В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его...
...Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то я сам издалека привез...
Вернувшись из Африки, Гумилев снял комнату на Васильевском острове. Снова в Тучковом переулке - "вторая тучка". В Царское приезжал лишь по праздникам.
Вышел "Гиперборей" с пьесой Гумилева "Актеон", которую он написал после возвращения из Африки.
Возобновились заседания "Цеха Поэтов".
Можно предположить, что на каждом заседании Гумилев старался, чтобы "Цех" и группа акмеистов официально были равны и воспринимались как совершенно самостоятельные, независимые группировки. Все время повторялось, что "Цех" - свободная от всяких групп и партий организация, общество, где самое важное - свободные беседы о творчестве, об искусстве, где признаются и уживаются различные точки зрения. Тем не менее конечно же каждый раз Гумилев высказывался совершенно определенно в защиту акмеизма, он использовал любую трибуну для пропаганды своих взглядов, доказательств своих поэтических принципов. Идея нуждалась в обосновании и в практическом освоении - Гумилев на слушателях проверял твердость и оригинальность своих аргументов.
Анна Ахматова: "И если Поэзии суждено цвести в 20-м веке именно на моей Родине, я, смею сказать, всегда была радостной и достоверной свидетельницей...И я уверена, что еще и сейчас мы не до конца знаем, каким волшебным хором поэтов обладаем, что русский язык молод и гибок, что мы еще совсем недавно пишем стихи, что мы их любим и верим им".
Гумилев был уже далек от Вяч. Иванова - сила обаяния иссякла, удивление талантом, магией мастерства уступила место спокойному анализу творчества. Многое уже Гумилев не принимал в его творчестве, но тем не менее почтение к мастерству, глубине интеллектуального постижения мира и искусства конечно же осталось, и кроме того, никогда личная неприязнь не была для Гумилева поводом для сведения творческих счетов. Гумилев всегда был в творчестве выше своих личных симпатий и антипатий - он пытался по крайней мере остаться справедливым, вдумчиво отнестись к трудам тех людей, с которыми у него не было душевной близости.
Вернувшись из африканской экспедиции, Гумилев стремится наверстать упущенное: не пропускает ни одного интересного события в городе - концерта, литературного вечера, спектакля, не отказывается ни от одной встречи и пирушки, он всегда считал, что все, что дарит нам случай, - богатство для поэта. Случайная улыбка, разговор о пустяках, прогулки, мучительные бессонницы - все для поэта благо и благодать.
<>
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
29.01.1926
АА: "...стремление Николая Степановича к серьезной работе нашло почву в "Цехе". Там были серьезные, ищущие знаний товарищи-поэты: Мандельштам, Нарбут, которые все отдавали настоящей работе, самоусовершенствованию.
Городецкий сблизился с Николаем Степановичем осенью 1911г. - перед "Цехом", незадолго. Весной 1911г. с Городецким у Николая Степановича не было решительно ничего общего и никаких отношений. Интересно следить за датами собраний "Цеха": с одной стороны - количество собраний в первом, втором, третьем году (сначала 3 раза, потом 2 раза в месяц, а потом и еще реже). С другой стороны, видно, что собрания у Городецкого перестали бывать.
"Нимфа", как ее звали, жена Городецкого Анна Алексеевна, искала развлечений, веселья, и конечно же такие собрания с казавшимися ей скучными и неинтересными людьми, как Николай Степанович, Мандельштам, например, были ей не по душе..."
Сергей Городецкий, пожалуй, интересовал Гумилева больше, чем кто-либо в тот год. Люди столь различные оказались волею судьбы вместе - их объединила общая идея, желание следовать новым принципам в искусстве, создавать свои, новые традиции и ломать устоявшиеся мнения.
Георгий Иванов писал, что, как правило, сходятся только крайности и только этим можно объяснить этот странный союз.
Началось знакомство, вероятно, в 1908г.: Гумилев был приглашен участвовать в альманахе Городецкого "Кружок молодых", а в 1909г. Гумилев пригласил Городецкого участвовать в журнале "Остров". Дружбы и привязанности душевной не возникло, осталось - знакомство, более того, Гумилев довольно резко говорил о Городецком, а Городецкий язвительно отозвался о сборнике "Жемчуга", написав рецензию по псевдонимом Росмер37.
И тем не менее в 1911г., после возвращения Гумилева из Абиссинии, они сблизились. "Городецкий, - говорила Ахматова, - искал в то время очередной спасательный круг".
