Ядер малых калибров найдено при исследованиях А. XIV около 30. Они изготавливались из мрамора и обычно использовались турецкой корабельной артиллерией (90, с. 49). Однако подавляющее большинство составляют находки фрагментов ядер больших калибров. Крупные части (от 1/2 до 1/4 шара) исчисляются сотнями, более мелкие просто бесчисленны. Материалом для этих снарядов служил гранит, который в то время не мог добываться в Крыму, где он скрыт под мощным чехлом осадочных пород. Даже в конце XIX в. ближайшие к Крыму разработки гранита находились только в Бердянском уезде (92, с. 16). Еще Н. И. Репникова удивляло обилие крупных гранитных ядер (он считал их катапультными, хотя и отмечал идеально круглую форму) во дворах деревни Адым-чокрак (с 1944 г. — Истоки, в настоящее время не существует), что в Ай-Тодорской долине. Эти ядра поселяне свезли с Мангупа (12, с. 56). Можно предположить, что ядра больших калибров изготавливались из малоазийских гранитов и доставлялись в Крым из Стамбула, где снаряжалась эскадра.
Вес ядра диаметром в 40 см был равен 86 кг, а 35 см — 56 кг. Пока это самые большие калибры в истории средневековой артиллерии Крыма. Как известно, на вооружении турецкой армии были еще более внушительные пушки, не говоря уже о чудовищном орудии, отлитом Урбаном. Оно имело в длину 8 м, вес более 30 т и бросало ядра весом в 600 кг (179, с. 13). При осаде крепостей в Сербии использовались орудия калибром 64 см с весом ядра около 370 кг (Ресаве-Манасие), известны там также ядра диаметром 62,5 см (Смедерево), 52 см (Ново Брдо) (88, с. 29, сл. 37–39). Приведем данные некоторых дошедших до нашего времени турецких пушек. В Тауэре хранится бронзовое орудие, состоящее из двух свинчивающихся частей, общая его длина 5,3 м, калибр — 60 см, вес 18 т. Надпись гласит, что отлито оно в 1464 г. для султана Мехмеда II (88, сл. 19). На берегу Босфора установлены в качестве памятников бронзовые пушки времени Мехмеда II. Данные одной из них: длина 4,7 м, калибр 64 см, вес заряда пороха 220 кг; данные второй: длина 4,3 м, калибр 74 см, вес ядра 287 кг (88, сл. 23–24). Интересно, что турецкую старинную пушку, стрелявшую каменными ядрами, видел в 80-х гг. XIX в. в деревне Ходжа-сала у северного подножия Мангупа А. И. Маркевич (169, с. 68). Несомненно, что аналогичные орудия были установлены на позиции в Гамам-дере. Эффект от их действия наглядно демонстрируют стены укрепления А.XIV. Наиболее впечатляющей находкой является ядро калибром 40 см, засевшее в середине кладки куртины Б на участке раскопа VII (рис. 38). [151]
Рис. 38. Укрепление А. XIV. Куртина Б. Раскоп VII. Пушечное ядро, засевшее в кладке.
В особенности густо ядра ложились в стыке куртин А и Б, где ими был обрушен большой участок кладки высотой в 4–5 рядов квадров, легший на предполье. Под ударами ядер рухнула башня А.4. Однако в целом обстрел велся довольно беспорядочно. Похоже, что только на стыке куртин А и Б была сделана попытка создать удобовосходимую брешь. Сказывалась предельность дистанции для эффективной стрельбы (180 м). Немало ядер падало на склон перед укрепленной линией, осколки их нередко встречаются в тальвеге Гамам-дере. Были и перелеты, следы которых обнаружены в виде фрагментов ядер в балке Табана-дере выше укрепления А.XI. До открытия в 1971 г. А.XIV считалось, что эти находки указывают на место главного турецкого штурма.
