178893.fb2 Крепостной ансамбль Мангупа - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Крепостной ансамбль Мангупа - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 6

Местоположение ворот было избрано с учетом, во-первых, их малозаметности для противника, во-вторых, возможности защиты относительно малыми силами и, в-третьих, экономии средств при строительстве.

Увидеть ворота можно было только с поворота дороги за оконечность мыса Тешкли-бурун. Снизу из долины, даже при безлесных в прошлом склонах, они были малозаметны из-за большого расстояния, и кроме того, сложенные из мшанкового известняка, они сливались по цвету с обрывом мыса.

Надежная оборона ворот обеспечивалась прежде всего расположением дороги, которая более чем на 700 м могла подвергаться обстрелу с господствовавшего над ней обрыва. Особенно эффективен был обстрел противника из луков с края мыса Тешкли-бурун, представлявшего собой естественный бастион, под прикрытием которого находился главный въезд в крепость (рис. 26). Противник, даже сумев пройти под обстрелом по дороге к воротам, оказывался в самом невыгодном положении, так как мог действовать против ворот на узком пространстве между обрывом и дорогой, проходившей по краю крутого склона Капу-дере, на котором нельзя было совершать маневры сколько-нибудь значительными силами. Кроме того, существовали предвратные укрепления, следы одного из них заметны у оконечности мыса. Непосредственно же перед воротами сохранились остатки барбакана, в котором дорога проходила в узком коридоре и на расстоянии около 60 м от ворот пересекалась стеной, примыкавшей к обрыву мыса, одновременно она прикрывала грот с иссякшим ныне источником. Визуально наблюдаемые следы этого укрепления скорее всего относятся ко времени не ранее XIV–XV вв., но не исключено, что основано оно было гораздо раньше.

Рис. 22. Укрепление А. XVI. Главные крепостные ворота. План.

Рассмотренное решение главного подъездного пути типично для ряда раннесредневековых горных крепостей Крыма и Кавказа. Особенно показательно в этом отношении Хумаринское городище на плато Калеж в Карачаево-Черкесии (38, с. 24). Описанная ситуация позволяла отказаться от возведения при воротах специальных фланкирующих устройств в виде башен, или эпикампиев. Уже в конце XVIII в. ворота пребывали в руинах, что зафиксировано самым первым известным их изображением, помещенным в экспликации к плану крепости, составленному русскими военными топографами в начале 90-х гг. XVIII в. (II). Благодаря этому рисунку, а также приводившемуся в первой главе свидетельству академика Келлера, можно с уверенностью судить о характере перекрытия ворот. Оно представляло собой коробовый свод, опиравшийся одной стороной на пилон, являвшийся завершением оборонительной линии А.XVI, а другой — на скальную стену, в которой были вырублены попарно, один над другим, четыре уступа, служившие пятами подпружных арок (рис. 22–23). При расчистке каменного завала в воротном проезде были найдены принадлежавшие им клинчатые камни.

Рис. 23. Укрепление А. XVI. Главные крепостные ворота. Разрез 1–1. [257]

Самой ответственной частью конструкции ворот, принимавшей на себя распор свода, был пилон, поэтому его основание, стоящее на склоне, сооружалось с особым запасом [121] прочности. Зачистка перед торцом пилона выявила лежащие под ним массивные плиты ломаного известняка. Они образовывали мощную платформу, на которой зиждилась вся конструкция пилона и связанного с ним участка оборонительной стены (рис. 22). Плиты достигали высоты 0,7 м, длины до 2 м, ширины до 1,2 м. По форме они приближались к параллелепипеду. Добывались эти блоки, очевидно, в ближайших окрестностях, возможно, даже на участке, занятом воротами. Об этом свидетельствует, в частности, рельеф поверхности материковой скалы, сохранившей следы ломки и перекрытой уложенными в платформу плитами. Укладка производилась без специального выравнивания скалы, поэтому плиты лежат не совсем ровно по отношению друг к другу, а платформа в целом имеет небольшой уклон к северо-востоку, соответственно падению рельефа материка. Подгонка блоков под один уровень, несмотря на их не совсем правильную форму, осуществлялась довольно тщательно, зазоры оставлялись минимальные. Правда, ряды блоков, уложенные под торцом пилона, сильно выступающие из-под него, имеют между собой промежутки от 0,1 до 0,7 м, но, вероятно, это сделано сознательно, с целью использования образовавшихся каналов для отвода дождевой воды из воротного проезда. Это предположение подтверждается отсутствием забивки этих промежутков камнем или щебнем: грунт, заполняющий их, — наносной. Нижние ряды кладки пилона перекрывают сверху эти желоба, связанные с заворотной частью проезда системой межблочных промежутков.

