Смех над демиургенами — издевка над собой.
1.
Заслышав треск мотоцикла, Иван вышел на крыльцо, включил наружќный свет.
— Что так поздно, — спросил отца.
— Хотелось боронование закончить, — ответил Дмитрий Данилович, — мать разве на сказывала, что задержусь. Как она?..
— Посидела с нами, — сказал Иван, — тебя все ждала, да вот легла.
Через веранду и боковое окно, в глубине дома, во второй половине пятистенка, в открытой двери виднелось мерцание телевизора, слышаќлась тихая музыка.
Иван взял у отца мотоцикл, вкатил гараж.
Дмитрий Данилович переоделся, вошел в пятистенок. Сказал Светлане, будто из-далека явился:
— Здравствуй дочка, как дела-то, что нового?..
— Папа, прежде всего к ужину. Как вот говорится: сытый для сыта сеет и пашет, — ответила Светлана на его приветствие заботой хозяйќки. — А новостей сегодня уйма.
Подсели и сами с Иваном к столу.
— Еще не сеяли на своем поле, — спросила Светлана, когда Дмитрий Данилович от-влекся от еды, о чем-то задумавшись.
— Только подготовил поле к севу, — ответил Дмитрий Данилович, доќгадываясь, что дома уже был разговор о льне. — Сев завтра, — досќказал он и глянул на Ивана.
Иван улыбнулся, и Дмитрий Данилович понял, что помех ему не будет. И все же было интересно узнать, что в конторе решили о "координации плана" (слово-то какое в крестьянский дом вошло). Или не успели еще толком обмозговать?.. Спросил Ивана пря-мо:
— Так как там со льном-то?..
Иван опять усмехнулся. И не пряча улыбки, сказал, что сеять нечем. И все с той же веселостью в глазах, рассказал о совещании, о котором узнал от Александры и Виктора Кулякина, заехавшего утром в контору. Сам Иван на совещание в райком не поехал, "ук-лонился". В верхах только что было принято очередное "соответствующее посќтановление", в котором прямо осуждались" нажимы на колхозы", вжившиќеся "волюнтари-стские методы руководства". Секретарь райкома Нестеров и начал доклад с информации о том постановлении. Потом сказал,"каќкие задачи вытекают"… Затем перешел к ходу по-севќной. Перечистил "вместе с тем" "выявленные серьезные недостатки". Переждал, и словно подмененный, другой Нестеров, "Первый", объявил о дополнительном плане сева льна… Вышло все по-чапаевски: "забыть и наплевать, а вот слушайте…" Кому-то это и больно нравилось: "во всем ясность". А кто-то с высмехом в себе, лицемерно, вслух, одоќбрение выскажет решению "Первого". И выйдет как в анекдоте: "Василий Иваныч, вы дуб!" "Да, да, я крепок, силен".
Когда установили кому несколько увеличивать план сева льна, начаќлись прения, обмен опытом по ходу сева. О семенах льна — ни слова. Команда дана — исполняй не пере-ча, а вернее, делай вид, что исполќняешь.
Первым выскочил на трибуну тутановский председатель. Похвалился групповым методом полевых работ. Председатель "Зари", молодой спеќциалист, хихикнул. С места бросил реплику: "Какой молодец". В зале задвигались, заоглядывались. В задних рядах откровенно хохотнули. Нестеров, к удивлению, не подал вида, движения зала на этот раз "не заметил". К чему все замечать, ветерок подует и перестанет, все как вода в стоячем пруде, и уляжется.
В перерыве тутановца поддели с издевкой: "Она, твоя техника, по методу впустую и прогуляет, прокатается туда-сюда, и все "группово". Метод справишь, а за помощью к дяде доброму побежишь, когда за боќронами у тебя по-всамделешному запылит. Какой групповой при нашем мелкополье.."