Обстрел, ведшийся по двум направлениям по А.XIV и А.XV, продолжался довольно долго,[39] об этом свидетельствуют как малое количество тяжелых орудий (сказывался недостаток места для их установки), так и огромное количество фрагментов ядер. Нужно также учесть крайне низкий темп стрельбы тяжелых орудий в XV в. В день они делали не более десяти выстрелов (90, с. 43; 249, с. 78).[40] Кроме того, в XV в. еще не была достаточно разработана теория бреширования стен. Считалось, что легче развалить стену, чем сделать в ней брешь с удобовосходимым обвалом (206, с. 209). В XV в. для образования бреши или обвала в стене начинали обрушатъ ее сверху, а не так, как это стали делать к XIX в. — выбивать горизонтальную борозду у подножия фаса (155, с. 23; 206, с. 209–210). Даже в XIX в. предельная дистанция стрельбы для брешь-батареи была 500 м, причем удобная для атаки брешь шириной в 20 м на опытных стрельбах создавалась стрельбой из 24-фунтовой пушки при 285-и выстрелах за 5 часов (одежда укреплений из мягкого известняка с облицовкой кирпичом, толщина эскарпа внизу около 4 м; вверху 0,5 м (202, с. 40–41, 48). Такое количество выстрелов осадные орудия турок могли произвести за полмесяца, но, конечно, при гораздо меньшей кучности попаданий. В Константинополе турецкие артиллеристы, создавая бреши, стремились попасть ядрами в вершины воображаемого треугольника (249, с. 140); не исключено, что тот же прием применялся и на Мангупе. Это тем более вероятно, что на протяжении XVI и XVII вв. турки практиковали все те же тактические приемы и технические средства, которыми они пользовались под стенами Константинополя в 1453 г. (244, с. 64).
Пять штурмов Мангупа, предпринятых осаждающими, доказывают, что их артиллерия далеко не сразу произвела необходимые разрушения. В ходе атак обе стороны несли большие потери: осаждающие — от камней, защитники — от стрел. Наконечников последних найдено больше сотни, причем два из них обнаружены впившимися в камни оборонительной стены. Турки использовали главным образом узкие, ромбические в поперечном сечении стальные черешковые наконечники. Турецкие стрелы были преимущественно короткими и легкими, дальность их полета была незначительной, они отскакивали от пластинчатого доспеха, но проникали сквозь кольчугу. Турецкие луки были полукруглой формы кибитью, длиной от 0,9 до 1,2 м. Небольшие размеры и легкость позволяли одинаково пользоваться ими и конным, и пешим воинам (285, с. 25). Обычно при атаке на крепость после артиллерийской подготовки, сочетавшейся со стрельбой из луков, вперед бросались штурмовые группы с лестницами, а шедшие сзади лучники осыпали стрелами защитников, появлявшихся на стенах (107, с. 111; 211, с. 227).
Содержащаяся в турецких источниках версия о применении Кедук-Ахмет-пашой притворного отступления с целью выманивания феодоритов за оборонительные стены вполне правдоподобна. Этот прием нередко использовался турками (107, с. 112), например, при осаде Белграда в июле 1456 г., когда, оставив небольшие заставы, они отошли, а сербская пехота вышла за укрепления для занятия оставленных позиций; повернув свои главные силы, Мехмед II нанес ей тяжелые потери, преследуя сербов до рвов (107, с. 79).
Турецкая осада была кульминацией в жизни Мангупской крепости. Она максимально выявила ее сильные и слабые стороны. Здесь произошла встреча позднеримской, по сути, фортификации с новейшим осадным оружием. Так же как и Константинополь, Мангуп встречал турецкую осаду на рубежах, созданных в раннесредневековую эпоху. Стены Феодосия II (408–450 гг.) выстояли два месяца, мангупские [151] же — около полугода. Сорок дней продолжалась осада Ново Брдо (265, с. 101) и три месяца Смедерева (98, с. 14). На этом фоне о событиях под Мангупом можно говорить как о труднейшей кампании турецкой армии в Юго-Восточной Европе после взятия столицы Византии. Не только «естественная» и искусственная фортификации представляли серьезные трудности для осаждающих. Можно с уверенностью говорить о высоком боевом духе гарнизона, несомненно поддержанного местным населением, собравшимся на защиту городских укреплений. Мужество защитников города было испытано новым оружием турок, имевшим не только большую разрушительную силу, но и огромное психологическое воздействие, особенно на тех, кто знал о пушках только понаслышке; именно так обстояло дело в Смедерево (177, с. 265). В 1478 г. татары обратились в паническое бегство от стен Кафы после демонстрации послу хана Сеид-Ахмета артиллерийского салюта крепости и турецкой эскадры (243, с. 291–292). Феодориты не пали духом при виде пушек. Во время обстрелов на стенах оставались часовые, наблюдавшие за тем, чтобы янычары не подобрались к стенам и неожиданным броском не захватили их. Скелет одного защитника был найден на пороге башни А.4 под завалом стены, рухнувшей при попадании ядра.