Рис. 24. Укрепление А. XVI. Главные крепостные ворота. Фас внешней стороны воротного пилона.

Оконечность пилона сохранилась на высоту до 5,2 м (не считая высоты платформы). Она представляет собой вышку, от которой в верхней части осталось бутовое ядро. Вероятно, по высоте она достигала верхнего обреза воротного фронтона. Возведение этого элемента конструкции относится к последнему этапу жизни сооружения, так как его кладка закрыла древнюю квадровую кладку (рис. 24), являющуюся продолжением лицевого панциря оборонительной линии А.XVI, сохранившегося почти на всем ее протяжении. Участок этой кладки в районе ворот часто приводился исследователями в качестве яркого примера раннесредневековой строительной техники (Е. В. Веймарн, А. Л. Якобсон). Считалось, что этот участок дошел до нас в неперестроенном виде. Правда, иногда высказывались сомнения в этом, поскольку в кладке панциря применялись мелкие камни, которые подсовывались под блоки с целью выравнивания рядов. Однако такой прием отмечается и в хорошо датированных оборонительных сооружениях юстиниановского времени, например, в Тамугаде (321, с. 91) и в дунайских крепостях (200, с. 71).

Позднейшее утолщение пилона связано, вероятно, с турецким строительством. В качестве вяжущего материала в нем использована известь с большим добавлением песка с примесью гальки и крупнотолченой керамической крошки, отмеченная на Мангупе в некоторых кладках XVI–XVIII вв.

С торцовой и внутренней сторон остатков пилона из забутовки выступают квадры, относящиеся к дотурецкому ядру сооружения. Облицовка пилона и оборонительной стены со стороны воротного проезда особенно сильно пострадала от хищнической выборки камня, но тем не менее некоторые квадры, выполнявшие несущую роль для арки перекрытия, сохранились, будучи особенно прочно перевязанными с забутовкой и между собой. Характер взаимоотношения забутовки с выступающими из нее квадрами указывает на то, что этот участок оборонительной системы неоднократно реконструировался. Здесь на первоначальное ядро, сложенное из бута и тесаного камня, было наложено утолщение из бута. Об этом говорит и разнообразие вяжущих растворов, прослеженное в кладке тыльной стороны стены, где насчитывается пять их видов.

Как же отмечалось, второй опорой для воротного перекрытия мог являться только вертикальный обрыв Тешкли-буруна, тянувшийся вдоль дороги. Над участком воротного проезда давно известна группа усыпальниц, вырубленных в скале. Непосредственно под их входными отверстиями проходит горизонтальная двухступенчатая вырубка шириной до 0,05 м. Поверхность скального обрыва от этой вырубки до поверхности дороги имеет явные следы ломки камня и последующей подтески. Возможно, что в период возведения воротного комплекса здесь добывали строительный материал и одновременно нивелировалась территория будущего проезда. На вертикальной поверхности скалы под усыпальницами, на участке, противолежащем по отношению к пилону, как отмечалось, находятся четыре вырубки, расположенные попарно одна над другой. Расстояние между крайними их точками, лежащими на одном горизонте, составляет 2,4 м, что, вероятно, соответствует ширине первоначальной воротной арки. От нее [122] сохранился прерывающийся ряд бутовых камней длиной около 2,1 м, выявленный в двухступенчатой вырубке под усыпальницами (рис. 22). Важно отметить, что сложены они на растворе, состоящем из извести с мелким песком и толченой керамикой. Причем этот раствор существенно отличается от позднего раствора, использованного при возведении пояса утолщения на оконечности пилона. Он близок по консистенции к раствору, на котором сложены ранние участки кладки укрепления А.XIV.