Все были согласны с председателем "Зари". Даже и сам тутановский председатель. Хмыкали, если со стороны поглядеть, по-дурацки, как над анекдотом о Василии Иваныче. Но вот продолжились прения — как один "одобрили директивы". Совещание и прошло под знаком "групповоќго метода".
Николай Петрович на совещании старался не попадаться на глаза Горяшину. Но тот сам поймал его и насел с льноводческим звеном.
Дмитрию Данииловичу и без рассказа Ивана не трудно было предстаќвить ход со-вещания. Всегда на них прорывалось и выпячивалось что-то особо нелепое. Но к этому как бы уже и попривыкли: так надо. Вот и тут молчок, как по сговору. То, что нет семян, "Первый" это и сам знает, но не ему же поднимать "вопрос". Тоже выгодней сыграть в "незнание". Вот когда председатели из своих контор примутся друг у друга семена (опять же для вида, лукавя) выпрашивать — во всех кабинетах и закипит работа. Прогудят телефонные провода и
на время утихнут. Затем в райком полетят телефонограммы. "Все меры приняты, но…" Это "но" — что угодно: непогода, техника, кадры. В данном случае: "Оплошали с семенами, с осени не позаботились". А что у колхозов их изъяли в счет выполнения плана области "по перќвой заповеди" — немота. Не вздумай верхи гневать, демиургенов треќвожить. Ты же самостоятельный. А если осмелишься — окрик: "Постаноќвления партии и правительства — не для тебя?.." А какое из них?..
Светлана не могла отделаться от какого-то странного чувства: ведь о неладах гово-рилось, постановления не выполняются… А вот горечи ни у Дмитрия Даниловича, ни у Ивана как бы и нет. От невыполнения постановлений по их — только лучше колхозам. Так что же это?..
2
Разговор отца с сыном о совещании в райкоме у "Первого" как бы и закончился на досужем анекдоте. Уже прочно вжилась властная установка на разделение труда: общест-венные демиургены взяли на себя право "творить действительность", а простой, "работ-ный люд" — "претворять" эти творения в жизнь. При этом те и другие дружно и всеми способами отталкиваются от самого дела. И "действительность" без дела не хочет "тво-риться". Идет в раздор и в разброд, оттого что божий человек обокаянен неподобными си-лами и они не дают ему уподобиться истинному Творцу сущего, утверждать сотворенное им. К своему окаянству — у "работных" уже привычка, как к "массовому явлению". И не легко будет изжить его, когда настанет время освобождения от демиургенизма. Вся тя-жесть падет на тех, кто оберег в себе нрав хлебороба, на таких вот, как они, Корины. Время взыва к благу очувствуется всеми, но мало останется избранных, споќсобных быть во свободе. Крепостные мужики, привыкшие к себе таким, тоже противились своему рас-крепощению. Может еще труднее будет освободиться от своего демиургизма и нынешним колхозникам — "работному" люду.
Светлана привела Анну Савельевну к чаю. Дмитрии Данилович усадил ее в кресло.
— Ну и спасибо, — повинилась она, переживая, что за ней приходится ухаживать. Особенно, до стыда, стеснялась тревожить Светлану. Роќдные дочки в городе, а она с их больной матерью. — Посидеть-то и охоќта со всеми, — досказала она. — Послушаю вас, будто и сама дело поќделаю.
При электрическом свете лицо ее не казалось таким прозрачно восќковым, как днем. На ней был бордовый халат, коричневый платок, подарок Светланы. Это и скрывали ху-добу. Выделялись синеватые большие глаза. В них и выражалась радость тех жизненных душевных сил, которые еще держались в ее теле.
Иван рассказал о посевной. Говорил больше для матери.
— Тарапуню, того прямо не узнать. Был у них сегодня в Есиповской бригаде. Осе-нью своим звеном собирается выровнять концы в Казенном. С тебя, папа, пример берет. Будет "Тарапунино поле". Звуќчит, — рассмеялся Иван. — Так и прильнет название. Не выду-манное, свое, вроде как рожденное… Терентием Мальцевым вот интересуется.
