179004.fb2 Николай Гумилев - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 28

Николай Гумилев - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 28

Наконец еще издали АА показала: "А вот мы и дошли.... Видите - зеленый домик с той стороны? Это дом Гумилевых..." Я увидел 2-этажный, в 3 окна вверху и 5 окон внизу, хорошенький, деревянный домик с небольшим палисадником, из которого поднималось высоко одно только большое, теперь еще голое дерево, несколько других, маленьких и чахлых деревьев не смели протянуть свои ветви даже к окнам 2-го этажа. Вошли во двор. Мимо окон кухни и ванной обошли дом с другой стороны. Крошечный садик. В него выходит большое окно столовой, а за ним - окно комнаты Николая Степановича... Минуту, может быть - две, стояли молча; потом АА повернулась, пошла. "Этот заборчик тоже разрушен... Тогда все было чисто, убрано, выкрашено. Теперь все так привыкли видеть вот такое разрушение, что даже не замечают его (запустенье?)" Выходя на улицу, АА показала мне гимназию: "Здесь Николай Степанович учился... Иннокентий Федорович жил здесь одно время..."

АА рассказала: 1-е окно (со стороны, противоположной калитке) было окном ее комнаты. Следующее окно - библиотеки. 3-е - среднее - окно фальшивое, было раньше, осталось им и теперь. Два других окна - окна гостиной. Во 2-м этаже жил Лева.

Подошли к калитке. АА показала мне жестяную доску с этой стороны дома. На доске масляными красками: "Дом А. И. Гумилевой"... Эта доска с надписью так и осталась отдельной - легла с другой стороны мозга, не с той, с которой улеглись все впечатления от сегодняшней поездки... Не знаю почему, но, вспоминая эту поездку, я могу сопоставить, взять рядом, назвать вместе два любых предмета - книжку Мандельштама и Детскосельский вокзал, синий ободок тарелки, из которой я обедал, и арку Гостиного двора, но эта доска существует в моей памяти отдельно, она ни с чем не может ужиться, она --отшельница.

За углом электрической станции, по пересекающей Малую улице, находится дом Тирана, "где Николай Степанович одно время жил...".

Май, 1925

АА: "У Коли желтая комната. Столик. За этим столиком очень много стихов написано. Кушетка, тоже желтая, обитая. Часто спал в библиотеке на тахте, а я на кушетке у себя. Стол мой, 4 кожаных кресла были у меня в комнате. Все из Слепнева привезла, красного дерева. Кресло - карельской березы.

Кабинет - большая комната, совсем заброшенная и нелюбимая. Это называлось "Абиссинская комната". Вся завешана абиссинскими картинами была. Шкуры везде были развешаны".

Комната АА ярко-синяя, шелковая обивка, сукно на полу, какой-то зверь у кушетки лежал (выдра?).

Все это до осени 15 года. А с весны 16-го все было иначе. Комнаты АА и Николая Степановича сданы родственнице (Миштофт). АА переехала в кабинет, а Николай Степанович жил наверху в маленькой комнате.

"Все очень плохо было, только моя комната была сделана со вкусом. Белые обои были...

Когда жили в Царском Селе, Николай Степанович ездил в город, почти каждый раз привозил 1 - 2 книжечки и говорил, что хочет иметь в своей библиотеке все русские стихи. Не мог равнодушно видеть их у букинистов".

Ниже в дневнике изображен план квартиры и расположения мебели в комнатах, сделанный Лукницким, а дальше - рисунок Ахматовой с расположением комнат и мебели в той комнате, которая называлась библиотекой. (Опись сделана под диктовку Ахматовой. - В. Л.).

Полки со стихами. На полке - избранные модернисты (Сологуб, Брюсов и др.). Тут же стояли книжки Ахматовой и Гумилева.

АА, улыбнувшись: "Когда я на Колю сердилась, я вынимала его книги с этой полки и ставила на другую, а на других были сотни книг - из тех, которые присылались в "Аполлон" для отзыва, и т. п. - всякой дребедени".

Узкие и высокие полки, на которых стояли Брокгауз и Эфрон и классики.

Диваны, которые Николай Степанович называл "тахтами". Над высоким диваном висел портрет Жореса ( ?- В. Л.).

Стол круглый, коричневый. Обои - коричневые и занавески коричневые на окнах... Полки - светлые, полированные... "Кресло там было кожаное, огромное... два, кажется, кресла было, кажется, я там одно пририсовала от своих щедрот..."

Осенью Гумилев стал постоянно бывать в Петербурге - встречался с сотрудниками редакции "Аполлон", иногда обедал с ними в ресторане "у Лейнера", обдумывал планы создания новой литературной организации - "Цеха Поэтов", стал обсуждать свои планы с поэтом С. М. Городецким.

Еще задолго до этого - в 1909г., как уже говорилось, наметился кризис внутри символизма, "когда пришедший к логическому концу символизм задыхался в мистическом тупике и метафизических умствованиях, и поэтическая молодежь уже ясно отдавала себе отчет в том, что дальше танцевать на символическом канате над бездной мироздания не только рискованно, но и бесполезно, ибо зрители, которым наскучили картонные солнца и звезды, наклеенные на черном коленкоре символического неба, начали зевать и разбегаться".