Несмотря на неоднократные переделки, можно предполагать, что в целом параметры ворот оставались на всем протяжении существования крепости без особых изменений. Пролет арки составлял 3,8 м, полезная ширина проезда — 2,6 м, поскольку он был стеснен выступающим из-под пилона краем платформы.

Полотно дороги на участке проезда представляло собой горизонтальную поверхность материковой скалы, покрытую плотным утрамбованным слоем известнякового щебня и стеса толщиной до 0,4 м. Вероятно, это покрытие образовалось не сразу: первоначально поверхностью дороги служила скала, позже, по мере развития строительных работ, покрывавшаяся отходами. Аналогичным образом формировалось дорожное полотно на участке у главных ворот Эски-Кермена (233, с. 26).

Характерные черты конструкции главных ворот Мангупской крепости позволяют связать их с подобными памятниками на территории Болгарии, например, с крепостью у с. Кривня, относящейся к ранневизантийскому времени. Такого рода ворота Д. С. Овчаров выделяет в особую группу, отмечая как особенность их суженность от 2,3 до 2,7 м (200, с. 38), что наблюдается и на Мангупе. Не исключено, что в период военной опасности ширина воротного проезда могла сужаться еще сильнее за счет возведения дополнительных стен. Вероятно, так можно объяснить находку фрагмента кладки, стоящей на щебневой поверхности дороги в центре воротного проезда. Примеры таких заграждений и сужений проезда также многочисленны в болгарских крепостях, обычно они толкуются как свидетельство усиления внешней угрозы (110).

В ГЛО нам остается рассмотреть укрепления Южного фронта. Обрыв, окаймляющий плато с юго-востока, юга и юго-запада, имеет четыре доступных для подъема участка. Самый большой по протяженности (100 м) перекрыт оборонительной линией А.XVII (рис. 26), подчиненной в своей планировке контуру скального уступа, являющегося основанием кладки. Ниже по склону в этом месте есть еще несколько таких же уступов, тянущихся параллельно друг другу.

Рис. 26. Крепостной ансамбль Мангупа. Ситуация в VI–VIII вв. Схема. [259]

В дошедшем до нас виде укрепление восходит к позднесредневековому времени. Об этом ясно свидетельствует характер кладки, в которой использованы архитектурные детали, вероятно взятые из находившейся рядом церкви базиликального типа, от которой сохранилось только вырубленное в скале основание (66, с. 126). Эта постройка была полностью разобрана, возможно, в связи с перестройкой оборонительной стены. В северо-восточном фланге этой стены находилась калитка, прикрытая эпикампием, через нее проходила пешеходная тропа из верховьев Алмалык-дере.

Не исключено, что более ранняя линия обороны проходила по одному из нижележащих уступов. На это указывает существование на склоне перед фасом стены двух пещерных сооружений, служивших, вероятно, укрытиями для караульных у тыльной стороны древней, несохранившейся стены. В связи с перенесением укрепленной линии выше по склону, пещеры оказались вне крепости, ситуация здесь соответствовала описанной для елли-бурунского фланга укрепления А.XV.

Укрепление А.XVIII состоит из короткой однокуртинной линии, закрывавшей труднодоступный узкий распадок в районе большой сталактитовой пещеры. Кладка стены здесь однородная, постелистая, тычковая из блоков среднего размера, вероятно, она восходит к первому периоду существования оборонительной системы.

Пешеходная тропа из Ай-Тодорской долины поднималась на плато через распадок, прикрывавшийся укреплением А.XIX, но кладка его до настоящего времени не сохранилась, однако о ее существовании есть упоминания в краеведческой литературе начала XX в. (139, с. 263).