Даже после обрушения большого участка кладки куртины А между башней А.4 и стыком с куртиной Б туркам так и не удалось прорваться в город. Об этом свидетельствует новая куртина А, возведенная из материала разрушенной стены и ломаных глыб известняка (рис. 14; 40). Новая линия соединила фас башни А.4 с оставшимся после разборки участком кладки куртины Б, оказавшимся после строительства новой куртины А в IX в. за линией обороны. Причем между куртинами А и Б был оставлен проход шириной 1,7 м, выполнявший, вероятно, роль вылазной калитки. Очевидно, в период осады древнее продолжение куртины Б было восстановлено и стало вновь частью боевого рубежа. Толщина куртины А достигала 1,4 м. Основанием для нее послужил слой извести, песка и мелкого щебня, образовавшийся при разрушении и разборке куртины А, он перекрывает сохранившуюся ее кладку (рис. 39). Лицевой панцирь куртины А был сложен из известняковых блоков со средними размерами 0,4 х 0,5 х 0,5; 0,2 х 0,15 х 0,15 м, взятых из куртины Д. Сохранились один, местами два ряда кладки, сложенной на известковом растворе с мелким речным песком, но без керамической крошки. Высота кладки до 0,8 м.
Рис. 39. Укрепление А. XIV. Куртина А и А. Раскопы VI–VI-А. Стратиграфия. [269]
Куртины А и Б смыкаются под углом 133°; новопостроенная стена подходит к куртине Б под углом 102°. В соответствии с теорией фортификации такое уменьшение раствора входящего угла усиливает ближайшую перекрестную оборону перед фасами фронта, но вместе с тем ослабляет и даже ликвидирует дальний фронтальный огонь перед средней частью фронта (155, с. 72–73). Картина здесь рисуется следующая. После обрушения северо-западного фланга куртины А и башни А.4 на этот участок стен был направлен ожесточенный обстрел. За короткое время положение было восстановлено возведением нового отрезка оборонительной линии. Поскольку башню А.4 восстановить было невозможно, а необходимость усилить фланговый огонь на обозначившемся участке прорыва возросла, решено было в создавшейся ситуации компенсировать отсутствие башни значительным уменьшением угла тенали, образованной старой и новой куртинами.
Кладка куртины А.1 не имеет явных следов попаданий артиллерийских снарядов. Очевидно, в конечном счете турки сумели преодолеть ее не прибегая к новой артподготовке. Пока трудно с уверенностью указать, на каком именно участке они сумели прорваться в конце декабря 1475 г. на территорию города. Скорее всего, это произошло именно в Лагерной балке с ее слабым естественным фланговым обеспечением (рис. 40).
Рис. 40. Финал турецкой осады. Ситуация в декабре 1475 г. Схема. [270]
На плато очагом сопротивления стал дворец князя Алексея. Что же касается ВЛО, то пока нигде на ней не выявлены следы штурма. Судьба города была решена с падением ГЛО.