Мать покивала головой, тихо улыбнулась. Тарапуню она помнила по первой весне, как переехала в Мохово. В глазах Дмитрия Даниловича засветился задор: знай Тарапуню, моховского парня.
Иван пожалел, что не успел сегодня получить новые трактора. Некого было по-слать. И сам в поле задержался до темна.
— Вот, коли, и отдали бы старенький-то трактор на нашу ферму. Мишу Качагарина и научили бы на нем ездить, — сказала Анна Савельевна.
— А то он со своей Побратимой вся наша техника. Едет по деревне, поматюгивается. Ребятишки за ним все и повторяют. Смех и грех… А Мише что: "Побратима, — говорит, — такие слова лучше понимает, и меня слушается".
К Мише Качагарину льнула ребятня. И городская, и деревенская, моховская. Сча-стье проехать на телеге и поуправлять живой лошадью. Миша не замечает, как с его языка матюжное слово срывается. Грохочущая телега и разговоры Миши с Побратимой ожив-ляют вымершую улицу деревеньки. Лошадь в такт шагам мотает головой: "да-да, да-да", — помахивает хвостом, будто отвечает: "Слышу, слышу". Раскачивается над головой ее че-ремуховая дуга, выгнутая самим Мишей. На верху дуги блестит кольцо с продетыми в не-го поводьями узды.
Миша Качагарин числится скотником, но никто его так не называет. Выдуманное слово, как вот и колхозник, чтобы этим приручить к самопокорности "простого человека". На деле же — Миша необъявленный хозяин моховской фермы. В ней все прибрано, чисто, каждая вещь на своем месте. И все же вот думается, что без трактора — ферма не ферма, осталось от чего-то и от кого-то.
Иван сказал матери:
— Ни к чему вашей ферме трактор. В грязи с ним утоните. А с конной механизацией у вас там порядок свой.
— А мать в чем-то и права, — отозвался Дмитрий Данилович. — Если бы Миша владел трактором и другой техникой, он и корма сам бы подвозил, и подъезды к ферме сделал… А то ведь и так может быть: критикнут за отставание с механизацией, выделят трактор с трактористом, а Мишу Качагарина с Побратимой в сторону. Вот тогда и будет болото во-круг фермы. Хозяина сгоним, а нерадивого работника приставим.
Моховскую ферму — МТФ, назвали старушкой. Широкий деревянный коровќник на прочном фундаменте из камней, построил еще дедушка Даниле, первый моховский пред-седатель колхоза. Он учел опыт строитеќльства нагуменников, которые стояли у мужиков по сто и более лет неќпошатнувшимися. Коровы содержались на навозе, соломы на под-стилку и хватало, и сена было вдоволь. В войну пришлось поставить скоќтину на привязь. Дед Галибихин смастерил большую телегу и на ней раќзвозились по рельсам корма. Телегу усовершенствовали. От оси ее вращался транспортер и скидывал и в кормушки измель-ченную солому с сеном.
Миша Качагарин, вернувшись с фронта, эту технику от деда Галибихина и принял. По-просил сделать вторую телегу, с выброќсом кормов на левую сторону. Когда появилось электричество, мехаќнизировали и загрузку телег. Два раза в день коровы выпускались на волю и Миша Качагарин проезжал на Побратиме со скребком по стойлам. Ивана конная механизация привлекала простотой и естественностью. Коќровы и лошадь — все живое. Трактор — инороднее тело на ферме. Бензиќновая гарь — отрава воздуха и самих коров. Не слишком ли опрометчиќво поступили, поспешив забыть о живой лошади на селе, как вот и о ветряных мельницах, не приспособив их для выработки самой дешевой электроэнерги. Да и водяные мельницы не мешали жить.