Наконец, завершает Южный фронт укрепление А.XX, обнаруженное в 1975 г. Это короткая (6 м) стена, по конструкции аналогичная А.XVIII. От нее остался только нижний ряд камней. Закрываемая этой стеной расселина настолько узка и крута, что подняться по ней может только достаточно ловкий и не обремененный грузом человек. Далее обрыв до расселины с укреплением А.I неприступен, какие-либо искусственные защитные сооружения здесь не требовались. [123]

Необходимо остановиться еще на одном оборонительном сооружении Южного фронта. Это — обширный пещерный каземат, расположенный в 165 м к югу от цитадели. В него ведет лестничный спуск, начинающийся в 2 м от наземной часовни, раскопанной в 1968 г. (66, с. 127–128). Апсида ее выходила на обрыв как раз над амбразурой каземата. Возможно, первоначально под этой церковью находился вырубной склеп, в дальнейшем расширенный и превращенный в боевое помещение. По своим размерам он является самым большим из оборонительных казематов Мангупа (рис. 25), предназначавшихся, вероятно, для постоянного пребывания в нем караульных. Об этом говорит наличие различных вырубок в стенах для установки полок: возможно, здесь был настлан пол, а стены обшиты досками или утеплены как-то иначе. Рядом с лестницей находилось небольшое помещение — темная каморка, служившая, вероятно, для отдыха.

Рис. 25. Оборонительный каземат, расположенный под церковью, раскопанной в 1968 г. План и разрезы. [258]

Интересно устройство двух амбразур каземата. Первая представляла собой обширный проем, через который можно было выйти на обрыв. Не исключено, что значительная высота проема — 2,3 м — позволяла использовать его как амбразуру для метательной машины, стоявшей в каземате и посылавшей снаряд вверх под углом 35° к горизонту. На край обрыва выходил через этот проем узкий желоб, в конце которого была прорублена вторая амбразура, предназначенная для стрельбы из ручного оружия. Сочетание этих двух бойниц позволяло вести как дальний обстрел из баллисты (?), так и ближний стрелами и камнями. Такая схема ведения огня, а также выбор местоположения каземата диктовались необходимостью контроля важного участка главного подъездного пути. В этом месте дорога, ведущая в крепость, огибала верховья оврага Алмалык-дере, а каземат позволял поражать неприятеля как на марше под обрывом плато, так и на противоположном склоне оврага, отстоящем на 250–300 м. Важно отметить, что больше нигде на плато, кроме мыса Тешкли-бурун и укрепления А.XI в Табана-дере, нет казематов, предназначавшихся для ведения активной обороны.

Архитектурно-археологический анализ сооружений ГЛО позволяет прийти к следующим выводам. Оборонительные сооружения возводились из местного строительного материала — мшанкового известняка. Преобладающим типом конструкции стен является opus quadratum в сочетании с opus caemehticum (51, с. 3) в трех вариантах.

Первый — opus implectum (в дальнейшем — эмплектон), представленный укреплениями А.VIII, A.XIV; вероятно, такую же структуру имели А.Х и A.XV. Крепостные стены здесь, как правило, трехслойные двухлицевые. Лицевой панцирь выкладывался из тесаных блоков, кладка его могла быть однорядной постелистой ложково-тычковой или однорядной постелистой тычковой. Тыльный панцирь выкладывался из ломаного, грубо обработанного камня с подтеской наружной (фасадной) стороны. Только на участке главных ворот этот панцирь сложен из тесаного камня, т. к. это была парадная часть стены, выходившая на дорогу. На забутовку шел грубо оббитый рваный камень. Судя по раскату, оставшемуся от укрепления А.Х, в нем использовались обломки скал массой в несколько тонн.

Второй вариант — двухслойная двухлицевая кладка, известная пока только на примере куртины в укрепления A.XIV. Применение бутового камня здесь сведено к минимуму, лицевой и тыльный панцирь практически соединены. Применялся этот конструктивный прием на менее ответственных участках, мало подверженных опасности воздействия осадных орудий.

Третий тип — двухслойная однолицевая кладка с панцирем, выложенным из тесаного камня и прилежащей к нему с тыла забутовкой без особого внутреннего панциря. Так были возведены стены в крутых узких труднодоступных расселинах (укрепления А.II — A.VII, A.IX, A.XII, А.XIII, A.XVIII–XX). В эту же группу можно включить и укрепление А.I, панцирь которого с тыла не имел забутовки, но там была сделана бутово-щебенистая подсыпка. Не исключено, что подобный прием был применен при возведении других укреплений Западного фронта, не подвергшихся археологическим раскопкам.

