К раскопу выбрались только через час. Я думал, Колька туда ни за что не пойдет. Но нет, он топал одним из первых. И вид у него снова был непроницаемый.
Наташа шла в самом хвосте, вертела в руках выдранную по пути травинку, хмурила брови, шевелила губами, словно спорила беззвучно с невидимым собеседником. Я решил держаться от нее подальше. Мне совсем не хотелось попасть под раздачу. И боялся я не импульсивную девушку, а самого себя. Я не был уверен, что смогу отреагировать на придирки спокойно.
За прошедшие пять дней ребята основательно потрудились. Место раскопа прикрыли от дождя брезентом. Лаз расширили и укрепили подпорками. Из шаманской могилы вынули почти весь грунт, намытый тюда десятилетиями.
Орудовали варварски: киркой и саперными лопатками. Я невольно представил себе реакцию настоящих археологов на все это безобразие и… промолчал. Археологов здесь не было. И, положа руку на сердце, вряд ли они сюда когда-нибудь доберутся.
На расстеленном полотне у самого края лежал череп и удивительно сохранная левая кисть. Ясное дело, одни кости, без тканей. Потом еще какие-то обломки костей, разнокалиберные черепки, какая-то совершенно непонятная требуха.
В этом я был полным профаном — не смыслил вообще ничего. Поэтому встал в сторонке и принялся наблюдать со стороны.
Наташа с энтузиазмом совала то одну, то другую находку под нос Антону. Зиночка всплескивала руками, восторженно щебетала. Санжай морщил нос и, как заведенный, повторял:
— Все это надо зарыть обратно. Беду накличем.
Его никто не слушал. Над раскопом царили всеобщее веселье и эйфория. Находки передавали с рук на руки, восторженно цокали языками. То и дело звучало: «Открытие! Прорыв! Новое слово!»
Рядом тихонько встал Эдик. Я склонил к нему голову, решил узнать:
— Чем они все так довольны?
— Черт их знает, — Эдик был не многословен, — я сам не понимаю. Мусор сплошной. Ладно, когда нашли золотой онгон. А тут черепушка и разная фигня.
Меня вдруг осенило, что об онгоне я так толком ничего и не узнал. И этот пробел надо было срочно восполнить.
— Скажи хоть, какой из себя пропавший идол.
Эдик выставил вперед ладонь, разделил ее второй рукой пополам, сказал:
— Небольшой, примерно такой. Полый. Очень отдаленно напоминает фигурку медведя.
Я совершенно искренне изумился:
— Такой маленький?
— Маленький?
Мы оба не заметили, как подошел Санжай, а потому от неожиданности вздрогнули. Колька криво усмехнулся.
— В нем золота килограмма полтора. Оно, знаешь, какое тяжелое?
Сегодняшний день был полон сюрпризов. Я знал, что золото тяжелое, но что настолько… Поэтому прикинул размер и показал его двумя пальцами.
— Вот такая финтифлюшка и полтора кэгэ?
— Ага, — Эдик охотно кивнул. — Для меня это тоже было открытием.
Колька вновь стал серьезным.
— Дергают хозяина за усы, — сказал он мрачно. — Точно доиграются. Мало нам, что Генка пропал…
Это прозвучало очень грозно. И мысли у меня понеслись совсем не радужные. Колька развернулся и пошел обратно в лагерь.
— Миш!
Наташа наконец-то вспомнила обо мне. По правде говоря, лучше бы и не вспоминала. Дала бы мне улизнуть вслед за Санжаем. Но нет, не срослось.
— Иди сюда, глянь, что мы тут нашли.
Ко мне обернулись лица всех доморощенных археологов. Вид у них был такой счастливый, что мне стало неловко их расстраивать отказом.
— Иду, Наташ, — сказал я.
Потом схлопотал от Эдика дружеский тычок в плечо и пожелание «ни пуха».
— К черту, — сказал я на полном серьезе
Улыбнулся во все тридцать два зуба и отправился на археологическую пытку.