Последним оплотом защитников крепости стала цитадель. Сопротивление здесь оказывалось до последней возможности. Это показали исследования, проводившиеся в проеме ворот в 1975 г. Здесь были найдены осколки мраморных ядер и несколько фрагментов гранитного ядра диаметром 26 см. Орудие («шаклос»), которому они принадлежали, ограниченно использовалось в Гамам-дере. Там найдено всего одно ядро данного калибра. Вероятно, после отказа гарнизона цитадели сдаться это орудие было доставлено в новое место — к Тешкли-буруну и выстрелы его прозвучали заключительным аккордом жизни столицы княжества Феодоро. [153]
Несомненно, расправа с побежденными была жестокой, об этом глухо говорится в турецких источниках конца XV — начала XVI в., упоминается о превращении христианских храмов в мечети, о вывозе огромной ценной добычи. О судьбе населения захваченного Мангупа можно судить по «почерку» Кедук-Ахмет-паши в аналогичной ситуации при взятии им города Отранто в Южной Италии. После двухнедельной осады турки, пробив артиллерией брешь в крепостной стене, ворвались в город. Почти все мужское население (12 тыс. из 22 тыс. жителей) было перебито; 800 человек, отказавшихся принять ислам, были казнены, около 8 тыс. жителей из оставшихся в живых были угнаты в рабство (194, с. 50).
На плато Мангупа при раскопках базилики, проводившихся Н. И. Барминой, были обнаружены гробницы, буквально забитые скелетами, до семнадцати в одной из них, причем многие черепа имели следы ударов тяжелым тупым орудием. У многих скелетов были отрублены верхние или нижние конечности. Захоронения обнаруживались в самых неожиданных местах. В качестве могил использовались выемки винодавилен (тарапанов), а иногда тела просто на ровном месте присыпали землей и камнями.
Последние представители княжеской династии Мангупа закончили свою жизнь в Стамбуле: князь Александр и его родственники мужского пола, кроме самого младшего, были казнены, женщины попали в гарем султана (331, с. 262–263).
Захватив Мангуп, турки сохранили за ним значение важнейшей крепости в Юго-Западном Крыму, ставшей административным центром кадылыка, образованного на землях княжества Феодоро. Но город, полуразрушенный и обезлюдевший, уже не смог возродиться. Новые власти прилагали большие усилия не только для поддержания боевого состояния старых крепостных сооружений, но и активно реконструировали оборонительную систему, приспосабливая ее к требованиям новой эпохи в военном деле. Турецкие инженеры решительно изменили планировку укреплений Северного и, отчасти, Южного фронтов, совершенно не тронув Западный. В целом крепостной полигон несколько сократился за счет переноса выше по склону на 100–130 м оборонительной линии в Табана-дере, причем перед ней возвели протейхизму, открытую в 1978 г. Работы на этом участке были завершены в 1503 г., о чем свидетельствует надпись наместника Цулы (см. I главу). Параллельно восстанавливалась линия в Гамам-дере, здесь также в тальвеге была поставлена высокая полукруглая башня (рис. 41), а по сторонам ее прямоугольные. Такое сочетание было вполне естественным для этой переходной эпохи в фортификации (226, с. 192). В кладку стены, по турецкой традиции, были заделаны осколки ядер, напоминавшие о событиях 1475 г. В оборонительной линии, возведенной турками в Гамам-дере, мы видим еще очень высокие и узкие башни, господствующие над местностью и над примыкающими стенами; стены имеют небольшую толщину при весьма значительной высоте (до 7 м). Если, например, в русском оборонительном зодчестве уже в XV в. были усвоены общеевропейские принципы, характерные для эпохи распространения огнестрельного оружия (утолщение стен, понижение башен и проч.), то на Мангупе турки явно следовали старым традициям. Не исключено, правда, что турецкие инженеры считали невозможным повторение артиллерийской феерии 1475 г. при наличии у обороняющегося огнестрельного оружия.
Рис. 41. ВЛО. Башня В. 4. План и фас.
Показательна для турецкого периода перестройка башни В.4 в верховьях Табана-дере. Восточная ее половина сохранила первоначальную планировку и бутовую иррегулярную кладку времен Феодоро, а западная, полукруглая в плане, сложена из тесаного камня (рис. 41). Для возведения этой части башни был использован набор камней, взятых из апсиды большой базилики, радиус которой совпадает с кривизной пристроенной части башни. Использовались также орнаментированные наличники, аналогичные базиликальным. В основание кладки были уложены христианские надгробия. Характерно венчание башни массивными мерлонами, которые, как хорошо здесь видно, поставлены были при турецком строительстве. Такие же мерлоны есть на трех башнях в Гамам-дере. Появление этих элементов обычно относится к рубежу XV–XVI вв. (310, с. 322).