Следует отметить, что, кроме одного случая, в сооружениях ГЛО не употреблялась кладка с правильным чередованием тычков и ложков. Исключением является надстройка парапета в укреплении А.I, где, как было показано, она относится ко времени не ранее второй половины VIII в. Нет примеров такой кладки и в Тамугаде — эталонной ранней византийской крепости в Северной Африке (321, с. 64).

На участках обрывов, где существовала опасность проникновения на территорию крепости вражеских лазутчиков, ставились [124] однослойные двухлицевые стены без забутовки, представлявшие собой фактически брустверы, вполне достаточные для прикрытия нескольких караульных. Примерами могут служить укрепления Южного фронта А.XVIII–XX.

Такое разнообразие техники кладки характерно для ранневизантийской фортификации, что хорошо прослежено на примере крепостей Дунайского лимеса, а это подтверждает мысль о том, что военно-инженерное дело этой эпохи пошло по пути творческого переосмысления римского наследия. Оно выразилось в смелых планировочных решениях и разнообразных технических приемах их осуществления (200, с. 23).

Глава III. Проблемы исторической интерпретации и хронологии главной линии обороны Мангупской крепости

Архитектурно-археологическое изучение оборонительной системы Мангупа неизбежно ставит вопрос о создателях этого грандиозного произведения фортификационного искусства. Вряд ли можно сомневаться, что в замысле и реализации проекта крепости проявились традиции и приемы позднеантичного военно-инженерного дела. Влияние античного наследия в средневековом Крыму неоспоримо (208, с. 98–99; 296, с. 185; 301, с. 94). Но, с другой стороны, скудность источников пока не позволяет объективно оценить реальные масштабы вклада Византии — главного проводника античных традиций в Таврике. Поэтому важно рассмотреть оборонительные сооружения ГЛО на фоне состояния военного дела в зоне распространения одновременных культурно-исторических явлений (Кавказ, Гаврика, Малая Азия, Балканы, Италия, Северная Африка). Это дополнительные возможности для лучшего понимания рассматриваемых нами памятников (96, с. 21).

Строительство крепостей в горных районах широко развернулось в V–VI вв. в связи с усилившимся натиском варварских племен на границе Византийской империи (145, с. 6l). Потеря стратегической инициативы армией империи вынуждала направить основные усилия на строительство протяженных оборонительных линий и отдельных приграничных опорных пунктов. Византийское военное командование не было уверено в успехе полевых сражений (221, с. 14, 21). Характерным является сооружение при императоре Анастасии пограничной крепости Дары в Месопотамии (207, с. 58). В рамках этих оборонительных мероприятий создавались как отдельные опорные пункты, так и системы, состоявшие из различных по тактическому назначению фортификационных сооружений: кастеллы, башни, стены, засеки, обычно они обозначались термином «лимес».

Чаще всего византийские власти заботились об обороне старых городских центров (146, с. 76–77). В Таврике это были Херсон и Боспор. С другой стороны, зрела необходимость создания надежной защиты границ обширных территорий путем создания новых крепостей, не привязанных к городам (146, с. 59). Именно такой крепостью, видимо, первоначально и являлся Мангуп.

Необходимо отметить, что и в считающихся классическими лимесами системах крепости отнюдь не выстраивались в строгие линии, а располагались с учетом возможности их взаимодействия, с кажущейся порой хаотичностью. Такова, например, компоновка Балканского лимеса, состоявшего из трех линий: Дунайской, Балканской н Странджанской. Обычно расстояние между крепостями составляло 5-10 км, были и парнорасположенные укрепления на соседних вершинах или на противоположных берегах реки (200, с. 19–21).