Прекратил существование журнал "Весы", вокруг которого группировались символисты. В только что созданном "Аполлоне", казалось бы близком по духу "Весам", ни Брюсов, ни Белый, ни Бальмонт, как, впрочем, и другие "весовцы", не обрели настоящего пристанища. В итоге между Брюсовым, считавшим поэзию только искусством, и Вяч. Ивановым, возлагавшим на нее еще и религиозно-мистические функции, возникли серьезные разногласия. А у Гумилева, считавшего, что слово должно выражать то, что оно означает, без надуманных, эфемерных, потусторонних символов, уводящих живое слово в заумь, - с ними обоими.

Основатель и главный редактор журнала С. Маковский предугадал в Гумилеве - своем активном помощнике в создании журнала - бескомпромиссного, преданного сотрудника, а позже поручил поэту руководство отделом критики, несмотря на отрицательное отношение к этому Вяч. Иванова.

На заседаниях "Общества ревнителей художественного слова" в редакции "Аполлона" поэты читали стихи, спорили, выступали с докладами по вопросам поэзии.

Выступления публиковались на страницах "Аполлона"; в частности, доклады А. Блока и Вяч. Иванова о символизме были опубликованы в "Аполлоне", No 8, в 1910 году и раскритикованы В. Брюсовым в следующем номере журнала.

В течение двух с лишним лет Гумилев пересматривал, вынашивал, высказывал в своих выступлениях собственные взгляды на поэзию, доказывая несостоятельность символизма, независимо от внутренних трений и разногласий, и предсказывал рождение нового литературного течения.

20 октября в квартире С. М. Городецкого (Фонтанка, 143, кв. 5) состоялось первое собрание "Цеха Поэтов", на котором был утвержден состав членов. Ахматова, Блок, Гумилев читали в тот вечер стихи...

Из дневника Блока. "Перед вечером пришел Пяст... Долго говорил я ему о создавшемся положении с Вячеславом Ивановым и с Аничковым 20 октября 1911 г. Потом мы втроем с Любой пошли к Городецким. Люба в новой лиловой бархатной шубке.

Безалаберный и милый вечер... *** Е. Ю33. читает свои стихи и танцует. Толстые - Софья Исааковна похудела и хорошо подурнела, стала спокойнее, в лице хорошая человеческая острота. Тяжелый и крупный Толстой рассказывает, конечно, как кто кого побил в Париже. ....

Молодежь. Анна Ахматова. Разговор с Н. С. Гумилевым и его хорошие стихи о том, как сердце стало китайской куклой ....

...Было весело и просто. С молодыми добреешь".

В "Цех" входили поэты различных направлений (в письме Брюсову Гумилев говорит о 26 членах), но некоторые из них - О. Мандельштам, А. Ахматова, В. Нарбут, М. Зенкевич, С. Городецкий, Василий Гиппиус, Е. Кузьмина-Караваева образовали некое ядро, сгруппировавшись вокруг идей Гумилева.

"Цех Поэтов" пробовал свои силы. Еще не было ни четкой программы, ни планов - в общем, никаких серьезных организационных действий пока не предпринималось. Собирались, читали стихи, разговаривали о поэзии и ждали: нужно ли будет продолжать или нет, скучно им вместе или нет? Скучно не было - встречи становились частыми, постепенно они стали необходимыми.

Второе заседание "Цеха Поэтов" состоялось 1 ноября у Гумилева в Царском. На следующий день Гумилев уехал в Финляндию проведать находящуюся в санатории и уже смертельно больную Машу Кузьмину-Караваеву.

Ноябрь, декабрь - частые заседания "Цеха Поэтов", заседания "Академии стиха", работа в редакции "Аполлона", проводы Маши Кузьминой-Караваевой в Италию на лечение... Стихи, переводы, статьи...

За это время Гумилев сблизился с О. Э. Мандельштамом. Именно в "Цехе" эта дружба закрепилась навсегда.

<><>

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

5.12.1925

В. Ш и л е й к о: "Мандельштам очень хорошо говорил в эпоху первого "Цеха Поэтов": "Гумилев - это наша совесть ".

Из письма Мандельштама и Лукницкого Ахматовой. 25.08.1928. Дорогая Анна Андреевна, пишем Вам с П. Н. Лукницким из Ялты, где все трое34 ведем суровую, трудную жизнь.

Хочется домой, хочется видеть Вас. Знаете, что я обладаю способностью вести воображаемую беседу только с двумя людьми - с Николаем Степановичем и с Вами. Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется...

В 1911 году н а п и с а н о:

В конце марта - поэма "Блудный сын".

В апреле - два акростиха: "Ангел лег у края небосклона...", "Аддис-Абеба - город роз..."

Весной - "Жизнь" ("С тусклым взором, с мертвым сердцем..."), "Константинополь", "Из логова змиева...", "Когда я был влюблен, а я влюблен...", "Старая дева" (первый вариант), "Да! Мир хорош, как старец у порога...", "Однажды вечером".

"Молюсь звезде моих побед" 23 мая ;

" "Двенадцатый год"- не позже 24 мая;

"Warum" ("Целый вечер в саду рокотал соловей..." }

"Мыльные пузыри" ("Какая скучная забота..." } - 26 мая;

"Неизвестность" ("Замирает дыханье и ярче становятся взоры..."}

"В четыре руки" ("Звуки вьются, звуки тают..."} - 27 мая;