Для нас в этой скучной истории нет ничего ни удивительного, ни неожиданного. Поэтому ограничимся краткими высказываниями на сей счет профессионалов и мыслителей высшей пробы. Имеется в виду ученый-социолог Сергей Кара-Мурза и писатель Владимир Бушин.
Сергей Кара-Мурза пишет: "Недавно состоялась удачная операция по втягиванию В. Распутина в ряды антисоветской культурной элиты. Обошлось это всего в 25 тыс. долларов. Учитывая ценность "улова", операцию можно считать чрезвычайно эффективной (...) Условия были поставлены жестко: принять доллары, о которых было широко сообщено, что они - из оплаты за "Архипелаг ГУЛАГ". А это, как известно, одна из главных идеологических бомб, сброшенных на Россию (СССР) коалицией союзников в "холодной воине" (...). При советском строе мы имели и науку и промышленность. Именно Солженицын, Шафаревич и подобные им "антисоветские патриоты" все сделали, чтобы это уничтожить и превратить русских в вымирающий, в выбитый из колеи народ. За это и получил Солженицын те доллары, из которых дал малую толику дозревшему В. Распутину" ("Завтра", № 30 (347).
В большой публицистической статье "Билет на лайнер" ("Завтра", № 25 (342), посвященной этой же теме, Владимир Бушин замечает: "После долгого раздумья с горечью и досадой приходишь к мысли, что, скорей всего, основа близости Распутина с Солженицыным, конечно... отношение к Октябрьской революции и социализму, к советской власти и коммунизму (благодаря которым Распутин получал огромные гонорары, два ордена Ленина, Золотую Звезду Героя, две премии России и т. д. - Н. Ф.). Принципиальной разницы между коммунистами, вознесшими Родину до небесных высот, и ельцинской бандой, загнавшей ее на задворки мира, Распутин, как и Солженицын, не видит".
IV
Здесь снова возникает потребность возвратиться к проблеме интеллигенции. Либеральная интеллигенция (особенно в крупных городах) весьма активно действовала в начальный период развала СССР, т. е., насколько хватало сил и умения, готовила общество к духовной капитуляции перед американизированным Западом. Посильную лепту, разумеется, внесла в этот процесс и творческая элита, в том числе труженики пера. Чего уж там многие изрядно потрудились на поприще предательства народных интересов.
В силу известной корпоративности, а посему отдаленности от народных корней либеральная интеллигенция исповедует идеи разрушения государства и исторически сложившихся национальных устоев. В свое время историк В. О. Ключевский отмечал, что непонимание действительности постепенно развилось в более горькое чувство, и чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды чужих идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная действительность. Она была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи. Он никак не мог примириться с родной обстановкой, но ему ни разу не пришло в голову, что эту обстановку он может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить ее к любимым идеям, что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете, а выработаны потом и политы кровью. "Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как он брал его за деньги, как брал все из магазина, то он не мог подумать, что идея есть результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав отвращение к родной действительности, русский образованный ум должен был почувствовать себя одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на которой он сорвал философские цветы, была ему чужда, а та, на которой он стоял, совсем не давала цветов. Тогда им овладела та космополитическая беспредельная скорбь, которая так пышно развилась в образованных людях нашего века... " Между тем, продолжал он, назначение интеллигенции быть диагностом заболеваний народа и изыскивать лучшее средство их излечения. Однако лишь народ определяет, какое средство лечения лучше для него, и в конечном итоге он сам залижет свои раны.
Вторая половина XX столетия оказалась воистину рубежной для российской интеллигенции. Под влиянием быстро усугубляющегося противоборства двух социально-экономических формаций - социалистической и капиталистической по мере нарастания давления всемирного капитала на СССР и разложения "верхов" увеличивалось тревожное брожение в культурной части общества. Кризис социально-политических, моральных, эстетических критериев, усиливший художественный субъективизм и антиобщественные настроения, еще более обострил внутренний дискомфорт и ощущение своей неполноценности. Отсюда метания от одной крайности в другую, антинародные тенденции, резкие перепады, отчаяние и мистические настроения, как немые свидетели утраты веры в свою творческую энергию. Отсюда же - сложившееся мнение об интеллигенции как самом неустойчивом и непоследовательном социальном слое, какой только существовал в мировой истории. О служителях Мельпомены и других муз, а также писателях и журналистах и говорить нечего, отмечает современный исследователь. Большинство этих самовлюбленных культуртрегеров только и занимается тем, что поносит на каждом углу давнее и недавнее прошлое нашей страны и клянется в любви к западным свободам и верности ельцинским реформам. Ранее они так же истово клялись в верности коммунистическим идеалам. Теперь эти господа совместно с олигархами владельцами СМИ активно участвуют в духовном растлении народа.