Поскольку основание укреплений ГЛО, как было показано выше, может быть отнесено к начальному этапу раннего средневековья, то это позволяет привлечь к анализу данные по военному делу той поры. Исходя из них, можно судить о том, что в представлении специалистов крепостной войны того времени укрепленная позиция на господствующей высоте имела значительное преимущество по сравнению с равнинной (52, с. 280), а преимущества местности Вегеций ставил даже выше, чем храбрость (52, с. 279). Хотя это не был призыв к пассивной тактике в горной войне. Наоборот, византийские авторы при описании боевых действий в этих условиях осуждали отказ от активных действий обороняющихся (13, с. 74–75). Это соответствовало принципам горной войны, выработанным в XIX в. По словам Ф. Энгельса, «с точки зрения стратегии наступление в горной [125] войне имеет решительное преимущество перед обороной». Но далее он отмечает: «Это значит лишь, что оборона не должна быть только пассивной, что она должна черпать свою силу в маневренности и всюду, где позволяют условия, обороняющиеся должны действовать наступательно» (2, с. 117–118).

Преимущество обороняющегося заключалось в его действиях на внутренних операционных линиях, позволявших оптимально сосредоточить силы. Наступающий же пользовался внешними линиями, вынуждавшими его разделять свои силы. Таким образом, наступление можно признать выгодным для обеих сторон, возможным же оно было лишь для того, кто владел инициативой (289, с. 539–540).

Стратегическая оборона должна была базироваться на системах опорных пунктов, которые в случае неудачи наступательных действий могли принять под свою защиту отступающие контингенты войск и не допустить развития успеха противником. Именно такого рода укрепленные районы создавались византийским правительством на пограничных территориях, большая часть которых была занята гористым ландшафтом. Организация обороны в таких условиях требовала закрытия всех горных проходов, что почти неизбежно приводило к чрезмерному распылению сил с тенденцией к линейному (кордонному) их расположению. Такая кордонная оборона опасна тем, что прорыв ее в одной точке вызывает крушение всей линии (289, с. 539). Таким образом, сильная тактическая оборона в горах отнюдь не обеспечивает успех в обороне стратегической. Несомненно, что наряду с другими этот фактор сыграл роковую роль в судьбе римско-византийского лимеса на Дунайском пограничье империи в конце VI–VII вв.

В условиях горной Таврики жесткая поясная оборона («длинные стены») должна была дополняться созданием отдельных опорных пунктов, которые служили бы базами как для военных операций, так и для контроля за близлежащей к Херсону территорией. Гарнизоны таких крепостей могли состоять не из византийцев, а из местных жителей: федератов империи, аланов и готов. Защита мангупских стен должна была преимущественно опираться на силы местного населения, иначе, пожалуй, не имело смысла идти на колоссальные затраты при их сооружении.

Мангупская крепость представляла собой отличный опорный пункт, господствовавший над горным проходом, через который, возможно, пролегал важный торговый путь, связывавший Херсон с предгорьями и степью. Здесь могли укрываться большие воинские контингенты, ведшие наступательные или оборонительные операции.

С вершины плато взор охватывает огромные пространства западной части полуострова, такое удобство для дальнего наблюдения за приближением кочевников особенно ценилось визитийскими военачальниками (313, с. 221). К этому можно добавить, что в минувшую войну преимущества местоположения Мангупа были использованы немецко-фашистским командованием в период штурма Севастополя. На плато был оборудован наблюдательный пункт командующего армией Манштейна, так писавшего о своих впечатлениях: «Перед нами открылось незабываемое зрелище. Это был единственный в своем роде случай в современной войне, когда командующий армией видел перед собой все поле сражения» (168, с. 245).

Как уже отмечалось, строительство укреплений Мангупа осуществлялось в соответствии с практикой позднеримского военного дела. Были учтены возможности основных осадных средств того времени. Не зря весьма компетентный автор инструкции по полиоркетике (147, с. 49–50) писал, что знающие искусство осады «вместе с тем являются сведущими в средствах обороны, т. к. одна и та же наука охватывает эти противоположные отрасли…» (18, 427). В практике фортификации данное положение было справедливым всегда. К этому можно добавить, что, кроме эффективности осадных машин, учитывались и возможности размещения на стенах активных средств противодействия штурму (154, с. 111–112).

