравнении с прошедшим, представляет громадный прогресс.
350
Хотя много прекрасного уже было сказано и написано про музыку, однако никто еще до сих пор не сумел объяснить ее сущность. Повидимому, это невозможно. И если мы проследим все встречающиеся в музыке аномалии, то мы, в самом деле, придем к такому заключению: это столь неосязаемое, отвлеченное и высокое искусство, доступное и понятное часто даже ребенку, и иногда непонятное взрослому и образованному человеку; допускающее у ребенка понимание ритма и такта, а у взрослого - неумение отличить такт на 3/4 от такта на 4/4; действующее у некоторых людей на самые сокровенные силы души, у других же вызывающее лишь легкое щекотание в ухе; создающее гениев, которым, однако, недоступны другие поприща интеллекта - удивительное искусство! Столь упоительное и увлекательное и, тем не менее, для большинства даже великих поэтов и философов столь непонятное искусство! (В особенности в инструментальном ее проявлении.)
351
Мудрость - это способность рассматривать всё и всех не по своему собственному представлению, а согласно тому, каковы они в действительности, и действовать соответственно этому представлению. Философия - способность докапываться до дна всего и всех и делать на основании этого свои заключения. Первое принадлежит области сердца, второе - разума.
352
Подставлять людям зеркало хорошо и полезно, но бывают зеркала хорошие и плохие: зеркала, отражающие лицо чисто и хорошо, и такие, которые дают искаженные и преувеличенные отражения. Всегда ли сознают это последователи школы реализма в искусстве?
353
Сумерки располагают к серьезному размышлению, а чем темнее делается в комнатe, тем светлee в уме и на душе. Если же в этот момент зажечь свет, то он странным образом действует ослепляюще на мысли, и они теряют свою прежнюю интенсивность.
354
Человека можно научить известному способу мышления так же, как научить его речи. Поэтому если окружавшие его в детстве люди страдали ложными философскими понятиями (в особенности по отношению к вере и религии), то человек вырастает с этими ложными понятиями, и они столь глубоко в нем укореняются, что впоследствии, когда он придет к другим понятиям при помощи собственного мышления, первоначальные понятия в нем остаются. И он никогда не может от них вполне освободиться. Вот почему так трудно привить человеку философскую истину.
355
Женщина бывает змеей, кошкой или коровой. В обществе она - змея, извивающаяся и ядовитая; с любовником - кошка - грациозная, прижимающаяся и царапающаяся; с мужем - корова - полезная и безропотная. Кроме того, женщина - драматический элемент творения, и при всем том все же - поэзия жизни.
356
Оркестр не должен состоять из великих артистов. Он должен быть одним великим артистом, он должен как бы представлять собою буквы, которые составляют слово "артист". И как невидима в человеке душа, точно так же должен быть невидим в оркестре и капельмейстер.
357
Мы слышим какую-нибудь музыкальную вещь, она нам нравится, и мы так сживаемся с ее первым исполнением, что часто позднейшее, гораздо лучшее (в художественном отношении) исполнение ее производит на нас меньшее впечатление, чем первое посредственное.
358
Уродства, обозначаемые теперь названием "fin de siecle", не представляют из себя ничего иного как революцию. Причем, как всегда и как все, исходят из Франции (что в 1793 году было гильотиной, то теперь анархистская бомба). И эту революцию надо считать не четвертой, а второй, ибо те, которые имели место в 1830-м и 1848-м годах, были только политические, а отнюдь не потрясающие свет и ничуть не изменяющие общий человеческий строй. Как первая революция боролась против монархического принципа, церкви и неравенства людей, так нынешняя борется против принципа частной собственности и тяжелого положения работника. Как первая требовала прав человека, так нынешняя требует урегулирования кредита и дебета. Понятно, что все это имеет свой отголосок в литературе, в искусстве и в делах общественных. Причем, как и при каждой революции, все это происходит с насилием, с крайностями и с грубостью, т. е. реалистически. К чему все это приведет - трудно предугадать. Как после 1793 года появился Наполеон I, так и теперь может явиться полная противоположность стремлениям революции. Но точно так же, как XIX столетие вернулось к принципам XVIII ничуть не благодаря Наполеону, так и реакция ХХ столетия едва ли будет в состоянии вернуть нас к XIX. Желательно было бы, следовательно, только одно: чтобы ХХ век не был хуже XIX.
359
Способность к языкам связана со слухом: музыканты легче всего практически усваивают иностранные языки. Диалект связан с леностью движения губ. Отсюда проглатывание букв, сокращение слов и т. д.