Реконструкция оборонительных сооружений была в основном завершена к 1504 г., о чем свидетельствует письмо, написанное в этом году Менгли-Гиреем к Ивану III, в котором сообщается о посылке султаном Баязидом II (1481–1512) тысячи мастеров из Мангупа и Кафы для строительства Перекопской крепости (163, с. 173).
Возведение новой оборонительной линии в Табана-дере свидетельствует о попытке [154] поддержания старой ГЛО, но реально, по сведениям путешественников (Мартин Броневский, Эвлия Челеби) и археологическим данным, главным рубежом крепости фактически становится ВЛО, а укрепление А.XI играло роль передовой стены (рис. 42).
Рис. 42. Крепостной ансамбль Мангупа. Ситуация в XVI–XVIII вв. Схема. [271]
Окончательно боевое значение Мангупская крепость потеряла к 70-м гг. XVIII в., когда Турция в результате ряда поражений от русских войск вынуждена была вывести свои гарнизоны из крымских крепостей, бывших оплотом османского военного присутствия в Северном Причерноморье.
Мы рассмотрели основные этапы эволюции крепостного ансамбля Мангупа. Главное внимание было уделено раннесредневековому периоду существования крепости, поскольку он особенно привлекал исследователей, но был хуже чем последующие освещен архитектурно-археологическими источниками. Открытие неизвестной раннее системы оборонительных сооружений, обеспечивавшей защиту всей территории Мангупского плато, позволяет лучше осмыслить значение крепости в истории раннесредневековой Таврики, поставить ряд вопросов ее экономического, этнического и политического развития. Одна из ближайших задач — сопоставление основных этапов развития крепостной системы Мангупа с другими укрепленными пунктами горной Таврики. Однако здесь есть ряд трудностей, поскольку оборонительные сооружения этих городов или недостаточно изучены, или же не дают цельной картины развития от зарождения укрепления и до его угасания. Даже на Эски-Кермене, оборона которого считается хорошо изученной, невозможно пока четко выделить большие периоды в жизни оборонительной системы, так как исследователи обращались главным образом к раннесредневековым сооружениям.
В более выгодном положении находится Херсонес, где с дореволюционного времени ведутся археологические исследования крепостных стен. Можно указать на совпадение периодов усиления оборонительного строительства Мангупа и Херсона, относящихся к V–VI вв. (Херсон — V–VI вв., Мангуп -2-я половина VI в.) и IX–X вв. (Херсон — IX–X вв., Мангуп — 1-я половина IX в.) (19, с. 8). Однако строительная история оборонительной системы Херсона неизмеримо сложнее. Долгое непрерывное существование города (свыше 1800 лет) обусловило многократные перестройки его защитных стен и башен. Не раз менялись очертания крепостного полигона. В средневековом Херсоне оборонительное строительство было во многом обусловлено рамками, заданными античными фортификациями, что затрудняло применение новых инженерных решений.
В этом отношении Мангуп дает иную картину. Здесь не было античного фортификационного субстрата, который бы накладывал отпечаток на развитие системы крепостных сооружений. В эпоху раннего средневековья Мангуп был tabula rasa в смысле создания здесь крепости, На его примере хорошо видны как влияние античного теоретического военно-инженерного наследия, так и творческие поиски новых решений, отвечающих возможностям и потребностям новой эпохи, практическим задачам, диктуемым конкретными условиями местности, на которой разворачивалось строительство. Поиск аналогий этому явлению прежде всего приводит нас в Балканский регион, где, как отмечалось, происходили сходные процессы.
Вопрос о конкретном участии Византии в создании Мангупской крепости остается весьма сложным. Мы говорили о возможности опосредованности этого влияния, проникавшего в глубинные районы Таврики в различных формах и в разное время. Вероятно, можно говорить о тесном переплетении в этом процессе внешних тенденций, проводником которых был византийский Херсон, и явлений внутреннего социально-экономического и этнического развития населения горной Юго-Западной Таврики. Несомненно, что его географическое положение между византийским Черноморьем и кочевнической степью приводило к неоднократным колебаниям в соотношении этих двух тенденций. Однако, на наш взгляд, распространение христианской идеологии в форме православия обусловило на протяжении всего существования Восточной Римской империи тяготение Таврики к византийскому культурному миру, что неоднократно отмечалось А. Л. Якобсоном.