Подобная постановка вопроса подводит нас к пониманию не только расстановки политических сил в России, но и природы космополитической элиты вообще.
Глава четвертая
ИДЕАЛЫ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
Внимательно присматриваясь к художественному процессу конца XX века, замечаешь, что он далеко не однороден и что в нем есть две господствующие тенденции. Одна из них опирается на передовые воззрения и народные основы, другая связана с интересами интеллигенции буржуазного толка, ориентирующейся на Запад. Эти полярно противоположные направления находятся в остром конфликте. Если представители передовых гуманистических тенденций выражают в своих произведениях протест народных масс против расшатывания национальных устоев и угнетения, ратуя за социальную справедливость и высокое достоинство человека, то враждебные им силы, напротив, пытаются обосновать худшие проявления буржуазного индивидуализма и антиобщественного эгоизма. Словом, идет борьба между традиционными художественными принципами русской литературы и чуждыми национальному мировосприятию подходами. В переводе на язык общественных отношений - это противостояние отечественных духовных ценностей и разрушительных антигуманных космополитических доктрин.
В одном из писем начала 1974 года Валентин Пикуль сетовал: "Есть у меня приятель - кавторанг М. Д. Волков с атомных лодок. Хороший поэт. Но был щепетильно-глуп, когда ему Мурманск предлагал издать книгу. Тянул и отказался: мол, рано. Сейчас демобилизовался. Живет в Либаве на бобах. Хотел бы издать в Риге, но ему - кукиш! Ищет ходы и выходы, обращался ко мне, а что я могу поделать, если в местном издательстве засели два жида в три ряда и никого русских просто не пущают. Будут печатать даже Мойшу Даяна, но не кавторанга с подлодок Мишу Волкова - хрен пустят (...) Далеко за примерами ходить не надо: вот я уже, казалось бы, тертый литератор, автор нескольких не только исторических, но и военных романов, и однако! - ход в Воениздат мне ЗАКРЫТ. Мало сказать, что закрыт, но отвергают все, что ни пришлю, - с издевательским спокойствием, даже не объясняя причин.
Странно, что сейчас, когда Воениздат дает целую серию переизданий военных мемуаров, Вашу книгу не берут. Она очень хорошая, поверьте мне, я ведь не делаю перед Вами изысканных реверансов, а говорю это от чистого сердца, как грамотный читатель. Вообще скажу Вам в утешение, что в Воениздате собралась какая-то собачья кодла - я и раньше слышал о них, что для того, чтобы у них напечататься, надо приехать в Москву, имея толстый кошелек и неделю поить всю эту сволочь по фешенебельным ресторанам. Тогда они тебя напечатают! Но Вы не можете этого по материальным соображениям, а я тоже - копейки на эту свору не истрачу"1. Это Пикуль-то с горечью пишет о притеснениях русского писателя, человек, чей могучий дар исторического романиста и независимый нрав рано покорили сердца миллионов читателей, а каково другим. Уяснение природы данного явления очень важно для понимания специфики диалектики литературного процесса последних десятилетий.
I
В конце шестидесятых явственно обозначились три тенденции в литературном процессе, которые со временем все отчетливее расходятся в своих существенных целях и задачах. Первая тенденция - национальная, опирающаяся на народно-классические традиции, на духовные ценности России. Власть имущая смотрела на русских писателей с нескрываемым недоверием, стремилась подвергнуть их изощренным формам остракизма в духовном и материальном плане. В полную меру это испытали на себе многие талантливые мастера слова.
Вторая - официальная, в лице республиканских и союзных писательских секретарей, обросших полулитературной публикой, алчной и циничной. Уже к началу семидесятых она по сути утратила национальные черты и скатилась на позиции космополитизма. В творческом плане сие особенно ярко проявилось в безликой в большинстве своем "секретарской литературе", которая сплошным потоком сходила с издательского конвейера, загромождая полки книжных магазинов и библиотек. Впрочем, у всех этих господ ананьевых, Залыгиных, астафьевых, баклановых и прочих корифеев и ныне "все впереди".