360
Смех и плач свойственны только человеку. Если они существуют у животного, то они нам незаметны. Но смех у человека разнообразен по характеру: громкий смех, усмешка, хихиканье и беспрерывный смех. Первый встречается у ребенка и у добродушного взрослого. Второй принадлежит серьезному и наблюдательному человеку. Третий встречается у человека сатирического склада ума, скрытного, даже злого. Последний мы видим у трусливых, робких, простодушных и глуповатых людей, которые, одинаково смеясь, говорят: "добрый день" и "что за несчастье". Смех ребенка - это яркий солнечный луч. Усмешка старика - приветливость, доброжелательность. Хихиканье мужчины - демонично. Постоянная смешливость - во всяком возрасте глупа.
361
Суждение о музыкальной пьесе (согласно теории, написанной безукоризненно) похоже на суждение о женщине: один может безумно влюбиться в женщину, которая на мой взгляд некрасива, а другой остается совершенно равнодушным по отношению к женщине, кажущейся мне обворожительною. Сочинение мне может не нравится, а другим казаться восхитительным.
362
И к дурному можно привыкнуть. Мне это стало ясно при преувеличенных похвалах, которые пришлось услышать от весьма образованного человека по поводу более чем посредственного театрального представления в одном провинциальном городе.
363
Поединок - безнравственная и бессмысленная вещь. Но он так присущ человеку, как и всякому живому существу, что его не искоренит никакое запрещение, никакие доводы и разъяснения. Есть страны, как, например, Англия, где дуэль не признается, но там люди настолько флегматичны, скупы на слова и чопорны, что оскорбление чести там встречается крайне редко. Но и там не исключается так называемая американская дуэль (не поединок, а самоубийство по жребию). Но в странах, где живут люди более горячие, общительные, нервные, часто иногда пренебрежительный взгляд служит поводом к дуэли, а тем более если оскорблена честь матери, жены, сестры хотя и необходимо ратовать против дуэли, но это всегда будет гласом вопиющего в пустыне. Где, в самом деле, необходимо было бы ее отменить, это - в германских университетах. Ибо там дуэли вызываются не оскорблениями, а грубостью нравов и взбалмошностью.
364
Румяна и белила, пудра, подрисовка глаз, губная помада и лак для ногтей, украшение камнями, цепочками, браслетами и серьгами женщин доказательство восточного происхождения человечества. А факт, что это все до сих пор сохранилось в Европе, служит доказательством прирожденного безграничного женского кокетства. Но то, что мужчины находят это допустимым, даже красивым и необходимым, служит доказательством их дикости, неискоренимой никакою цивилизацией, и слабого понимания красот природы. Так как они хотят видеть женщину еще более красивой, чем ее нашла нужным одарить сама природа! Удивительные мечтатели!
365
Пуристы ратуют против изъявления публикой в театре своего одобрения, и потому аплодисменты - эти знаки одобрения - запрещены в некоторых театрах под предлогом того, что они мешают иллюзии и впечатлению, которые должна производить пьеса. Я не могу с этим согласиться, потому что артисту одобрение так необходимо и настолько поощрительно, что там, где оно отсутствует, артист охладевает в своем исполнении, иногда даже теряет всю свою способность. Очевидно, что нельзя не порицать того, когда публика своими знаками одобрения заставляет артиста улыбаться и раскланиваться с ней после каждой хорошо сказанной фразы или хорошо спетой apии (этот обычай обыкновенно в ходу в латинских странах). Но по окончании пьесы артист должен иметь удовлетворение видеть, что публика довольна его исполнением, и если он, будучи по пьесе мертвым, выходит при аплодисментах публики и кланяется ей как воскресший, то это ничуть не грешит против логики, так как поощрение относится не к лицу, изображаемому артистом, а к способу и искусству изображения артистом этого лица.
366
Искусства не могут существовать без дилетантов. Но не таких, которые выступают перед публикой из тщеславия или самомнения, хотя бы и с благотворительной целью (их мнимо скромная отговорка), а таких, которые настолько любят искусство, что интересуются артистами, охраняют их и награждают, чтобы последние доставляли им наслаждение своим искусством. Теперь все это понимается превратно - отсюда гнев артистов против современного дилетантства, которое не имеет ничего общего с вышесказанным.
367
Давать - составляет для меня большее наслаждение, чем иметь. И если я еще желаю последнего, то только ради наслаждения иметь возможность давать.