Ближе к полудню, когда вернулись с раскопа и наскоро перекусили, Юрка опять сцепился с Антоном. Обсуждали, когда идти вновь на поиск дороги. Тоха отказался брать Юрку наотрез. Санжай поддержал это решение.
Я их прекрасно понимал. Эта обуза нужна была в походе, примерно, как пятое колесо телеге — проблем уйма, пользы ноль. Юрка с этим был категорически не согласен. Он считал себя невероятно полезным. Принялся доказывать, загибая пальцы:
— Во-первых, я нашел пирит. Во-вторых, выяснил, почему врет компас, в-третьих…
Тут возникла серьезная заминка. Санжай довольно ухмыльнулся, хотел уже было что-то сказать, но Юрка нашелся:
— Я вам грибы помогал искать!
Тут заржал даже я. А Колька не смог промолчать:
— Помним мы твои грибы. Так успешно искал, нет слов! Утром все кусты в округе благоухали. Благо, нашел всего один и попробовал сам.
Тоха подвел итог, спросил:
— Все? — Ответа не дождался. — Тогда я посчитаю, все остальное. — Он хлестко и язвительно перечислил все Юркины подвиги. — Во-первых, ты постоянно скандалил. Во-вторых, устроил драку с Колькой. В-третьих, отравился поганкой. В-четвертых, едва не утонул в болоте. Этого хватит?
— А что, было еще? — заинтересовался Эдик.
Тоха неопределенно махнул рукой.
— По мелочам.
Юрка понял, что заступаться за него никто не станет. Психанул, топнул ногой, нырнул под навес и вышел оттуда уже с садком и спиннингом. Спросил:
— Миш, поплывешь со мной?
— Куда, — не понял я.
— На Кудыкину гору!
Он слегка выпустил пар и успокоился.
— Куда-куда, за рыбой. Тут все умничают, но никто не думает, что дальше будем жрать. Рыбы наловить надо.
Я подумал, что время для рыбалки не самое подходящее. Полдень. Солнце в зените. А рыба любит зори. Но… Юрка был так уверен в себе, что спорить я не рискнул. В конце концов, только благодаря ему у нас есть еда.
Парень ушел на берег, закинул снасти в лодку, столкнул ее в воду. Уже оттуда прокричал:
— А в-четвертых, я рыбу вам дармоедам ловлю! Понятно?
Это была победная точка. На это никто ничего не смог возразить.
Я поплыл с ним. Честно говоря, боялся жалоб и откровений. К такому я был не готов. Сложно выслушивать стенания того, о ком ничего не помнишь. Почти невозможно быть объективным. Но Юрка меня удивил. Он и не думал жаловаться и обсуждать случившееся тоже не стал. Был молчалив и задумчив.
Спиннинг у Юрки был непривычный, совсем короткий. Метра два с половиной, не больше. С прорезиненной ручкой. На удивление легкий и удобный. Я даже не подозревал, что в Союзе выпускалось нечто подобное.
— На блесну попробуем, — сказал мечтательно парень, — давно хотел, все руки никак не доходили.
От меня никакой помощи не требовалось. Я мог расслабиться и отдыхать. Юрка следил за поплавком, изредка менял место, пробовал разную глубину.
Я же просто откинулся на надувной борт, задрал лицо к солнцу и зажмурился. Когда еще удастся вот так позагорать? Противно звенели кровососы. Пищали, но не кусали. Шарахались от Колькиной вонючки, как черт от ладана. Я был благодарен неизвестным изобретателям чудо снадобья и немного жалел, что в наше его не делают. И почти задремал, убаюканный мерным покачиванием нашей посудины.
Взбудоражил меня восторженный вопль:
— Мишка, гляди!
— А?
Я, как ошалелый, подскочил. Над лодкой трепыхалась внушительная рыбина.
— Садок! Садок доставай!