Наконец, третья тенденция в литературе - русскоязычная с отчетливым еврейским акцентом. Недоброжелательная к устоям русской нации, этническая группа при поддержке кремлевской партноменклатуры оказывала давление на весь литературный процесс, на руководителей творческих союзов, в конце концов подчинив их своим корпоративным целям. В этой связи следует вспомнить некоторые страницы нашей истории. В 1909 году в статье "Штампелеванная культура", опубликованной в журнале "Весы", Андрей Белый писал: "Процесс (...) поглощения евреями чуждых культур преподносится нам как некоторое стремление к интернациональному искусству (...) зависимость писателя от еврейской критики грозит опозорить того, кто поднимет голос в защиту права русской литературы быть русской литературой и только русской (...) терроризирует всякую попытку углубить и обогатить русский язык". И далее писатель произнесет пророческие слова, стоившие ему слишком дорого его имя было надолго вычеркнуто из литературы: "Евреи диктуют задачи русской литературы, они вносят туда гнет государственности, и писателю угрожает городовой интернационального участка (...) в русской литературе имеет место грустный факт торжества еврейского городового!" Мог ли предположить Белый в том далеком 1909 году, что восемь лет спустя сей городовой обернется всемогущим литкомиссаром Швондером, с маузером в руках и с эдаким, знаете ли, прометеевским огнем в очах, определяющим состояние художественного процесса на многие десятилетия вперед? Бог весть! Но диагноз он поставил точно и облик интернационал-интеллигента обрисовал с поразительной точностью.
И впоследствии он не утратил своих "родимых пятен", но стал более наглым и жестоким. Судите сами: "Россия - тысячелетняя раба" (В. Гроссман), "Россия служит задницей для Европы", т. е. местом для битья (А. Ананьев), "Россия - страна безграмотная холуйская", "Бедный русский человек ищет виноватого в своей недоделанности" (С. Каледин) и т. д. и т. п. Понимают ли господа сочинители, что они творят, загоняя в подсознание (пока в подсознание!) русских ненависть к себе. Речь идет не о еврейском народе, предприимчивом и трудолюбивом, а о носителях изуверской идеологии расизма.
Но самое поразительное другое. Так называемый советский средний класс 80-90-х годов (художественная, научная и техническая интеллигенция, среднее партийное и хозяйственное звено) в подавляющем большинстве своем не обладал твердыми убеждениями, превратившись в аморфную массу без высоких духовных запросов и идеалов. Именно в этой среде взлелеяна особая категория "демократически мыслящих" противников прочных устоев государства Российского, в свое время развенчанных в романе "Бесы" Достоевского. В новых исторических условиях с особой рельефностью проявились противоречивые начала их сути, обнажив истоки бесовщины и воплощенных в ней разрушительных сил. Его искусство, будучи реалистическим по своей сути, является выражением особого познания, основанного на глубоком анализе исторической действительности. Из призрачных картин и фигур, чудовищных диспропорций, перевоплощений и нравственных уродств вырастает жуткий мир бесов.
Поистине это мир дьявольских извращений и перевернутых сущностей, где красота выдается за уродства, палач - за жертву, преступник - за святого, предательство - за геройство, измена - за любовь к отечеству. Здесь смыты границы между добром и злом, правдой и ложью, светом и тьмой. А из каждой кремлевской подворотни выглядывают нецензурные рожи, начиная с загогулины русской истории, то бишь "гаранта", и кончая однотипными олигархами.
Нам уже приходилось отмечать, что ныне модно ссылаться на бесов Достоевского. Но у великого классика главное не типы бесов, кои в его время еще не обрели вполне осязаемых очертаний, а идея бесовщины как таковая. Бесы Достоевского только начинают постигать азы универсального злодейства, копошась у порога власти, и на практике демонстрируют свой сатанизм, замешанный на фашистской идеологии. XIX век по сравнению со второй половиной XX кажется слишком терпим. Разве в тогдашней России расстреливали Государственную Думу из пушек, бомбили свои города или разворовывали и распродавали за бесценок национальные богатства, а народ погружали в нищету и отдавали на растерзание дуракам и негодяям?
Тут берет свое начало и получает дальнейшее углубление раскол между русскими и так называемыми "демократически мыслящими", а точнее космополитического толка литераторами. Ненавидящие "эту страну", но питающиеся живительными соками русской духовной и художественной культуры, последние повисли ныне на своем собственном удельном весе и таким образом изобличили свою антирусскую и имитаторскую сущность. Время подвело под слишком затянувшимся процессом глубокого раскола черту.
Достижения русской художественной культуры, ее бесспорный авторитет и высокие гуманистические идеалы оказывали и продолжают оказывать огромное влияние на развитие мировой литературы. Этот пласт духовных контактов заслуживает нового взгляда и современного осмысления, мы же коснемся лишь некоторых форм национальных творческих связей последних десятилетий.