Стенобитная техника в Северном Причерноморье позднеантичного и раннесредневекового времени находилась на высоком уровне. Это относилось не только к военному делу городов с греко-римскими традициями, но и к кочевникам — пришельцам из Центральной Азии и с Дальнего Востока. Опустошительное гуннское нашествие показало, что варвары отлично умели изготовлять и применять осадные орудия, которые, вероятно, заимствовали у китайцев (283, с. 8). Это показала осада Херсонеса Фракийского (13, с. 158–159), а также разрушение «легко и беззаботно» [126] участков «длинных стен» в окрестностях Константинополя (13, с. 150),

Главным средством бреширования в рассматриваемое время служили тараны различных конструкций (18, с, 486; 20, с. 399–401; 52, с, 283; 219, с. 141–147), действие которых было хорошо изучено на различных по материалу и кладке сооружениях (18, с. 435). Таран и другие осадные машины были посланы Юстинианом II в Таврику для сокрушения крепостных стен опального Херсона (279, с. 65).

В условиях Мангупа применение такого рода орудий было весьма затруднено отсутствием, как правило, перед стенами ровных участков. Наиболее тараноопасным местом крепости были главные ворота в Капу-дере, но доставка к ним орудий по дороге, огибающей Тешкли-бурун, была почти нереальной, поскольку осажденные, находясь на господствующей высоте мыса, могли сверху эффективно поражать камнями и стрелами маломаневренные и тихоходные на горной дороге повозки, тягловых животных и сопровождавших их людей.

В принципе возможным было использование тарана в тальвегах Табана-дере и Гамам-дере. На это указывает применение в кладке стен большого размера и тщательная их подгонка. Отметим, что кладка из достаточно крупных квадров применялась и в укреплениях, к которым полностью исключалась доставка не только тарана, но и каких бы то ни было других стенобитных средств. Обеспечение такого запаса прочности характерно также для оборонительной системы Эски-Кермена (231, с. 115–116, 146).

Для подступа к стенам и эскалады применялись также такие средства, как гелеполы, снабженные самбуками, и толено для перехода на боевую площадку штурмуемой стены (52, с. 284–286; 219, с. 141), черепахи (20, с. 398–399; 52, с. 283), винеи, лестницы (52, с. 283). Конечно, рельеф плато Мангупа исключал возможность использования осадных башен, остальные же приспособления могли быть развернуты на подступах к стенам. В балках, например, были условия для подвода черепах, правда, только на узких участках тальвега или против ворот. Это средство было применено византийцами, в частности, при осаде Оногуриса (13, с. 74). Более простые по устройству и легкие винеи широко использовались при осаде крепостей, стоявших на возвышенностях. Их, например, Велизарий выдвинул против укреплений Урбина (219, с. 222–223). Штурмовые лестницы были наиболее простым и в то же время эффективным средством, которое можно было без особого труда изготовить в условиях осады (219, с. 141). Для них практически не было неприступных стен. В случае необходимости лестницы, оказавшиеся короткими, связывались тут же под стенами во время приступа, как это было при осаде Неаполя в 536 г. (219, с. 108–109).

Лестницы и веревки с крючьями представляли опасность для большинства укреплений Мангупа, особенно для участков на мысах, где стены не просматривались с плато. Это обстоятельство учитывалось, и стены кое-где строили в высоту, не считаясь даже с увеличением мертвых пространств перед фасами, которые старались компенсировать созданием дополнительных позиций для флангового обстрела.

Широчайшее распространение в качестве осадных средств получили в античную и средневековую эпохи метательные машины. В Европе и в Передней Азии — преимущественно орудия торсионного действия, различные по устройству и величине, а значит, и по тактическому назначению. Малые баллисты и катапульты поражали защитников на стенах. Большие — разрушали зубцы, амбразуры, а в некоторых случаях даже участки стен, хотя последнее случалось редко. Это удалось, например, Деметрию Полиоркету при осаде Родоса в 305–304 гг. до н. э., где после многодневного обстрела была разрушена наскоро построенная городская стена (44, с. 292). Почти не знает таких случаев китайская доогнестрельная артиллерия, история которой хорошо освещена в письменных источниках (283, с. 230–231).