Как-то у Ивана со Светланой зашел об этом разговор, что называется, философ-ский. Где, где, а в деревне-то всегда зрить в корень. Есть лошади, Божьи творения, кото-рые могут увезти не меньше мертвой машины. И верно, по здешним дорогам на машине и не быстрей. Осенью до станции грузовик день добирается. И другое — лошаќдь безотход-ное, что называется, чистое производство, лучшие удобрения дает. И не дороже оно, это удобрение, минерального. Затраты на тонну молока в моховской ферме почти вдвое меньше. И дояркам уютней на ней…
Светлана разлила чай. Анна Савельевна отпила несколько глотков с сахаром вприкуску, сказала:
— И нам бы вот определили Васюка-то Грибкова чинить доилки. А то приходят, ко-му придется.
— Не сразу, мама, — ответил Иван, — вот смонтируем на комплексе новые аппараты, наладим самопривязь. И до вашей фермы очередь дойќдет.
— Дело-то и не больно хитрое коров привязать, — ответила на это мать, — кому охота привязанному быть…
Дмитрий Данилович понял, что был у матери разговор с Прасковьей Кирилловной о ферме. Все еще живет мать своей работой. И тут же как бы изошел на него назойливый и искушающий голос изнутри: "Ну вот, мать уже не выйдет на ферму. И Прасковья скоро уйдет, и Миша Качагарин. И придут, скорее всего, новаторы и рушители всех их стара-ний. Да ведь и мое старание все прахом изойдет. Наследования нет, Значит и дления нет. Каждый все как бы начинает творить заново, без окончаќния и продолжения. Значит в за-коне рушитель…" Эти его мысли прервал голос матери.
— Знамо, молодым-то подавай условия. Им вилы да скребки в руки не дашь. В грязи будут тонуть, брезговать, а сами не постараются. Это мы привычные. Да им нашего и не надо, — то ли с обидой, то ли с соќчувствием к молодым, проговорила Анна Савельевна.
На свою судьбу она как бы стыдилась жаловаться: так уж виќдно Богом ведено, оговаривалась. И все же в этой ее покорности пряќталась печаль. Переждала без ответа на свой высказ и спросила Светќлану о розах, где они их посадят. Что-то вот подтолкнуло спросить.
— Дети обрадовались, — отозвалась Светлана, тоже довольная, что разговор переме-нился. — Решили посадить за березами на припеке. Саќми и место выбрали. Размножим, чтобы при каждом доме были.
Дмитрий Данилович промолчал о своем желании приживить черенки роз в огоро-де, хотя и не больно надеялся на школьников. Светлана сказаќла, что взяла для себя три черенка. И тут же поведала, что в теплиќчке зацвели огурчики и выбросили бутоны тюль-паны.
Теплица в загороде, цветы в ней, лимоны в кадушках, помидоры, огуќрцы, салат бы-ли охочей забавой Светланы. А присмотр за коровой, теќленком, птицей, хлопоты у печки — как бы обязанности хозяйки. Дмитрий Данилович с Иванам в этом деле были ее помощ-никами. Подготовка огорода к посадкам — это уже целиком забота мужчин, как была забо-та дедушки. Раньше грядки вскапывались заступом. Бабушка Анисья и деќдушка Данило любили во всем аккуратность, любовались огородом. И Анна Савельевна этому следовала. У других загороды вспахивались трактоќром, а она старалась вскопать. Но на этот раз сми-рилась. В заќгороде подошла пора сажать, а рук нет, и время не выбрать.
— Вспаши уж, Митя, коли загороду-то. Тянуть-то и нельзя. Сам-то все поаккуратней сделаешь. Да все вместе и посадите.
Огород и самого Дмитрия Даниловича беспокоил. Собирался возделать конным плугом, взять у Миши Качагарина Побратиму. Внуки должны увиќдеть красивую загороду, уютные грядки, им их полоть. И для Светќланы важно, какой ей покажется первая работа в огороде, таким он ей и запомнится.
— Вспашу мать, плугом, — сказал Дмитрий Данилович, — завтра и вспашу… "Хоть при фонаре, ночью, а сделаю", — решил про себя. — А ты потом укажешь, что где посадить.