Юркины глаза горели азартом. Его настроение передалось и мне.
— Кого поймали? — спросил я, судорожно пытаясь найти садок.
— Хариус! Видал, какой здоровенный?
Рыбина и правда была приличная. Навскидку килограмма два. Я аж причмокнул от удовольствия, упаковав ее в садок.
Юрка потер руки. Сменил приманку и вновь закинул крючок в воду.
— Теперь дело пойдет, — оповестил он.
Я уже не сомневался в его правоте, жалел только о том, что удилище одно. Мне тоже хотелось ощутить его в руках, отвлечься от проблем, отдаться любимому занятию…
Удалось поймать еще двух хариусов, а потом, как отрезало. Мы еще три раза меняли место. Выплывали на мелководье, заходили поглубже. Ничего. Я сидел и думал, что хариус — это, конечно, превосходно, но на настоящую уху не мешало бы наловить ершей. Десяточек хотя бы. Завязать в марлечку. Опустить в котелок и как следует прокипятить. Вот где и дух, и навар, и вкус. Вот где настоящий цимус! От воспоминаний аж рот наполнился слюной.
Я украдкой сглотнул, покосился на Юрку. Тот был задумчив и на меня не смотрел. Я опять предался мечтам. А потом в бульон этот положить благородную рыбу. Разделанную, нарезанную на крупные куски. Дальше… Дальше у всех был свой рецепт. Мне доводилось есть уху и с пшеном, и с картошкой, и без картошки, и даже с перловкой. Но в конце отец всегда добавлял с бульон пятьдесят грамм беленькой. Это было своего рода ритуалом. Мда…
— А помнишь, — голос Юрки заставил меня вздрогнуть, — как мы в ручьях гольянов ловили?
Черт подери, конечно, я не помнил, поэтому спросил:
— А гольяны — это кто?
Он вздохнул досадливо.
— Ах, да, ты же не помнишь. Рыбки это такие. Небольшие совсем, с ладонь.
Я удивился:
— Мы их ели?
— Нет, зачем? — Юрка усмехнулся. — Что там есть? Одни плавники и кости. У моей соседки, тети Нины, бройлеры были. Злющие, заразы. Она их в загоне из рабицы держала. Мы гольянов им носили.
Я откровенно изумился. Рыбу? Курам? Для чего? Юрка словно считал мое удивление.
— Знаешь, как они смешно едят?
Он отложил удилище, придавил, чтобы не уплыло, и показал.
— Ты им в загон рыбку кидаешь. Курица ее ловит, кладет на землю, перехватывает за хвост и подкидывает в воздух. А потом смотрит, какой стороной рыбеха падает. Если хвостом, то дает упасть и подбрасывает снова.
Получалось у него это так красочно, что я прекрасно представил себе, как куры кидают в воздух рыбок, как пытаются их ловить. Я даже рассмеялся.
— Вот-вот, — Юрка был доволен, — а если головой вниз падает, то куры подставляют клюв и раз, — парень сделал вид, что проглотил что-то большое. — И глотают. В одно движение. Целиком.
Я вытаращил глаза.
— Не веришь? — Юрка стал почему-то усталым. — А зря. Я правду говорю
Я верил. Я сам не знал, почему верил. Сейчас, всего на миг, исчез куда-то ершистый, язвительный парень. Юрка стал настоящим. Наверное, таким, каким Мишка знал его в детстве.
— И Наташа с нами всегда ходила на рыбалку, — сказал он совсем грустно, — она вообще везде ходила с нами. И в тайгу, и на реку. И рыбу ловила с нами наравне.
— Я верю, Юр. Я правда, верю. Мне самому жаль, что я этого не помню.
— Не о чем жалеть. — Он собрал спиннинг, кинул его на дно лодки и взялся за весла. Потом выдал то, чего я совсем не ожидал: — Почему все так быстро кончается, Мих? Не знаешь? Почему люди взрослеют? Нам было так хорошо тогда…