Весьма существенно уяснить, кого надлежит считать русскоязычным писателем и каково его отношение к тому народу, на языке которого он сочиняет. В свою очередь это позволит определить разделительную грань между тем, что движет его действиями, помыслами, убеждениями, и тем, что он являет собой как творческая личность для той литературы, на поле которой пытается играть свою роль. Именно по этим признакам, присущим подобным писателям, их необходимо разделить на два типа. Об одном из них говорилось выше и подчеркивалось, что для этого типа русскоязычного сочинителя нередко русский язык является орудием борьбы с русскими же. Второй - исторически и творчески, несомненно, весьма продуктивен и в русском языковом воплощении становится достоянием мировой художественной культуры, не теряя своей специфической природы и внутренних законов развития.
Известно, что выдающееся произведение быстро проникает в другую страну и в какой-то мере становится достоянием культуры чужого бытия. Бывает и так, что подобная литература на какое-то время заслоняет собой словесность отечественную. Важное значение тут принадлежит переводу, способному в другом языковом воплощении вдохнуть в художественное сочинение новую жизнь, то есть раскрыть его первоначальную красоту и глубину замысла. Таковы замечательные книги Ауэзова, Тур-сун-заде, Абашидзе, Кайсына Кулиева, Мустая Карима, Гамзатова, Бровки, Рыльского и других.
Они и сегодня оказывают благотворное воздействие на читателя, раздвигая горизонты исторической действительности и обогащая его более глубокими представлениями о жизни, о человеке и природе. В то же время в своем русском языковом облике они являются частью русского художественного мира и средством межнационального общения.
Есть много форм литературных связей, но мы остановимся еще на одной, как нам представляется, своеобразной и высокой. Речь идет о втором типе русскоязычного писателя, т. е. о творчестве национального автора, на языке другой литературы.
В этом плане характерны книги ряда писателей. Исполненные на русском языке, их сочинения представляют большой интерес для изучения процесса проникновения одной литературы в другую, их взаимодействия и взаимообогащения. Русская художественная культура, великий русский язык вошли в душу и сознание писателей, стали их вторым "я", а если продолжить этот ряд, наделили способностью думать на русском языке, естественно, пройдя поначалу через глубокие раздумья и сложение диалектического отталкивания и притяжения.
Творя свой художественный мир на языковом поле другой литературы, они не утрачивают родственного интереса к национальному колориту, сюжету и характеру, обретая строгость и стройность художественного мышления.
Тут мы сталкиваемся с весьма симптоматичным явлением - происходит творческое преображение, можно сказать, своеобразное балансирование на грани двух культур и двух литератур. В известной степени это сообщает их лучшим произведениям ощущение динамики, изменчивости окружающей действительности, чувство меры и мастерство.
Теперь пойдем дальше и примем во внимание время, в котором мы живем.
Понять сложный литературный процесс можно только в свете раскрытия существа эпохи, в коей протекает художественная жизнь. Нынешняя эпоха носит переходный характер с присущими ей резкой сменой и ломкой бытия. Это проливает яркий свет и на рассматриваемую здесь проблему. Ныне литературы разбрелись по своим "национальным квартирам" и после непродолжительной сепаратистской эйфории снова тянутся друг к другу. Впрочем, между отдельными писателями сложились сложные и противоречивые отношения, обусловленные, правда, сугубо индивидуальными либо этническими и политическими причинами, а не природой творцов художественных ценностей. В общем, связи между русской литературой и литературами бывших советских республик продолжаются, хотя социально-политический климат буржуазно-националистических режимов в известной мере сказывается на их содержании.
Да, путь человечества усеян острыми каменьями и прочими далеко не поэтическими предметами. Трагический разлад и ощущение надвигающегося хаоса последнего двадцатилетия XX столетия во многом напоминает то, что говорил современник Шекспира - Джон Донн о своем смутном двадцатилетии ("Антология мира"):
Так много новостей за двадцать лет
И в сфере звезд, и в облике планет.
На атомы вселенная крошится,
Все связи рвутся, все в куски дробится.
Основы расшатались, и сейчас
Все стало относительным для нас.
С тех пор минуло более четырехсот лет, и теперь уже мы с той же убежденностью твердим, что человечество вступило в последнюю фазу своего развития, более того - в критическую полосу своего существования, а современный "мир вот-вот поглотит море бед" и т. д. Быть может, это свойство человеческой натуры, ропщущей, но в конце концов побеждающей?!