В области военного зодчества это хорошо заметно в раннем средневековье, только в период развитого феодализма принципиально старую защитную систему дополняют новые инженерные решения, совершенствуют ее, но не заменяют. Только с широким внедрением огнестрельного оружия в практику крепостной войны, совпавшим в Крыму с временем турецкого владычества, происходит перепланировка крепостной системы Мангупа.
Результаты их исследований дают представление об основных этапах исторического процесса в Таврике на протяжении почти полуторатысячелетнего периода. Прослежена эволюция города-крепости, первоначально крепости византийского облика, в IX–X вв. превратившейся в малонаселенную крепость-убежище на византийско-хазарском пограничье; в XIV–XV вв. в феодальный город — столицу княжества Феодоро, сыгравшего заметную роль в истории средневекового Крыма. Наконец, на последнем этапе — в XVI–XVIII вв. — крепость существовала в качестве [155] опорного пункта османского владычества в Горном Крыму.
Таким образом, самые значительные периоды активного строительства защитных сооружений Мангупа отражают три эпохи в крымском средневековье: раннесредневековую, развитого феодализма и позднесредневековую. Первая и последняя характеризуются наиболее широким размахом в создании и реконструкции укреплений, что связано со стремлением Византии, а затем Османской империи закрепиться на Крымском полуострове. Второй период дает картину социальной дифференциации населения в условиях оформившихся феодальных отношений, но при ограниченных экономических возможностях горного района Таврики, что нашло отражение в фортификации Мангупа данного времени: крепостное строительство велось в рамках, заданных предшествующим периодом. При этом наблюдается стремление использовать новейшие достижения военно-инженерного искусства.
За крепостными линиями Мангупа легко угадываются контуры явлений более широкого исторического плана. Дальнейшее накопление фактического материала позволит перейти к решению проблем более высокого уровня. Информативный материал Мангупа далеко не исчерпан. Эффективно использовать его — задача, вытекающая из всего хода развития исследований этого ключевого памятника истории средневековой Таврики.
Произведения основоположников марксизма-ленинизма
1. Энгельс Ф. Национальный совет // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 6 — С. 91–107.
2. Энгельс Ф. Горная война прежде и теперь // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 12. — С. 111–119.
3. Энгельс Ф. По и Рейн // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 13. — С. 233–281.
4. Энгельс Ф. Фортификация // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 14 — С. 326–351.
Архивные материалы и рукописи
5. Анкудинов Д. А., Веймарн Е. В. Отчет о проведении археологической экспедиции СМО на Мангуп-Кале в 1938 г. — НА БИАМ. - № 11.
6. Архив ЛОИА АН СССР, Р. - I, № 619.
7. Браун Ф. А. Записка приват-доцента Императорского Санкт-Петербургского университета Ф. А. Брауна. — Архив ЛОИА АН СССР, Ф. I, № 40/1890.
8. Веймарн Е. В. Отчет об эпизодических разведках в Крымской области, проведенных в 1949 г. (работы Бахчисарайского отряда Тавро-Скифской экспедиции 1949 г.) — Архив OAK ИА АН УССР, 1957, А — 5/7.
9. Веймарн Е. В. Дневник археологической разведки 1949 г. — Архив OAK И А АН УССР, 1957, А — 5/2.
10. План старинной крепости, называемой Мангуп. Снимал и рисовал князь Дашков, 1784 — ЦГВИА СССР, ВУА, № 22137.
11. План городу Мангупу. — ЦГВИА СССР. ВУА, № 22138.
12. Репников Н. И. Материалы к археологической карте Юго-Западного Крыма. — Архив ЛОИА АН СССР, ф. 10, № 10. Ч. II.
Отечественная и зарубежная литература
13. Агафий Миренейский. О царствовании Юстиниана. — М.-Л.; Изд-во АН СССР, 1953. - 220 с.