Гумилев, конечно же, понимая различие характеров и темпераментов, стремился объяснить самому себе, что же их сблизило, что ему понравилось в этом человек, что ему было интересно в нем. В его творчестве Гумилев ищет ответ и вот как объясняет свой интерес:
"Сергея Городецкого невозможно воспринимать только как поэта. Читая его стихи, невольно думаешь больше, чем о них, о сильной и страстной и вместе с тем по-славянски нежной, чистой и певучей душе человека, о том расцвете всех духовных и физических сил, который за последнее время начинают обозначать словом "акмеизм". Гордость без высокомерия и нежность без слезливости, из этих элементов сплетается творчество Городецкого. По форме его стихи напоминают нам уже пройденный поэтом этап символизма. Если стиль писателя есть взаимодействие между его внутренним законом и законами языка и стихосложения, то Сергей Городецкий вместе с символистами отдает предпочтение первому...".
В 1913г.Гумилев участвовал в чествовании приезжавшего в Петербург Э. Верхарна.
В декабре этого года вышел последний, двойной, номер журнала "Гиперборей". На этом издание прекратилось.
Н а п и с а н о:
Зима 1912/13 года - стихотворение "Ислам" ("В ночном кафе мы молча пили кьянти...").
9 апреля - стихотворение "Я сегодня опять услышал...".
Около 23-24 апреля - стихотворение "Когда зеленый луч, последний на закате...".
Вторая половина мая - стихотворение "Когда вступила в спальню Дездемона...".
Лето - стихотворение "Африканская ночь".
Сентябрь - пьеса "Актеон".
Конец года-переведена поэма Вьеле Гриффена"Кавалькада Изольды; "Я вежлив с жизнью современною...".
Переведены (большею частью осенью и в конце года) почти все стихотворения "Эмалей и камей" Теофиля Готье.
Написана драматическая сцена "Игра".
Н а п е ч а т а н о:
Стихотворения: "Персей" (приложение к жур. "Нива", No 1); "Влюбленная в Дьявола" (в сб. "Сатанизм". М., к-во "Заря"); "Нет тебя тревожней и капризней..." , "Вилла Боргезе" (приложение к жур. "Нива", No 2); "Тразименское озеро" (приложение к жур. "Нива", No 4); "На Палатине" (приложение к жур. "Нива", No 5); "Да, мир хорош, как старец у порога..." (Нива, No 34); "Дездемона" (Нива, No 46); "Неаполь" (Заветы, No 5); "Пятистопные ямбы" (Аполлон, No 3).
Переводы: Теофиля Готье - "Загробное кокетство", "Костры и могилы", "Средь шумов и криков" - из вариаций на тему "Венецианский карнавал"; "Поэма женщины" (Северные записки, No 12); "Слепой", "Песня" (жур. "За 7 дней", No 43); Франсуа Вийона - строфы из "Большого завещания" и баллада "О дамах прошлых веков" (Аполлон, No 4).
Статья - "Наследие символизма и акмеизм" (Аполлон, No 1).
Рецензии: "Вяч. Иванов. Нежная тайна" (Гиперборей, No 4); "Я. Любяр. Противоречия" (Гиперборей, No 4); "Антология современной поэзии. Изд. 2-е, переработанное и дополненное" (Аполлон, No 2).
"Письма о русской поэзии": "Вяч. Иванов. Нежная тайна. Изд-во "Оры". СПБ."; "В. Гарднер. От жизни к жизни. Из-во "Альциона". М."; "А. Скалдин. Стихотворения. Изд-во "Оры""; "А. Рославлев. Цевница. Изд-во "Союз". СПБ."; "Я. Любяр. Противоречия. 3 тома, СПБ."; "В. Курдюмов. Пудреное сердце. СПБ."; "В. Шершеневич. Carmina. М." (Аполлон, No 3).
О Г у м и л е в е:
И. В. Инсаров. О "Цехе Поэтов" (газ. "Нижегородец",. Нижний Новгород, No 198, 211, 216, 248).
В. Львов-Рогачевский. Символисты и наследники их (Современник, No 6).
Б. С. (Б. Лавренев). Замерзающий Парнас (Жатва, No 4).
Вступление от редакции к статье А. Долинина "Акмеизм" (Заветы, No 5).
С. Городецкий. Некоторые течения в совр. русской поэзии (Аполлон, No 1).
А. Е. Редько. У подножия африканского идола (Русское богатство, No 7).
М. Кузмин. Рецензия на "Чужое небо" (Литературное и научно-популярное приложение к жур. "Нива", No 1).