II
Конечно, было бы наивно полагать, будто в литературе закончились распри и неурядицы и она начинает подниматься на вершину Парнаса. Нет, это сулит лишь начало поступательного движения. Даже внутри русского направления существуют разные, весьма противоречивые взгляды и подходы, для сбалансирования коих потребуется немало времени. В самом деле: одним писателям предстоит по-настоящему осознать сущность перемен в обществе, которые определили резкий перелом, произошедший в их художественном мировосприятии; другим - заласканным прежней властью - придется смириться с мыслью, что затухание их творческой активности в создавшихся условиях закономерное явление, а отнюдь не признак конца литературы как таковой; наконец, третьим, молодым дарованиям, пора серьезно браться за обустройство заросших сорняками безмыслия и старых предрассудков садов изящной словесности, памятуя о достижениях прежних поколений, учитывая сложность познания и отражения жизни... Но не будем торопить события и нарушать последовательность изложения.
Нет сомнения, что именно семидесятые до предела обострили упадок русской культуры, последствия которого не могли предвидеться даже в дурном сне. Последующие годы, отмеченные резким углублением идеологических противоречий, нарастанием социального неблагополучия в обществе, только усилили кризисный процесс.
В марте 1978 года М. А. Шолохов делает, можно сказать, отчаянную попытку преодолеть безразличие властей предержащих к судьбам и бедам духовной жизни России. В письме на имя Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Л. И. Брежнева он с болью говорит об унизительном положении русской культуры, о хорошо спланированном разрушении ее, о нарастающей волне враждебного отношения к историческому наследию нации. "Одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма является в настоящее время русская культура, - писал он. - Не только пропагандируется идея духовного вырождения нации, но и усиливаются попытки создать для этого благоприятные условия. До сих пор многие темы, посвященные нашему национальному прошлому, остаются запретными (...) продолжается уничтожение русских архитектурных памятников (...) Особенно яростно, активно ведет наступление на русскую культуру мировой сионизм, как зарубежный, так и внутренний. Широко практикуется протаскивание через кино, телевидение и печать антирусских идей, порочащих нашу историю и культуру... "3
Это была правда, святая и страшная. Ее мог сказать в лицо властям предержащим (как говорил в 30-е годы Сталину!) только один человек - Михаил Александрович Шолохов. Но теперь речь шла не о перегибах с той или иной стороны, не о стиле и методах руководства, как в тридцатые годы, а о судьбе России*.
____________
О творчестве М. А. Шолохова см.: Николай Федь. Парадокс гения. М., 1998 г.
Любопытна, реакция партийных вождей на послание писателя, отразившаяся в донесении тогдашнего главного идеолога М. В. Зимянина. (Забегая вперед, заметим в скобках, что изворотливость и бесстыдство остались при М. В. Зимянине навсегда. Почти 20 лет спустя, 19 декабря 1994 года ("Правда") он попытался все наши беды свалить на "преступления Сталина" да на "неправильность системы". "А вот теперь все рухнуло, - констатировал он, написали: вследствие предательства наших верхов. Но предательства не должно быть при правильной системе организации деятельности партии, при правильной идеологии, при правильной политике".)
Ниже приведем неизвестный общественности документ, свидетельствующий не только о трусости, изощренной демагогии и лицемерии "сиятельных вершин", но и их цинизме по отношению к гениальному сыну русского народа. Записка М. В. Зимянина датирована 20 марта 1978 года и адресована в ЦК КПСС. "В письме на имя тов. Л. И. Брежнева, направленном секретарям ЦК КПСС 14. III. 1978 г. тов. М. А. Шолохов заявляет о необходимости поставить вопрос о более активной защите русской национальной культуры от антипатриотических, антисоциалистических сил, подчеркивая, что в настоящее время русская культура является одним из главных объектов идеологического наступления врагов социализма и особенно яростных атак со стороны мирового сионизма, как зарубежного, так и внутреннего. Тов. Шолохов выдвигает некоторые предложения о мероприятиях в защиту русской культуры, а также высказывает соображение о целесообразности "более широкого и детального рассмотрения всего комплекса вопросов русской культуры", для чего, как ему представляется, "следовало бы создать авторитетную комиссию, состоящую из видных деятелей русской культуры, писателей, художников, архитекторов, поэтов, представителей Министерства культуры Российской Федерации, ученых-историков, филологов, философов, экономистов, социологов, которая должна разработать соответствующие рекомендации и план конкретной работы, рассчитанной на ряд лет".